Распахнув высокие двери, Симран услышала приглушенные полицейские сирены и городской суетливый гул, уже не столь назойливый, но все еще живой, разноголосый, словно такой термин, как сон Нью-Йорком не изучен. Истина в следующем: в преддверии праздников, как правило, ночные клубы и пабы битком забиты молодежью и теми, кто устал просиживать штаны дома, по обыкновению, в одиночестве. Ведь в одиночестве все мы чуточку слабеем.
Городские огни, походившие на нетронутое сквозняком пламя свечи, сверкали ярче звезд. Их как раз таки не хватало: небо, походившее на зияющую дыру, смотрелось пустым и как будто недоделанным, как будто не дописанная картина, забытая художником среди прочего чердачного хлама.
Симран хлебнула морозного воздуха и, утратив былую пылкость, стала размышлять о своих действиях более рационально. Зачем она схватила Джека за руку, повела за собой и несла полную ахинею? Может, пунш вовсе не безалкогольный, как утверждалось вначале?
Она неуверенно коснулась лба, зачесав локоны назад, не зная каким способом избавиться от жара. Тело её горело. В юности мы все пребываем в этом эфирном состоянии, но чаще совершаем глупости по собственной тупости.
Симран мельком взглянула на Джека. Тот, приняв позу подобно памятнику какого-нибудь важного господина, сунул руки в карманы джинсовых штанов; держался он вполне себе уверенно. Ни один мускул на его лице не дрогнул, а темные глаза под спущенными ресницами казались нарисованными. Неживыми.
— Зря я тебя за собой потащила. Это вышло машинально.
— Я был не против, - не желая смущать её, заверил Джек.
Симран уперлась открытыми очами в музыканта и всего на миг лишилась дара речи, поскольку Джек за считанные секунды оказался к ней слишком близко. Она растерялась, но сохранила лицо.
— Ты уже можешь вернуться.
— И бросить тебя здесь, на улице? Мне осталось три песни, это не займет много времени. Давай дождемся конца, и я провожу тебя.
— Я живу недалеко.
— Возражения не принимаются, - он помолчал, а потом с подозрительным прищуром бросил: — Или ты боишься столкнуться со своим женихом?
— Мэйсон мне не жених! - резче должного возмутилась Симран, отчего Джек был вынужден поднять руки в извиняющемся жесте.
В конце концов, она приняла его условия, и вдвоем они вернулись с спортивный зал, где стены более не дрожали, а в воздухе витала интимная атмосфера, зажегшаяся благодаря медленному джазу сороковых.
Джек не выпускал нежную ручку Симран из своей, а та, не желая наткнуться на Мэйсона Картера, воровато мотала головой из стороны в сторону.
Музыканты исполнили свои свежие песни, сочиненные Рокфри неделями ранее, получили заслуженные аплодисменты и внимание школьниц, готовых вступить во взрослую жизнь, что означало - лишиться невинности с каким-нибудь симпатяжкой.
Парни, поклонившись зрителям, принялись собирать инструменты, а Симран, между тем, набралась мужества извиниться перед подругами.
— Вы еще сердитесь на меня? Я иногда бываю такой дурой.
— Не переживай, - захихикала Нэнси, когда Джоди упрямо скрестила руки на груди, — мы отходчивые. Да, Джо?
— Я вас не слушаю.
Киви взяла ее за руку.
— Прости мою резкость, пожалуйста, прости! Только не дуйся. Ты, когда дуешься, такая устрашающая, - взмолилась брюнетка и обняла плечо строптивой подруги, у которой тотчас посветлело лицо.
Они помирились и в наивном ритуале скрепили мизинцы.
— А где же Мэйсон?
— В прошлом.
— Там ему и место. Прилипала, - фыркнула Джоди и боднула локтем подругу, — этот в разы лучше, - под «этим» она, конечно же, подразумевала Джека.
Не имея охоты снова спорить, Симран лишь обреченно перевела дыхание и метнула изучающий взгляд на каждого музыканта, особенно придирчиво рассматривая Бенни, у которого то и дело всё падало из рук. Его шатало, с лица не сходила дурацкая улыбка, а движения его были зыбкими, неловкими, как если он только пришел в сознание после трехдневного кутежа. На дурачка похож, рассудила Симран, пытаясь представить о чем можно поговорить с подобным повесой. Возможно, о машинах... гитаре, раз он её ненадежно упаковывал в чехол; еще о марках пива и контрацептивах...
— Я готов, - спрыгнул со ступенек Джек, выдернув Симран из размышлений.
— