P!nk – Secrets
Three Days Grace – Pain
Twenty One Pilots – Jumpsuit
Governors – Is This Love

***

Оказывается, в некоторых частях замка не было воды. Левое крыло, в котором находился Зал приемов, – именно в него мы изначально и попали – целиком и полностью предназначался для сухопутных гостей.

Нас с Михаэлем забрали спустя некоторое время Тит и Цинтия, чтобы проводить в покои, где нам предстояло пережить ночь до битвы. Уж лучше бы меня оставили в той галерее, ведь все равно не удастся сомкнуть этой ночью глаз.

— Торжественный ужин в честь вашего прибытия запланирован на поздний вечер, потому будьте готовы. Одежда будет ждать вас в ваших спальнях, и перед трапезой явятся слуги, чтобы сопроводить вас, – весело щебетала Цинтия, на ходу заправляя за ухо прядь волос цвета свежего пепла, которая падала ей на лоб и мешала обзору. Ангел что-то отвечал ей, а я слушала её, но не слышала. Просто глупо и безучастно брела рядом, изредка сталкиваясь с кем-то из них и ошарашенно остраняясь. Меня била нервная дрожь и иногда зашатывало в сторону.

Наконец, я нашла в себе силы, чтобы задать несколько вопросов:

— Скажи, а Нибирос будет на ужине?

— Воинам не разрешено покидать свои покои до боя, – строго проговорил Тит. На его лице не дрогнул ни единый мускул. Жители Кальтватена и их приверженность традициям...

— Можно будет хотя бы навестить его до ужина? – с ужасом для себя я поняла, что почти умоляю, а не спрашиваю. Цинтия – или мне только показалось – почти всхлипнула, так её тронули мои слова и тон, с которым я произнесла эту фразу.

— Только один из вас может навестить воина, – с грустью ответила она, опережая другого селки.

— Я не претендую, – сказал Михаэль, и я ему улыбнулась, одними губами беззвучно произнеся «спасибо».

Наконец, мы дошли до моей будущей спальни. С удовольствием про себя отметила, что комната ангела находится неподалёку – это меня немного успокаивало.

Благодаря свету из коридора я разглядела занавеси из темных густых водорослей на стенах. Цинтия, войдя вслед за мной, оправила одну из них, и комнату затопил такой же яркий белый свет, который излучали каменные стены. А я-то гадала, как они с таким освещением спят, а у них тут занавески повсюду вместо обоев... Умно, сколь и непривычно.

— Я оставлю тебя одну, – участливо произнесла она и слегка сжала мою руку, от чего я вздрогнула. — Все будет хорошо.

— Я в этом не уверена, – тяжело вздохнув, ответила я и вырвала свою ладонь. Мне не нужна чужая жалость.

Селки грустно покачала головой и покинула помещение.

Комната оказалась маленькой, но странно уютной, если не обращать внимание на запах сырости и местной флоры. Но трудно было привыкнуть к тому, что вместо подушек на матрасе, сделанном из не пойми чего, лежали большие пористые жёлтые губки, а на полу подобие ковра олицетворяли все те же переплетённые между собой темно-фиолетовые водоросли. Трудно до конца поверить, что все это действительно происходит, что это не страшный сон. В какой-то момент я даже захотела ущипнуть себя за руку, но сдержалась. Пора бы перестать удивляться.

Я уселась на стул из кораллов, на котором возлежала подушка из губки, и оторопело уставилась в просвечивающуюся стенку. Под моими окнами – если их можно было так назвать – раскинулся красивый парк с колоннадой из светящегося магического камня. Повсюду яркие водоросли, русалки весело переговаривались, сидя на скамейках. Возможно, здесь и не так плохо? По крайней мере, жителям Кальтватена здесь хорошо.

Кажется, Цинтия что-то говорила о наряде, который я должна надеть на ужин. С ужасом я окинула комнату взглядом и увидела небольшое трюмо. Дрожа от холода, я подошла к нему. В кедах отвратительно захлюпала вода.

Когда я выдвинула ящичек, моему взору предстала синяя коробочка из ракушек. Достав шкатулку, распахнула её и ахнула – невероятной красоты колье из неведомых мне драгоценностей. Яркий свет, отражающийся в них, падал ультрамариновыми бликами на занавеси. Но зачем это мне?

В нижнем отсеке я обнаружила короткое платье из сплетённых синих водорослей и туфли. На небольшом каблуке. Серьезно? Они хотят, чтобы я надела это? И откуда здесь туфли?

В полной растерянности я смотрела на свой будущий наряд. Как глупо я буду в нем выглядеть. Нибирос бы посмеялся...

Поражённая этой мыслью, я присела на край кровати и уронила голову на руки, не в силах больше сдерживаться. Я должна быть сильной, но больше не могу. Беззвучно, без истерических всхлипов и заламывания рук, я дала волю слезам. В глубине души испытывая явный стыд за свой порыв и слабость, пыталась немного успокоиться, но безуспешно: слезы текли, обжигая щёки, и унять их я не могла.

Не знаю, сколько времени я пробыла в таком состоянии, однако вскоре пришла служанка. Увидев мои красные опухшие глаза, она лишь всплеснула руками:

— Негоже вам перед приёмом так убиваться, мисс, вы будете выглядеть уставшей, – проворковала она, чем вызвала во мне невероятную злость, и я горько рассмеялась. Если я о чем сейчас и думала, то явно не об этом проклятом ужине и уж тем более не о своём внешнем виде. Однако она тут же принялась хлопотать вокруг меня, и вскоре я сидела уже на стуле, облачённая в праздничный нелепый наряд, а она укладывала мои непослушные спутавшиеся волосы.

Меня не покидало ощущение, что я заперта в теле куклы. Её наряжают, обувают, делают ей прическу, но никто не спрашивает, хочет она этого или нет.

Однако вскоре эти мысли ушли. До ужина я увижу демона и задам терзающие меня вопросы. Нет, он не должен был так поступать. Это я должна сидеть под замком до боя в своих покоях. А он щеголять в вытканном из водорослей костюме. Почему же...

— Все готово, мисс, – сказала служанка, и я без интереса взяла в руки небольшое зеркальце, которое она достала из трюмо.

На меня смотрела совсем другая девушка. Яркая, красивая, насколько это возможно – ухоженная. Синие глаза казались ещё ярче на фоне платья и сверкающего колье. Угольно-черные волосы выгодно оттеняли мою бледность. Однако ничто не могло изменить того факта, что все это было не моё, а нечто инородное и чужое, не свойственное мне. Но девчонка-служанка этого, кажется, не понимала или попросту не видела.

— Её Величество пожаловало вам одно из своих платьев и семейную драгоценность. Будьте с ними осторожнее, – умильно проворковала она, а мне пришлось в очередной раз сделать над собой усилие, чтобы злобно не захохотать. Какие мне оказаны почести! Уморительно!

— Буду хранить, как свою честь, – наигранно серьезно ответила я, но девушка не заметила подвоха, в восхищении разглядывая мой наряд и не сводя с него глаз. Какая же дурёха!

— Мне велено проводить вас до покоев вашего воина, а после вас встретит Цинтия, чтобы забрать на ужин, – быстро проговорила она, убирая зеркало в ящик.

— Сколько времени у меня будет на разговор с... э-э... воином? – запнувшись, пролепетала я, глядя не на девушку, а куда-то в сторону.

— Полчаса, – улыбаясь, ответила она.

Мне даже не хотелось встречаться с ней взглядом: все моё существо бунтовало перед фактом, что кто-то может поклоняться материальным благам и восторгаться тряпками и побрякушками. Всю жизнь находясь на грани нищеты, скитаясь по миру в мужском платье и живя временами впроголодь – ведь я не всегда могла работать, – все это заставило меня стать жёстче, отринуть женское начало и мягкость, презреть и всей душой возненавидеть свойственную женщинам слабость и быть сильной, несмотря ни на что. Не сожалеть, не сомневаться, быстро соображать, исходить из ситуации – вот, чему я научилась за прожитые годы. Но сейчас, вырядившись в пух и прах, я чувствовала себя уязвлённой, будто голой, и мне сложно было представить, как я предстану перед всеми на этом ужине. Мне не важно их мнение, но моё собственное ощущение себя подорвано... Это было неправильно, не к месту, попросту глупо! Впрочем, может этого и добивается Ватскона? Возможно, таким образом она решила задеть мою гордость, ведь наверняка наслышана про мой нрав. Вероятнее всего, так и есть, королева хотела утихомирить воинственную и неконтролируемую, а потому опасную, меня.

