Сумасшествие постепенно овладевало девушкой, сидящей в нескольких метрах от меня, в кожаном кресле, потрепаном временем. Это наш пятый сеанс. Пятый раз я вижусь с этой черноволосой девушкой, с практически черными глазами, которые с каждым сеансом становятся всё безумней и безумней. Когда бы она не взглянула на меня - я впадаю в мимолетный ступор. Безумие пугает.
Она безнадежна, хоть раньше и давала некоторые надежды. Как сейчас помню нашу первую встречу. Помню глаза, которые ехидно смотрели на меня. Помню пухлые губы, которые все время шептали - "Доктор, я совершенно здорова." Помню небольшую ухмылку, когда она замечала на себе похотливый взгляд санитара Вовы, слишком падкого на женскую красоту. Тогда она была, как мне казалось, совершенно здоровым человеком.
Еще помню жалость и мысль о том, что она не виновна. Эта мысль была в моей голове ровно до тех пор, пока я не прочитал причину ее прибывания здесь - в психбольнице имени человека, которого я постоянно забываю.  Она убила свою семью. С тех пор я не испытываю к ней жалости, как и к другим пациентам. Чтобы выключить в себе сожаление, мне достаточно лишь в слух произнести пару строк из их личного дела. Пару строк и передо мной сидит уже не человек. Дефект, который нужно либо исправить, либо оставить догнивать за решетками одной из камер.
Для чего я говорю с ней уже пятый раз и пытаюсь вылечить, хоть это практически невозможно? Ответ прост - такова моя работа. Работа врача в психиатрической больнице.

Я не могу понять причину, но эта девушка сходит с ума день за днем. Ее взгляд все более отрешенный. Губы искусаны до крови. От соблазнительной фигуры не осталось ничего, чему рад все тот же санитар Вова. Она превратилась в обычного "жителя" этого места, а была человеком... казалась человеком.

- Почему ты убила свою семью, Алиса? - в сотый раз задаю ей один и тот же вопрос.  

- Так было нужно, - отвечает она фразой, заученной за все наши сеансы.

- Алиса, я не смогу тебе помочь, если ты не будешь со мной честна. Пойми, я не могу назначить должное лечение, пока не определю твой диагноз. Тебе ведь от этого только хуже. Повторяю вопрос - почему? - я откидываюсь на спинку кресла, продолжая неотрывно смотреть в ее немигающие глаза. Что бы она не натворила, помочь ей я обязан. Пока ее никак не лечат, кроме стандартных препаратов, ей, похоже, становится хуже. Намного хуже.

- Так было нужно! - уже кричит она, от чего Вова напрягся, сделав шаг вперед. Он посмотрел на меня и, завидев качание головы, отступил на прежнее место.

- Хорошо, я перефразирую вопрос, - я помасировал переносицу пальцами. Ужасно болела голова, ведь Алиса - мой седьмой и последний на сегодня пациент. Да и неимоверно хотелось спать - сказывалась ночное дежурство. - Зачем ты это сделала?

- Так. Было. Нужно!!! - она закричала, словно ее убивают, и повалилась на пол, закрывая уши руками. Так Алиса поступает уже пятый раз. Как бы я себя не вел, что бы не говорил, эффект один - она кричит и закрывает уши, падая с кресла. Сегодня это произошло быстрей. Обычно, она отвечает мне однотипно больше пяти раз, а тут лишь три... Именно из-за этих приступов я говорю с ней в моем кабинете, а не ее палате. Вряд ли ее соседка будет в восторге от оглушающих криков.

- Виктор Андреевич, ей, как обычно? - своим вопросом санитар Вова вывел меня из задумчивости.

- Пока что, да. И да, проследи, пожалуйста, чтоб она поела. Создается такое впечатление, что в этой больнице кормят всех, кроме нее. Так и до голодных обмороков дойдет. - Я положил её дело в ящик, где хранил всё незавершенное. 

- Хорошо, прослежу. Вы бы шли домой, совсем ведь валитесь с ног. - Вова поднимал с пола Алису, чье тело после такого эмоционального срыва было похоже на желе. Как обычно.

- Да, конечно. Я как раз собирался. Если с ней что-либо случится - звони мне немедленно, - отдавал наставления я, пока завязывал шарф и застегивал осеннее пальто.

- Как обычно, - печально вздохнул он, выходя из кабинета. Да, все, что касается ее остается без изменений, разве что внешний вид да уровень сумасшествия.

Я пытаюсь ей помочь всеми силами, ради этого я даже переступил через множество своих принципов. Например, перестал читать эти заветные пару строк, из-за чего во мне всегда есть жалость к ней. Кроха, но все же есть. Почему я так переживаю за неё? Я вижу, как она сходит с ума, хотя при первой встрече была ничем не отличима от  психически здорового человека. В моей голове не укладывается, как она могла так измениться за пять дней? Лечение, которого нет? Или же кто-то на это влияет, хочет намеренно свести ее с ума?

Опять думая обо всем, кроме реальности, чуть не прошел мимо самого главного здесь человека - Антонины Петровны - именно у нее хранятся ключи от всех кабинетов.

- Ой, извините, задумался, - оправдывался я под пристальным взглядом женщины, чья чуткость была врагом всей лечебницы - уж больно много она замечала и понимала.

- Опять о всех думаете, кроме себя? - Антонина нахмурила начинающие сидеть брови и повела большим морщинистым носом с бородавкой на правой стороне.

