Описание: "Я никогда не подумал бы, что этот психологический трюк подействует даже на меня"

***

Пейринг: Киллер/Дрим
Направленность: слеш
Рейтинг: R
Метки: ER, частичный ООС, повествование от первого лица, стокгольмский синдром, абьюз, боль, ангст, пытки

***

Я слышал, что у людей есть такая болезнь — стокгольмский синдром. Когда ты начинаешь сочувствовать бандитам, что причиняли тебе вред и угрожали. Наверное, я болен...

За что и почему Инк так поступил со мной, я могу лишь предполагать. С каких пор бездушное существо, вроде него, решило, что может любить? Пожалуй, он всего-то перепил розовой краски. И, почему-то, я не удивлен.

Когда это произошло — тоже сказать не могу, я просто не помню! Вся моя дальнейшая жизнь превратилась в бесконечный круг Ада, ибо это бездушное и безчувственное существо поступило абсолютно гадко и подло. Инк всегда мечтал, что будет ощущать себя по-настоящему живым и испытывать настоящие эмоции. Решив что он меня «любит», — наверное, тут масла в огонь подлили жители Ау... — он заревновал меня... Я даже не знаю, к кому! Я не понимаю, почему надо было подставить меня под удар, а затем отправить прямо в лапы собственного брата!
Впрочем, это не важно, мне уже, честно, глубоко без разницы. Наша команда давно не была сплоченной, и, рано или поздно, мы бы все погибли или попали в руки Найтмера.
Дальнейшее мое существование лишь отдаленно напоминало жизнь. Торчать в этой сырой камере — то ещё удовольствие. А когда приходит ОН — жить невозможно вообще.

Я не мазохист. Я не люблю боль и не «тащусь» от ощущений, когда мне ломают пальцы. И нет, я не садист. Причинять боль — это последнее, что я сотворил бы даже со злейшим моим врагом. Мне всегда твердили о милосердии, всепрощении, но теперь просить пощады должен я.

Первая наша встреча случилась через два дня, после моего пленения. Мне больно находиться даже в самом замке, негатив разрушает меня изнутри. А когда пришел ты — я понял, что кошмар только начинается. Я был готов на такую собачью жизнь только ради брата и одного милого скелета по имени БлуБерри. Если б я сбежал, Кошмар вытряс бы всю душу из этого малыша.

Я понимал, что Найтмер рад. Что, наконец, сбылась его мечта. Он заполучил меня в свою власть. Он может делать, что хочет. Теперь, здесь главный он. И... Я был даже рад! Мой брат заслуживал счастья, даже такого неправильного, «злобного» счастья. И я был уверен, что он придет лично, мы поговорим и, возможно, он вытащил бы меня из подвала, я бы вступил в его команду и уговорил бы потихоньку перейти на сторону добра.

Но он не пришел.

Когда я взглянул в твои пустые глазницы — осознание пришло сразу. Пощады больше не будет.

Киллер... От этого имени хочется содрогнуться и бежать прочь. Ты самый отъявленный головорез, убийца без чувств.
А я — твоя игрушка без имени. Игрушка, что обязана слушаться тебя. Марионетка...
Негатив от тебя хлестал фонтаном, не хуже, чем от брата. Мне становилось плохо от одного твоего вида, не важно, коснулся ты меня или нет.

«Знакомство» — его я запомнил надолго. Как же тут забудешь, когда имя твоего «хозяина» выцарапано на костях!? Как можно забыть, что я едва остался жив!?
Нет, я не мазохист, я не любил боль...
Нет, я не забыл тот день...
Но я благодарен тебе. Наверное, я схожу с ума в этом месте. Наверное, я просто тронулся рассудком. Но я остался жив благодаря тебе. Наверное, уже прошло несколько лет, а может и нет. Какая разница?
Меня не помнят. Я просто когда-то существовал, и меня не стало. Тем не менее, я тут, ещё живой, только благодаря тебе, Киллер. Ты относился ко мне мягко, боюсь представить, что сделали бы другие!

После того, как ты заканчиваешь с работой, у меня едва ли остаются силы дышать. Едва ли находятся силы жить.
И сквозь пелену бессознательного состояния, я вновь и вновь слышу, как ты шепчешь: «Все пройдет...». Я слышал о том, как ты мечтаешь вслух, думая, что я не слышу: «Мы убежим и будем вместе...»
Я никогда не понимал — как. Я никогда бы не поверил, — даже тысячу раз услышав от других — что убийца умеет любить.

Ты, лишившийся чувств, потерявший контроль над собой, вернулся, чтобы быть со мной все время, что отведено тебе.
Но... Я бы никому не желал узнать, как именно ты любишь меня. Никому не пожелаю испытать нежность от маньяка. Несмотря на все, что ты делаешь со мной, я испытываю некое эстетическое наслаждение от внутреннего трепета перед тем, как распахнется дверь и ты опять властно скомандуешь:
— Подъем, принцесска!

По моему мнению, я тебя не люблю. Но, в последнее время, стал испытывать симпатию.

Стокгольмский синдром...

Правда, для тебя это не важно. Ты всегда говоришь, что я не имею права называть твое имя и иметь собственное мнение, потому что я лишь вещь, я должен звать тебя кем-то вроде «Хозяина»...
Но я видел, как нравится тебе слышать, как слабым голосом, задыхаясь, я тяну твое имя.
— Килли... Х-хватит... прошу...
Ты требуешь от меня благодарности за всю боль, что причинил. Ты наказываешь меня за какую-то ерунду, но, все же, я обязан сказать «спасибо» за этот «столь важный» урок.

Как-то ты случайно проболтался, что не желал бы больше мучать меня, но только твой Босс заставляет тебя. Эх, Киллер... Твоя мечта о побеге сбудется, лишь верь в неё...
Я ведь верю, что порочный круг может разорваться.

Нет, пожалуй, я лишь не был любителем боли. Теперь же, я прямо ощущаю, как сжимается и трепещет изрезанная душа внутри всегда, когда ты идёшь. Когда я слышу эти гулкие шаги. Я уверен, что это именно ты — я единственный пленник здесь.

Пыток я не боюсь... больше. Меня пугают лишь те инструменты, что лежат на низком столике у стены. Это как в кабинете врача — заходишь, и страх накатывает из-за того, что ты не знаешь, какую страшную штуку возьмёт он, и как и где этой штукой будет ковырять в твоём теле.
Правда, все эти цепи, клещи, зажимы — все это лишь дешевый антураж, реквизит нашего грязного подпольного театра. Ты врешь, чтобы были живы мы, бьешь, потому что любишь.

Но уж лучше бы просто бил. Твоя забота настолько своеобразна, что будь я свободным — от такого ухажёра я бы убежал опрометью!
Ты часто любишь уродовать меня, доводить до крайности все свои действия. И всегда, всегда!, когда я отключаюсь, ты останавливаешься и ждёшь, пока я не очнусь. Ты боишься, что я вдруг умру — странно, не правда ли?

Да уж... Понятия, как правильно проявлять свои чувства, у тебя не было никогда. Боюсь, что в скором времени ты затащить меня в свой мир и будешь исполнять на мне все свои пошлые прихоти. Забываешь об одном, Киллер, забываешь, что и у игрушек есть свойство ломаться. Вот и я — не выдержу, сломлюсь, и будешь рыдать над моим прахом!
Хотя, о чем это я? Киллер не будет рыдать. Грустить — да, сожалеть — наверное, а чтобы плакать — я не настолько ценен.

Однажды, ты решил помочь мне и по-другому. Я не получал ничего иного, кроме малюсенького куска хлеба и воды. Скелеты не нуждаются в еде так сильно, как остальные монстры, но мой уровень магии из-за этого никогда не станет прежним. И ты решил помочь.
Киллер... То, что ты принес, называя «печеньем»...
Боги! Тако Блу было самой лучшей едой на свете по сравнению с этим. Но ты очень обиделся, когда я ненавязчиво намекнул на этот факт. Даже избил меня. Пришлось извиниться, сделать милое лицо и прожевать это, чтобы не лишиться рук. После чего ты избил меня повторно.

Правда, потом ты улучшил свои навыки готовки, чему я рад. Очень даже мило видеть, как тайком Киллер приносит мне «домашние» изделия. Он может угостить меня крепким кофе, когда в настроении, либо печеньем или ещё чем-нибудь вкусным, когда удается пронести это незаметно.

Вот чему я действительно рад — так это своему плащу. Ты буквально силой добился для меня права сохранить мой любимый плащик со мной, и мои кости не отмораживаются на полу. Здесь так холодно, что я окочурился бы буквально сразу же, если бы не одежда и плащ.

Вот что действительно жалко, так это тиару. От неё остался лишь жалкий обломок, который я до сих пор храню, и ты закрываешь на это глаза. Ты закрываешь глаза и на то, что я внаглую порой обнимаю тебя, впитывая хотя бы каплю позитива, что ты чувствуешь рядом со мной, получая свою крохотную долю поддержки.

Но это только когда у тебя есть настроение. В иные дни, ты ставишь меня на место, разбивая мою настрадавшуюся от жизни горячую голову об камни подвала.
А сейчас...
Сейчас я не чувствую себя больше.
Все тело дрожит, руки горят. Голова раскалывается... пожалуй, я серьезно заболел. Ты всё-таки придумал изощрённое наказание за очередной промах, придуманное лично для меня. Ноги затекли, я не могу больше стоять на цыпочках. Но если опущусь, то длинные шипы проткнут мои ступни — так себе перспектива. В таком положении я провел почти весь день. Теперь твой приход — единственное мне спасение.