Непредсказуемость – вот, что пугает и притягивает одновременно, однако она же становится противовесом власти. Если ты не можешь предугадать ход оппонента, оглуши его. Иначе будешь бит, а позже придётся долго падать с высоты своей непредусмотрительности. Но, в таком случае, уже поздно что-либо менять, ведь ты уже летишь в пропасть.

«Но этого мало, чтобы меня унизить! – подумала я про себя, покидая покои вслед за служанкой, сжав кулаки так крепко, что ногти больно впились в ладони. — Мы ещё посмотрим, кто кого переиграет».

***

Я шла вслед за безмозглой служанкой, которая всю дорогу до комнаты Нибироса рассказывала о жизни в замке и местных традициях. В какой-то момент мне даже захотелось оторвать кусок водорослей от своего платья и заткнуть им ей рот, но вместо этого я лишь угрюмо следовала за ней, злясь на себя и на всех вокруг. Каблуки громко стучали по каменному полу, и каждый удар для меня был словно пощёчина. Но служанка будто не видела моего настроения, она не хотела замечать ничего вокруг, поддерживая никому не нужную светскую беседу.

Неожиданно я ощутила, как подступает тошнота. Голод, словно змея, обвился вокруг моего тела, сжав все внутри. В горле пересохло, и дальнейший путь превратился в пытку. Уверена, если я сейчас попытаюсь выдавить из себя хоть какой-нибудь звук, то начну хрипеть.

При этом почему-то возникло страшное желание закурить, но от одной мысли о сигаретах ощущение дурноты лишь усилилось. А девчонка рядом со мной продолжала щебетать, расхваливая Королеву и местного повара, шедевры которого мне предстоит отведать на праздничном ужине. Но я не хотела есть, как бы ни требовал мой организм. О каком аппетите может идти речь, когда каждый нерв словно натянутая струна? Я под водой, и мне не от кого ждать помощи. Завтра один из нас будет биться насмерть, и я ничего не смогу сделать. Буду оторопело, как овца, лицезреть происходящее и стоять столбом, врастая в пол от ужаса и осознания своей беспомощности. Нет, ни о каком аппетите не может быть и речи.

— Пришли, – бросила служанка, и мой блуждающий взгляд сфокусировался на двух амбалах, стоящих у двери. Демона содержали, как какого-то преступника, под стражей. Гостеприимства им, конечно, не занимать. Впрочем, чего я ещё ожидала?

— Впустите, – просипела я, не узнавая свой собственный голос. Один из мужчин вопросительно посмотрел на девчонку, и боковым зрением я заметила, как та кивнула. Гора мышц открыла мне дверь, пропуская внутрь.

В спальне царил полумрак, поскольку виднелась лишь маленькая полоска света, остальное пространство было занавешено местными обоями. Эта комната мало отличалась от той, в которой поселили меня. Единственное, чего здесь не хватало, так это трюмо и ковра. Потому моё вторжение не осталось незамеченным: туфли выдали меня с потрохами.

— Пришла мне посочувствовать? – весело проговорил Нибирос, усевшись на кровати и облокотившись на её спинку. Но я сразу услышала фальшь в его тоне и всем своим видом выказала раздражение. К чему этот спектакль? — Кстати, чудесный наряд, но для встречи со мной могла бы надеть что-то и попроще.

— Меня заставили это надеть. И нет, я не жалеть тебя пришла, – злобно прошипела я, растягивая слова как конфету-тянучку. — Зачем ты это сделал?

Театральная весёлость мигом прошла, на этот раз демон рассмеялся вполне искренне.

— Ты не умеешь вести беседу, чтобы добиться желаемого, – заключил он, и внутри меня зажегся огонёк. Это тепло, разливающееся по телу, не сулило ничего хорошего: состояние, близкое к истерике и бешенству в одном флаконе, – ещё чуть-чуть, и я взорвусь.

Но пока я сохраняла самообладание, из самых последних сил стараясь говорить спокойно:

— Тебе не надоела роль шута? – но голос мой дрожал, выдавая мои истинные чувства. — У нас мало времени.

Он внимательно смотрел на меня, не двигаясь, но в его позе было что-то такое, что напоминало кота перед прыжком. Мускулы напряжены, но при этом лицо не выражает сосредоточенности, только глаза неотрывно смотрели на меня. Или куда-то глубже.

— Для чего мало времени? – он попытался едко улыбнуться, но я не успела ему ответить, лишь вскрикнула. Живот скрутило, и я, сморщившись и сложившись в три погибели, начала падать, но демон каким-то чудом оказался рядом.

— Ты когда в последний раз ела? – с укоризной спросил он, поддерживая меня за талию.

— Тогда же, когда и ты, – сквозь зубы процедила я, отстраняясь от него и опираясь на стенку. — Не делай вид, что тебе есть до этого дело.

На этот раз злобные огоньки разгорелись в его глазах. Но я не понимала, на кого он злится больше: на меня или самого себя.

— Хочешь знать, почему я вызвался? – наконец, заговорил он. Я бессильно кивнула, присаживаясь на кровать, боясь новой вспышки боли. Нибирос же встал передо мной, но в глаза смотреть не хотел. Вместо этого взор его пал на полоску света – единственное, что разрезало мрак вокруг.

— Как ты думаешь, почему именно я оказался рядом с тобой? Считаешь, я особенный, и меня выбрали на роль твоего надсмотрщика?

Я задумалась, уставившись в пол. Отвечать желания не было.

Поняв, что дожидаться того, что я заговорю, не имеет смысла, Нибирос продолжил:

— Нет, я вызвался сам. Потому что мне надоело уныло влачить своё жалкое существование. Мне было скучно, понимаешь?

Каждое слово произносилось с надрывом, создавалось впечатление, что они доставляют ему физическую боль и страдания.

— Но дело не только в этом, – через челку заметила, как демон коснулся лба и устало провёл рукой по лицу, будто пытаясь стереть какую-то грязь с него. — В Низшую Канцелярию не попадают просто так. И я вполне заслужил эту жизнь, если её можно так назвать.

Разговоры по душам всегда давались мне с трудом. А поддержать человека словом казалось сложнее, чем вправить мозги нескольким нахальным низшим. Со временем в принципе разучиваешься говорить, особенно если живёшь в весьма не дружелюбном и не располагающем к откровениям мире. И вот я сидела и гадала, что мне нужно вымолвить, чтобы ему стало легче вести свой монолог. Но где-то на подкорках сознания назойливым ярким пятном мельтешила мысль, что никакой набор фраз не поможет. Меня в этой комнате нет, как нет и тех других, кто обычно хочет выслушать и помочь: есть только человек и его внутренняя боль. И моё нахождение рядом – лишь отвратительное доказательство её существования и почти осязаемого присутствия.

— Я убийца, – тихо сказал он и остекленевшим, затуманенным взором уставился куда-то перед собой, ничего при этом не видя.

Я не решалась поднять голову, смакуя и повторяя про себя прозвучавшее. К своему стыду, я не почувствовала отвращения, не испытала презрения или ненависти к нему. Кто я такая, чтобы его осуждать? Разве у меня есть такое право? И если есть, то кто мне его дал?

Около минуты в комнате висело тягостное молчание. А я подумала, что каждое мгновение сейчас на вес золота, а мы его так бездарно тратим.

— Мне плевать, что ты меня ненавидишь, – вдруг сказал он, а я удивленно воззрилась на него. — Если ты сам себя презираешь, то чужая ненависть становится смешной. Мне всегда смешно.

И снова меня обуяла злость. Горькая, мерзкая, она камнем застряла в глотке. С языка готовы были сорваться сотни едких и колких выражений, хотелось вытолкнуть этот «камень» наружу, но, сжав волю в кулак, я молчала, не давая себе поддаться порыву: сейчас не время.

— Кого ты убил? – вопрос прозвучал просто, словно я спрашивала про то, какой температуры вода за стенами замка. И на этот раз был его черёд удивляться.

— Вивьен, – хрипло произнес он.

— Кто это?

