Настоящее

После девяти месяцев подготовки дело наконец доходит до суда. Один из свидетелей обвинения - мужчина. Во время перекрестного допроса он злится на мое обвинение в том, что он завидует повышению Леа, и называет ее избалованной сукой на весь зал.

Вторую свидетельницу отец Леа уволил через пару месяцев после начала клинических испытаний «Пренавина». Я показываю судье пять разных писем, которые свидетельница адресовала отцу Леа - сначала она умоляла вернуть ей работу, затем угрожала уничтожить его любым возможным способом.

Третьей свидетельницы не было на работе в тот день, когда она, по ее словам, видела, как Леа подменила результаты на компьютере. В доказательство этого я показываю ее штраф за превышение скорости и видео ее прослушивания для «Настоящего айдола».

Я мастерски себя контролирую: когда Дженни-адвокат заходит в зал суда, она всегда выглядит хладнокровной и бесстрастной - воплощение женского равенства и молодой силы. Я так хороша в притворстве, что иногда перестаю понимать, кто я на самом деле. Вечерами после суда я распускаю свой пучок, расчесываю волосы пальцами и выхожу к реке, чтобы поплакать (да, я все так же мелодраматична). Хотела бы я, чтобы моя мама была со мной. Хотела бы я, чтобы...

Чонгук присутствует в суде каждый день. Я вынуждена видеть его, чувствовать его запах, взаимодействовать с ним... быть с ним рядом. Он все так же крутит кольцо на большом пальце, когда нервничает. В основном он делает это, когда я говорю. Я знаю: он ждет, что я выкину что-то безумное и иррациональное. Но я контролирую ситуацию: у меня есть работа, и - нет, это не ради того, чтобы выиграть дело. Это ради него и моего искупления.

Мои свидетели дают показания один за другим, и защита становится крепче. Я лично подобрала самых отчаявшихся - тех, кто потеряет больше всех, если Леа проиграет: пожилых работников, которые не получат свою пенсию, молодых химиков, которые только начинают свою карьеру.

Леа наблюдает за мной, подозрительно щурясь, пока я аккуратно освобождаю ее от одного обвинения за другим. Иногда, готова поклясться, я вижу в ее глазах восхищение.

Как-то раз я прихожу в зал суда пораньше, потому что хочу обсудить кое-что перед началом. Чонгук сидит на своем обычном месте - Леа нет рядом.

- С днем рождения, - говорит он, пока я открываю портфель с документами.

- Удивительно, что ты помнишь об этом, - говорю я, не глядя на него.

- Почему?

- Ну, за годы знакомства ты много о чем забыл.

- Я никогда не забывал тебя, - говорит он.

И как будто хочет сказать что-то еще, но в зал входит прокурор, и Чонгук захлопывает рот.

К девятой неделе процесса я уже вызвала на допрос семь свидетелей. Из тридцати сотрудников, работавших под начальством Леа над созданием «Пренавина», только семь готовы были дать показания в ее пользу. Из этих семи трое верны ей абсолютно, а четырьмя другими я мастерски манипулировала. Приходится довольствоваться тем, что есть: я профессионально раскручиваю их показания в свою пользу.

Свидетелей со стороны обвинения я дискредитирую. Женщина потеряла мужа из-за инфаркта во время раннего запуска «Пренавина». Я выуживаю у нее сведения о том, что у ее мужа было плохо с сердцем еще до приема препарата из-за нездоровой диеты. Ветеран рассказывает о счетах в тысячи долларов за лечение после «Пренавина»: препарат разрушил его печень и ему понадобилась трансплантация. Я рассказываю о его алкогольной зависимости, уничтожившей его печень задолго до «Пренавина».

Мы спихиваем всю вину на отца Леа, которому из могилы последствия уже не страшны. Ее расстраивает необходимость запятнать его имя, но я напоминаю ей, что если бы он был жив, то сидел бы сейчас на ее месте и с радостью принял бы на себя вину ради любимой дочери.

Леа дает показания последней. Мы подумываем не допрашивать ее вовсе, но решаем, что присяжным необходимо услышать ее сладкий голосок и заглянуть в испуганные глаза. Она прекрасно изображает уязвимость.

- Миссис Ли, были ли вы осведомлены, когда подписывали эти документы, что в Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов были отправлены результаты тестирования не «Пренавина», а его аналога «Паксилвана»?

Я стою немного слева от нее, взглядом напоминая ей, как отвечать на вопросы, которые мы репетировали десяток раз.

- Нет, я не знала об этом. - Она поднимает розовый платок к носу и аккуратно сморкается.

Краем глаза я смотрю на присяжных. Они наблюдают за ней настороженно, как будто пытаются понять, способна ли она на такой обман - эта хрупкая девушка в лавандовом платье. Я вспоминаю тот раз, когда она сидела в моей квартире, выдыхая сигаретный дым из алых губ, с глазами, подведенными черным. «О да, она более чем способна на это - и не только», - говорю я присяжным мысленно.