- Есть немного, - отмахнулся я.

- Эх, Виктор Андреевич, о себе бы подумали лучше, - вздохнула Антонина Петровна, убирая журнал, в котором я минуту назад поставил подпись.

- Успею еще, до свиданья! - крикнул я, уже закрыв за собой дверь.

Улица встретила меня осенним ветром и солнцем, заходившим за горизонт. Я вышагиваю по выложенной каменной плиткой дороге, лишь изредка смотря по сторонам, ибо на ближайший километр здесь нет ничего, кроме леса и этой дороги. Даже фонарей нет. Просто серый путь меж сосен. Путь, по которому я хожу уже три года.

Десять минут, и вот я уже сижу в маршрутке, задумчиво смотря в окно на золотые листья деревьев, привычно прислонив голову к окну.

Дорога к дому ведет через парк, где я часто сижу на скамейке и просто наблюдаю за людьми. За их жизнью.
Вот навстречу мне идет милая девушка лет восемнадцати. Она даже не представляет, что в нескольких километрах от сюда, на окраине города, находится психбольница, где сотни людей сходят с ума с каждой минутой. Немногие спасаются, да и то, если они это и делают, их ожидает суд за то, что они совершили. Да, в место, где я работаю, доставляют только убийц и маньяков - тех, кто как-либо лишил жизни человека. Не очень хорошая работа, но таков мой выбор. Да, мне постоянно угрожают. Да, часто кидаются с кулаками или каким-либо оружием. И все из-за того, что я говорю с ними. Просто говорю, пытаясь помочь. Пытаясь вылечить их. К сожалению, этого никто не ценит. Все думают, что я считаю их психами и поэтому говорю с ними. В чем-то они, безусловно, правы.

Вот я сажусь на скамейку, которая уже третий год терпит мое присутствие. Я делаю это постоянно лишь по одной причине - от сюда видно всех, но не видно меня. Не видно замученного человека в черном пальто и синем шарфе. Не видно то, как он пристально наблюдает на каждым человеком в округе. Не видно, как он скрывает улыбку в кулаке, при виде детей. Не видно интереса, который зажигается в его глазах каждый раз, когда мимо него проносится то человек на роликах, то на скейте, то на велосипеде. Не видно печали, мелькающей в его взгляде при виде влюбленной пары, ведь сам он одинок.  Сидя здесь я становлюсь тенью, которую никто не видит и не слышит. Наблюдая за всем этим, я как бы проживаю их жизнь - спокойную, счастливую, не наполненную картинками из психбольницы и годами одиночества. Я - тот, кто вечно будет одинок, ведь это моя судьба. Судьба человека тени.

Уже совсем стемнело и мне пора домой, ведь завтра нужно будет вновь идти на работу и наблюдать за душевнобольными убийцами. Идти и пытаться сделать из них полноценных людей. Жаль, что я не обратил внимание на то, что становится с теми, кто долго работает в моей сфере. Если быть точнее - они постоянно думают о работе. Я не стал исключением. Неудивительно для тени.

Как только я встал со скамьи, в куче деревьев, неподалеку от меня, что-то мелькнуло, напоминая лицо манекена с сумасшедшей улыбкой маньяка. Лицо человека, погибшего пол года назад. Погибшего в моем кабинете. Это было его лицо. Это он кричал пол года назад - "Подохни, чертов ублюдок! Я станцую на твоей могиле, с твоими жалкими кишками на моей шее вместо ожерелья. Твое сердце станет мне кулоном!"  Потом он умер, а на утро его труп не нашли. Этому никто не удивился, ведь до этого трупы уже пропадали из морга. Это происходит в разные дни. Пол и возврат погибших каждый раз разный. При жизни они никак не пересекались. Общих знакомых нет. Камеры ничего не заметили, а полицейские ничего не обнаружили. Дело до сих пор не раскрыто...
Каждый в нашей психбольнице ходит, как на ножах, но увольняться боится - так, если что, хотя бы заметят отсутствие, ведь в таких местах, как наше, работают в основном одиночки, которым нечего терять. Я такой одиночка. Никому не нужный странник.

Дрожь резко прошла по моей спине, при воспоминании об этих пропажах. Опять нечто мелькнуло там же, но я не обратил на это внимание.

" Чёртов параноик! Неужели всеобщая паника передалась и тебе? Надо срочно пропить антибиотики от этой заразы. Кажется, у меня дома был литровый пузырек десятилетнего лекарства..."

Нет, я не запиваю свое одиночество алкоголем. Более того, последний раз я пил около года назад. Просто сейчас что сон, что нервы не к чёрту, а снотворное вызывает привыкание. Я им, в последнее время, зачастил. После стольких лет работы в психбольнице, ненароком становишься спокойным. Привыкаешь к нервным срывам своих пациентов. Привыкаешь к угрозам. Привыкаешь ко всему, но иногда нужно перестать напрягаться и отдохнуть, потягивая алкоголь.

Последний поворот и вот я уже около арки, пройдя через которую, я буду рядом со своим домом. Поднимусь на пятый этаж и войду в свою квартиру, где меня поприветствует мертвая тишина.

Я шагаю в темноту арки, испытывая какой-то непонятный мне страх. Шагаю ради того, чтобы попасть в пустоту своей квартиры. Я - человек тень, о котором знают только коллеги. Я - тот, кто обречён быть одиноким.

Продолжение следует...