— Моя сестра.

Мне никогда до этого не приходило в голову, что у Нибироса могли быть родственники и простая смертная жизнь. Но ведь это же очевидно: он не первородный.

— Как это случилось? – понимание того, что мой допрос приносит ему мучения, огорчал меня, но докопаться до истины являлось необходимостью.

Демон сначала сел рядом, но потом снова резко поднялся и начал ходить по комнате, меряя шагами пространство. Со стороны он походил на загнанного в угол дикого зверя, которому легче принять факт своей смерти, чем быть прирученным. А мою жалость к нему как рукой сняло. Если уже начал что-то делать, то доводи это до конца, иначе в чем смысл?

— Как это связано со мной и тем, что ты вызвался? Почему ты решил за меня? Я могла сражаться или быть сражённой, но ты принял огонь на себя. И я хочу знать почему! – последнее я почти прокричала, а красноглазый замер на месте, поражённый, видно, быстрой переменой моего настроения.

— Мы жили в маленькой деревушке на юге Англии. Я, мои родители, три брата... и сестра, – начал он, сделав над собой усилие, чтобы закончить предложение. — Отец был жестоким человеком, издевался над матерью, моими младшими, но больше всех доставалось именно мне. Я не был его родным сыном, и он прекрасно об этом знал, как и все вокруг. Каждый день этот человек напоминал мне о том, какой я ничтожный и жалкий. Я искренне желал ему смерти и не раскаиваюсь по сей день, но...

Он запнулся, но время истекало, я должна была выбить из него правду, чего бы мне это ни стоило.

— Что было дальше? – нетерпеливо спросила я.

— У Эдмунда – так звали этого подлеца – руки были не чисты. Он занимался чем-то незаконным, и я решил его сдать. Я не знал, что в этом замешаны другие, более важные люди, лишь хотел спокойно жить дальше со своей семьёй. Но когда Эдмунда забрали, к нам явились люди... Они угрожали, говорили о долгах, о том, что мы должны найти непосильную для нас сумму. Даже если бы мы продали дом и все, что вырастили, нам бы не хватило денег. И когда они в назначенный срок вернулись за долгом, отдавать нам было нечего.

Сердце колотилось как ненормальное, кровь стучала в висках. Гнев, ужас и страх боролись во мне, и я не знала, чего было больше. Затаив дыхание, я жадно ловила каждое слово.

— Но когда они пришли, меня не было дома. Они по очереди расправлялись с каждым членом моей семьи, и я не был рядом, чтобы защитить их, – он говорил жестко, но отчужденно, будто рассказывал не о своей жизни, а о чьей-то другой. — Когда я оказался около дома, то услышал крики. Девичий голос вопил от ужаса. Раздавались всхлипы и рыдания. Они издевались над ней, обесчестили её... Я слышал её мольбы о помощи, но будто прирос к земле. Их было четверо, я увидел это в окно. И пока трое из них потешались над тем, как один из ублюдков насиловал мою сестру, я просто стоял и смотрел.

Меня оглушило. Не представлялось возможным поверить, что такое где-то и когда-то происходило на самом деле. Единственным моим желанием, которое с каждой секундой крепло, было заткнуть уши или накрыть ему ладонью рот, чтобы воцарилась спасительная тишина. А, между тем, он говорил и говорил, путано, с бессильной злобой, иногда переходя на крик:

— Я предатель и грязный мерзкий трус! Я смотрел из своего укрытия на то, как они истязают её, режут, как гаснет в её глазах жизнь! И боялся пошевелиться. Я мог бы попытаться защитить её, мог бы что-то сделать, я бы...

Слезы попытались вырваться наружу, но я запретила себе плакать. Не сейчас, не в эту минуту.

— Ты ничего не мог. Ты бы просто умер вместе с ней, – грубо одернула его я, сама поражаясь своей холодности. — От двух мертвых людей нет никакого толка. Одна жизнь важнее, чем её полное отсутствие.

— Лучше бы я сдох тогда. Я зря боялся смерти.

— Как ты умер? – резко спросила я.

Очередная рябь боли прошлась по его алым глазам, он зажмурился и со стоном сполз по стене, уронив голову на грудь и зарывшись в густую шевелюру пальцами. Могу поклясться, приложи он больше усилий, то в руках бы осталось по клоку волос.