- Что, по словам вашего покойного отца, - спрашиваю я, глядя на присяжных, - вы тогда подписывали?

- Результаты клинических испытаний, - отвечает она слабым голосом.

- Читали ли вы эти результаты, прежде чем подписать их? Вы наблюдали за результатами лично в лабораториях?

- Нет. - Она всхлипывает, опуская взгляд. - Я доверяла отцу. Если ему нужна была моя подпись, то я подписывала без вопросов.

- Как вы думаете, ваш отец знал о том, что результаты клинических испытаний «Пренавина» - поддельные?

Это была самая трудная часть. Я вижу, как Леа колеблется, пытаясь заставить себя сказать эти слова. В глазах присяжных ее нежелание говорить плохо о своем папочке только добавит правдоподобности.

- Да, думаю, он знал, - говорит она, глядя прямо на меня.

Ее глаза влажно блестят. «Давай, заплачь, - подгоняла я ее мысленно. - Дай им увидеть, как ты раздавлена происходящим». Слезы текут по ее щекам, и перед глазами у меня снова встает та ночь, когда она стояла на пороге моей квартиры после визита Чонгука на ужин. Слезы всегда помогали ей добиться желаемого.

- Миссис Ли, - говорю я наконец, дав ей время успокоиться, - вам есть что сказать семьям жертв этого препарата - семьям, потерявшим своих близких из-за халатности и обмана «ОПАЙ-Джем»?

- Да.

В этот момент она словно не выдерживает - обнимает себя за плечи и плачет, роняя слезы на колени.

- Мне так жаль. Я испытываю глубокое сожаление и отвращение из-за причастности к их смертям. Я бы сделала все что угодно, чтобы изменить случившееся. Я хочу, чтобы семьи погибших знали: я понимаю, мои извинения ничего не стоят, они не вернут им потерянных матерей и отцов, сыновей и дочерей, но я буду видеть их лица в кошмарах до самой своей смерти. Мне очень жаль. - Она закрывает лицо руками.

Браво. Я выдыхаю с облегчением. Она сделала это. Она справилась с ролью.

- Благодарю, миссис Ли. Это все, Ваша честь.

Дальше Леа допрашивает сторона обвинения. Она не поддается на провокации и отлично разыгрывает дурочку. Я мысленно аплодирую ужасу в ее широко распахнутых глазах.

Когда она возвращается на свое место, наши глаза встречаются: мы понимаем друг друга далеко за пределами отношений адвоката и клиента.

«Я хорошо лгала? - спрашивают меня ее трепещущие ресницы. - Я была достаточно убедительной?» - она надувает губы.

«Ты - талантливая актриса, - отвечаю я ей движением глаз. - И я тебя ненавижу».

Я оборачиваюсь, чтобы взглянуть на Чонгука. Он смотрит на меня, а не на свою жену. Он признает успех, кивая мне с поджатыми губами.

Первого сентября процесс заканчивается. Утром объявят приговор. Я совершенно не готова. Я лежу на диване в своих апартаментах. Снаружи темно: я вижу огни лодок, мерцающие на поверхности океана. Я не мылась со вчерашнего дня, на мне старая футболка и домашние штаны. В дверь звонят. Забавно. Обычно, если ко мне гость, консьерж сообщает мне об этом, прежде чем открыть лифт.

Я иду к двери и открываю, не глядя в глазок, - плохая привычка. На пороге стоит Чонгук в помятом костюме, с бутылкой вина в одной руке и пакетом готовой еды из ресторана - в другой. Я впускаю его без единого слова. Я не удивлена. Я не измучена. Я Дженни, а он - Чонгук.

Он следует за мной на кухню и тихо присвистывает, замечая вид из окна. Я ухмыляюсь и бросаю ему штопор. Он открывает бутылку, пока я достаю из шкафчика два бокала. Я собираюсь отнести все на стол, но он показывает на балкон. Оттуда видно океан, и единственный путь туда - через мою спальню.

Мы несем все на балкон и сидим за железным столиком, который я никогда не использовала. Он принес суши. Мы вытягиваем ноги и едим в тишине, глядя, как волны лижут песок. Между нами чувствуется напряжение - как и всегда. После завтрашнего дня у нас больше не будет поводов видеться, и хотя мы почти не говорили на личные темы во время процесса, мы обменивались взглядами и незначительными словами...

Я так устала от этого - от постоянной борьбы за то, чтобы дышать с ним одним воздухом. Повернувшись, я замечаю, что Чонгук задумчиво наблюдает за мной.

- Что?

- Не выходи за Тэхена.

- Пф-ф-ф, - фыркаю я. - Почему это?

Чонгук пожимает плечами и отводит взгляд.

- Он не в твоем вкусе.

- Правда, что ли? И откуда ты это знаешь? У тебя самого ужасный вкус.