Ты не представляешь, как я обрадовался, услышав твои тяжелые шаги в коридоре. Но я понял, ты зол и раздражён. Поступь тяжёлая и быстрая. Ты выместишь всю свою обиду на мне — такова твоя воля. Я не буду противиться, раз ты мой «хозяин».
Свет электрического факела — мы же не в средние века живём! — ворвался из коридора в камеру. Ты вошёл, хлопнув дверью, и ещё несколько факелов зажглись здесь.
Так и хотелось ляпнуть:
— Выйди и зайди нормально! — но я не хотел лишиться ног.
По лёгкому красноватому румянцу на твоих щеках я понял — все дело в том, что ты немного пьян. Я серьезно не знаю, как вести себя! Я и вправду боюсь! Если я вдруг дрогну или просто буду дрожать, то, по твоему мнению, я буду трус и за это меня можно избить. Если я буду внешне спокоен, то ты накажешь меня за дерзость. Я никогда не понимал логику пьяных!

Резкая боль прервала мои мысли. Я так задумался, что не заметил, когда ты отпустил веревку, и я рухнул на пол. Что ж, бывает, не впервой! Ты стал над чем-то тихо смеяться. Мне было не до смеха — руки настолько затекли, что я не мог подняться.
С твоей стороны последовала помощь в виде пинка. Ну уж спасибо, Киллер, «выручил»!
Сотни мелких иголок стали впиваться в ладони, потом предплечья, боль стала невыносимой.
Нет, я ещё не дошел до той крайности, что от боли испытывают наслаждение, я ещё не привык. Поэтому даже не заметил, как пара слезинок стекла по скулам.

— Ну, чего ноешь, принцесска? — твой голос... Он красивый... Бархатный... Не похоже на тенор, но и вовсе не бас. Что-то среднее, приятное. Ты подхватываешь меня на руки и усаживаешь на холодный пол. В такие моменты мне не жалко прижаться к тебе и ждать. Либо ты погладишь меня и начнёшь говорить какие-то приятные глупости, либо снова пнешь и начнёшь издеваться.
Видимо, сегодня первое победило, ведь ты стал медленно гладить меня по голове, что-то бессвязно рассказывая. Я не вдавался в подробности, ведь ты говорил какую-то чушь про Оутертейл. Я жался к тебе не из-за особой любви...
Твоя куртка... Теплая, мягкая, правда, в прахе, из-за которого так и хочется чихнуть, но отлично греет. Я уже и забыл, что значит что-то теплое и приятное!
— Килл... — мне приходится прервать твою болтовню. Это произошло невольно, случайно, но, пока ты добрый, я пытался воспользоваться шансом. Ты ненавидишь, когда я мешаю тебе разглагольствовать, я знаю, но, все же... Попытка не... А, нет, в твоём случае за попытку будет пытка. Хех... — Киллер, могу ли я попросить об одной вещи? — стараюсь придать голосу максимальную покорность и невинность.
— Валяй, — безразлично произносишь ты. Ох... Становится страшновато.
— Могу ли я попросить у тебя какое-нибудь покрывало? — я нагнулся, закрывая голову руками. Ты сейчас явно разозлился за просто так, но я устал мёрзнуть здесь, на полу.
Конечно, я так и знал.
Ты хватаешь мои руки, разводя их в стороны, поднимаешь мою голову за подбородок.
— Не надо, пожалуйста! — зажмуриваюсь, не пытаясь вырваться, иначе наврежу себе. Слезы с удвоенной силой льются из глазниц, я не могу ничего сделать. — Только не по лицу!

Проходит минута, две...
Я так и не открываю глаза.
Что горячее скользнуло по моим позвонкам, пробрав до мурашек.
Приоткрытые глаза не дали ничего. Я увидел лишь твои глаза - на короткую секунду, но этого хватило, чтобы увидеть в них блеск белых, спрятанных зрачков, а после, пока я жадно хватал воздух после слез, твой язык скользнул внутрь.
Я никогда не умел целоваться. Меня просто никто ещё никогда не любил настолько сильно. И я никогда не думал, что мой первый поцелуй заберёт убийца. Возьмёт жадно, властно, прижимая к холодной стене и подавляя все мои робкие порывы ответить. Пытаясь отстраниться, я лишь бился затылком о каменную стену, а когда воздух стал кончаться — недовольно замычал. Впрочем, Киллеру было абсолютно плевать, задохнусь я или нет, поэтому, втягивая кислород через «нос», расслабился, отдавшись полностью его воле.
Это не было больно, не было стыдно, лишь немного страшно из-за внезапности Килла. И когда он отстранился, жутко захотелось прижать его обратно к себе и не отпускать.
Но сильная пощёчина повалила меня на пол.

— Тварь неблагодарная! Покрывало тебе! Может сразу выпустить, а?! — от грубого пинка захрустели затёкшие кости. — Сволочина!
Ты, видимо, что-то ещё хотел сказать, захлебываясь от возмущения, но тут же встал.

Хлопнула дверь, но факела ещё горели.
И я был уверен, что через пару минут ты вернёшься с каким-нибудь еле теплым пледом или простыней, едва не словив гулкую затрещину от своего Босса.
И, знаешь... Я теперь абсолютно уверен в своем выборе.

Я люблю тебя, Киллер!
Хотя, спиши все это на стокгольмский синдром...