— Я не смог с этим жить и покончил с собой, – сказал он и усмехнулся. — Кто же знал, что на этом мои мучения не закончатся? Даже в этом я проявил трусость, полагая, что убегу от своего чувства вины...

Но ведь это не он убил Вивьен! Он хотел защитить семью, не его вина, что его отчим оказался бесчестным человеком и отпетым подонком.

— Но как это связано со мной? – задала я последний интересующий меня вопрос, хотя ответ был почти очевиден. Но внутри засело поганое чувство, которое требовало услышать его.

— Я не уберег тогда её, потому что дорожил своей мерзкой жизнью. Но сейчас мне достаточно плевать на себя, чтобы сделать то, чего я когда-то не смог, – очень серьёзно произнес он, глядя на меня снизу вверх. И только сейчас я поняла, насколько он уязвимый и ранимый. За маской холодности и безразличия таилась тоска и заживо пожирающее чувство вины, которое со временем не смывалось годами, а лишь крепло. А сколько таких замуровано в Низшей Канцелярии, придавленных событиями прошлого, которые они переживают изо дня в день заново? — Хотя бы один раз в жизни, пусть и после смерти, я обязан был сделать так, как должно. Ради Вивьен.

Дверь распахнулась, и в ореоле света показалась огромная туша, из-за спины которой выглядывала Цинтия.

— Синяя, пора! – громко сказала она.

Я встала с кровати и прошла к выходу. Уже почти у порога я обернулась, но Нибирос не смотрел мне вслед.

— Ты не прав, – ответила я, попытавшись звучать достаточно уверенно, чтобы он мне поверил. — Я не ненавижу тебя.

Последнее, что я увидела, это измученные, уставшие красные глаза, широко распахнутые от удивления, но этот живой огонёк сразу потух, так и не разгоревшись.

После этого дверь закрылась, и Цинтия, взяв меня под локоть, пошла в сторону Зала приемов. Я, как собака за хозяином, брела рядом с ней, но мысли мои были далеко, а точнее где-то в южной старой английской деревушке, где случилась трагедия, которую никто не смог предотвратить. Сколько слез и боли на этой Земле. И как после этого верить в баланс света и тьмы, если все, что творится вокруг, сплошной ночной кошмар?

***

В Зале я оказалась последней. Все гости уже сидели за столом, гул тихих голосов наполнял помещение, в углу играли музыканты, а меня ждало единственное свободное место, которое, по иронии судьбы, находилось рядом с королевой. Но я даже бровью не повела, не желая выдавать своей досады.

Цинтия подвела меня к каменному стулу и отодвинула его. Я же, учтиво поклонившись её Величеству, – чтобы я сделала реверанс? Да ни за что в жизни! – села на своё место и придвинулась к столу. На меня никто не обратил внимания из присутствующих, кроме Ватсконы и Михаэля. Он расположился напротив меня.

Огромный длинный стол ломился от невиданных мною кушаний, но более всего поражало главное блюдо: запечённая акула. Она была среднего размера, с зашитыми глазницами, а в распахнутый рот ей положили, видимо, местные фрукты. Подобный деликатес очень многое говорил о жителях этого королевства. До этого я и представить не могла, что акул можно есть, не то что запекать!

Живот снова скрутило, но на этот раз боль пришлось превозмогать. Я постаралась обворожительно улыбнуться Ватсконе. Пусть знает, что ей мою волю не сломить, и я никоим образом не смущена своим одеянием.

Та слегка нахмурилась в ответ, но спустя мгновение мимические морщинки разгладились, и её лицо приняло свойственное ему холодное и непроницаемое выражение.

Сегодня её длинные иссиня-черные волосы уложили в высокую прическу, и на лицо падало несколько завитых прядей. Голову украшал тот же ослепительный венец, а на шее покоилось громоздкое колье из, кажется, сапфиров, которому моё по красоте уступало по всем параметрам. Каждый камень был размером с грецкий орех!

Поскольку Ватскона восседала за столом, увидеть низ платья я не могла, в глаза бросался лишь краешек пышной юбки. Однако лиф наряда с глубоким декольте явно привлекал внимание: расшитый наверняка вручную, то тут, то там сияли драгоценные камешки, своими отблесками слепившие гостей.