Мы сидим в тишине еще несколько минут. Потом он говорит:

- Если ты никогда не доверяла мне ни в чем, то поверь хотя бы в это.

Вздохнув, я меняю тему:

- Помнишь наше дерево?

- Да, помню, - отвечает он мягко.

- Его срубили.

Он резко поднимает голову и смотрит на меня.

- Шучу, - я хихикаю.

Он улыбается и качает головой.

- Какая разница? Все наши отношения были срублены под корень.

- Измельчены через терку, - добавляю я.

- Превращены в пыль, - добавляет он.

После этого Чонгук уходит. Даже спустя несколько часов я продолжаю чувствовать его запах в коридоре. Квартира кажется пустой и холодной. Я бы отдала все - деньги, карьеру, квартиру... Я могла бы жить с ним в нищете и быть счастлива. Почему я не понимала этого раньше? До того, как потеряла его. Я не могу уснуть, так что сижу на диване и пялюсь на океан. Я все еще сижу там, когда встает солнце. Я готовлюсь к суду, делаю себе кофе и выхожу из дома. Сегодня - последний день.

Мы выигрываем дело.

Леа признана невиновной в подделке документов и мошенничестве на клинических испытаниях, но виновной в нарушении рабочей этики по отношению к своим обязанностям. За это она платит штраф в миллион долларов и приговаривается к двумстам часам общественных работ. Я не чувствую торжества. Я могла бы упрятать эту сучку за решетку и украсть ее мужа.

Победный ужин устраивают в роскошном ресторане в районе Саут-Бич. Я пытаюсь вежливо избавиться от группы благожелателей, когда замечаю, как она идет ко мне. Презрительно оглядываю ее сексуальное черное платье. Ее волосы идеально уложены, она выглядит безупречно, как будто прямиком с обложки журнала. На мне - простое кремовое платье. Сегодня она - дьявол, а я - ангел.

- Дженни, - мурлычет она, подходя ко мне с бокалом вина. - Тост за нашу победу. Отличная работа.

Мы чокаемся бокалами. Я напряженно улыбаюсь.

- Спасибо, наверное?

- Пожалуй, я никогда не пойму, почему ты это сделала. Ты спасла меня. Если только, конечно, это не он тебя попросил.

Как по сигналу, мы обе смотрим на Чонгука, который смеется и болтает с группой друзей.

- Тебе, наверное, было сложно все время находиться с ним рядом. - Она собственнически за ним наблюдает.

Я вдруг понимаю, что уже очень давно не слышала его смех. Это причиняет мне настоящую боль - то, что он есть в ее жизни, но отсутствует в моей.

- Он не из тех мужчин, кого женщина может просто забыть, - продолжает она, и если бы я не играла в ту же игру, я бы решила, что она говорит искренне.

- Да, не из тех, - признаю я легко.

- Ты смотришь на него все время - я вижу это, Дженни.

Я бросаю на нее скучающий взгляд. Она играет с той, кто разбирается в правилах намного лучше.

- А он смотрит на тебя так, как я смотрю на него? - спрашиваю я непринужденно.

А, вот и она - плохо скрываемая ярость. И, судя по ее лицу, я задела ее не на шутку. Она открывает рот, чтобы сказать что-то, но я останавливаю ее жестом.

- Леа, иди к мужу, - говорю я. - Пока он не успел понять, что все еще в меня влюблен.

И как по сигналу, Чонгук поворачивается, чтобы посмотреть на меня. Не на жену - на меня. Наши взгляды встречаются на мгновение, мой и Чонгука, янтарные глаза и карие. Леа наблюдает за этим, и хотя она остается воплощением элегантности и сдержанности, я вижу, как белеют ее губы. Ее ярость направлена на меня, но то, что я чувствую от Чонгука, заслоняет меня от ее злости. Он тоскует - как и я. Собрав остатки самоконтроля, я говорю себе правду: он не мой и никогда моим не будет.

Поставив бокал на ближайший столик, я быстро ухожу. С некоторыми вещами в жизни остается только смириться.

На следующее утро я включаю телевизор - и вижу знакомое фото. Прищурившись, издаю стон, когда слышу имя.

- Ю Ен Чоль был задержан полицией в Международном аэропорту Сеула прошлой ночью при попытке сесть на самолет до Торонто. Полиция отвела его в отделение как подозреваемого в изнасиловании. Среди его жертв - семь женщин от семнадцати до тридцати. Пятеро из них связались с полицией и подтвердили, что это он похищал и насиловал их. Полиция просит всех, кто стал его жертвой, дать показания...

Камера переключается на фото Чхве Сону, которая стала первой жертвой Чоль. Я машу ей рукой и выключаю телевизор. Жизнь состоит из решений - плохих, хороших и эгоистичных. Но, похоже, самое безопасное решение в своей жизни я приняла в тот день, когда я отказалась пройтись под его зонтом. В тот день, когда я встретила Чонгука в музыкальном магазине.