Холодная и обезоруживающая красота Ватсконы была неоспорима, но что-то в её образе пугало и заставляло невольно поежиться. Меня не покидало ощущение, что она сейчас щёлкнет пальцами, и меня, под её оглушительный звонкий смех, отведут в камеру или повесят где-нибудь рядом со столом. И это будет не казнь, а всего лишь развлечение для королевы Кальтватена.

— Благодарю вас за мой великолепный наряд, ваше Величество, я не достойна таких подарков, – мой голос звучал приторно и сладко, а улыбка впитала в себя, кажется, весь сахар планеты Земля. Ангел, услышав это и поднося кубок с напитком к губам, чуть не расплескал содержимое, тут же извинившись за свою неловкость. Признаться, меня саму чуть не передёрнуло, но если эта водяная мегера хочет шоу, то она его безусловно получит.

Но владычицу подводного королевства не смутил мой тон. Она приняла его как должное, слегка улыбнувшись краешками губ.

— Вы наши гости. К тому же, я посчитала, что вам будет стыдно показаться при дворе в неподобающем виде, – она сверкнула глазами и почти сразу повернулась в сторону остальных приглашённых, утратив ко мне интерес.

Разодетые в странные яркие наряды, с цветными волосами, гости в большинстве своём походили на цветы. Если бы можно было их собрать вместе и поставить рядом, то при съемке с высоты они очень бы походили на клумбу. Я явно выбивалась из этого красочного безумия, что меня немного радовало.

— Начнём ужин, – голос королевы зазвучал где-то под потолком зала, и все присутствующие накинулись на еду. Только мы с Михаэлем сидели смирно и не решались притронуться к серебряным столовым приборам. Это не укрылось от её Величества.

— Вы многое упускаете. Придворный повар превзошёл самого себя. А при поимке акулы даже пострадал один из моих слуг, – на последнюю фразу Ватскона сделала особое ударение, приправив это мечтательной улыбочкой, что окончательно испортило мой аппетит. Тем не менее, в желудок требовалось закинуть что-то съестное, иначе боль в животе довела бы меня до полного сумасшествия, а мне ещё нужны силы. Потому я потянулась за морской капустой, которая казалась мне безопаснее всего того, что находилось на столе.

— Позвольте задать вопрос, ваше Величество, – негромко произнес сребровласый, и я подняла голову, чтобы бросить на него вопрошающий взгляд, явственно говоривший «что ты задумал?».

— Я само внимание, ангел, – в обращение к нему королева вложила столько льда, что можно было бы из зала сделать морозильную камеру. По спине пробежал холодок.

Низшие, какими бы они ни были могущественными, не любят приверженцев Канцелярий. Ведь само их существование олицетворяло неполноценность их власти. По сути, Михаэль мог бы не разыгрывать этот цирк с титулами и вежливостью, он был выше неё по факту происхождения. Но на то он и ангел, чтобы уважать и следовать правилам.

— Вы говорили о том, что для Молли кто-то, пришедший до нас, что-то оставил. Я понимаю, что о предмете спрашивать глупо. Но я хотел бы знать, кто наш благодетель, – Михаэль как всегда звучал уверенно, но ласково. В его речи, даже если очень постараться, невозможно было расслышать ни единого намёка на оскорбление или пренебрежение. Я внимала его голосу и восхищалась не столько им, сколько его чистотой и искренностью. Мне бы так хотелось научиться изъясняться подобным образом, но разве ожесточенное и испачканное озлобленностью сердце заставишь снова быть мягким и стерильным?

В памяти всплыли уставшие, раскаивающиеся глаза демона, его путаная речь, отчаяние, вспомнилось все то, что он мне поведал. И я поняла, что мне никогда не стать подобной Михаэлю.

Между тем, Ватскона молчала, разглядывая содержимое прозрачного кубка. В нем плескалась жидкость, больше похожая на чернила.

— Ваше Величество, у меня нет друзей и соратников в этом мире, потому этот вопрос, сказать по правде, волнует и меня. Кто же захотел помочь мне?

После моих слов ангел как-то заметно сник. Возможно, я его задела, но я сказала лишь то, что считала правдой.

— Синяя, не обязательно видеть кого-то постоянно рядом, чтобы считать его другом, – нравоучительный тон её не на шутку меня взбесил. — Впрочем, мне понятен твой скепсис.

— Вы говорите загадками, ваше Величество, но мне ближе прямота, – достаточно жёстко ответила я, раздраженная её скрытностью. Сидящая рядом с Михаэлем русалка с ярко-желтыми волосами потеряла дар речи от моей наглости, выпучив на меня свои пустые, не обременённые интеллектом, глаза.

— В тебе таится много бахвальства, дорогая, однако ж зачастую оно идёт рука об руку с глупостью, – королева снова противно улыбнулась краешками губ, на этот раз немного обнажив зубы, и я увидела слегка заострённые клыки. Но это не напугало меня.

— Что вы хотите этим сказать? – решившись отодвинуть приличия в сторону, просто спросила я. Соседка ангела при этом чуть не упала в обморок. Кажется, бедняжке плохо, и ей срочно нужно в воду.

— Что ты не справишься со всем одна, как ты на то надеешься, – холодно произнесла она, глядя мне прямо в глаза. — И разве не ты сейчас сидишь за столом вместо того, чтобы находиться под стражей в своих покоях?

Её слова больно кольнули мою совесть и все то, во что я старалась поверить.

— Вы не знаете, о чем говорите, – только и смогла пролепетать я, но она ударила метко, потому что на самом-то деле знала, куда бить.

— Я тебе оказала услугу, моя дорогая. Ведь я знала, что на той, с твоего позволения скажу, посудине, вас гораздо больше. Ты не задумалась, почему трое? И почему за тобой последовали именно они? – каждый звук, каждое новое слово звучало как удар молота по наковальне. — Человеческой глупости нет предела, но мы не люди. А, между тем, порой мы слишком человечны. И это не играет нам на руку.

Остаток вечера я молчала, размазывая по тарелке морскую капусту и разглядывая танцующих. И хотя Михаэль не единожды предпринимал попытки вернуть беседу в нужное нам русло, Ватскона всячески увиливала. Мне его потуги казались глупыми, но я слишком погрузилась в свои мысли, чтобы одернуть его. В конце концов, пусть королева лучше уделяет внимание его болтовне, чем моей персоне.

Первой зал вскоре покинуло её Величество, а вслед за ней последовали и другие. Обрадовавшись, что можно наконец уйти в свою комнату и снять это мерзкое платье, я заспешила к выходу. Сребровласый нагнал меня уже в коридоре.

— Не стоило её злить, Молли, – вымолвил он, когда я остановилась, чтобы снять с себя неудобные туфли, дабы пойти дальше босиком.

— Она бы все равно ничего не рассказала, – огрызнулась я, подхватывая обувь.

— Именно об этом она тебе и говорила, – укоризненно сказал он, ускоряя шаг, чтобы не отстать от меня: я неслась в сторону спальни с невероятной скоростью. — Ты всегда уверена, на все сто процентов, что ты одна, и тебе никто не поможет. Неужели тебе так спокойнее жить?

Слишком много умных речей и сантиментов для одного дня, морально я была выжата словно губка, на которой мне предстояло спать.

Наконец, оказавшись у своей комнаты, – Михаэль решил меня проводить – я решилась ему ответить.

— Так не легче жить, но так потом хотя бы не больно. Ты не бегал как я, на тебя не смотрели как на чудовище! Ты не чужд этому миру. И кто ты такой, чтобы учить меня жизни? – вскричала я, не в силах больше скрывать накопившиеся за день боль и злость. — Нибирос прав. Ты святоша. Но не все такие как ты. Оставь меня в покое!

Я открыла дверь и хлопнула ею прямо перед его носом так громко, как только могла, хотя и понимала, что это детская непозволительная выходка, что разозлило меня ещё больше. Как только за дверью послышались удаляющиеся шаги, я сразу же сползла по стенке вниз, ударив по камню несколько раз кулаком. От боли стало немного легче, и это меня слегка успокоило. Нужно заставить себя каким-то образом поспать. Я не знаю, как переживу следующий день.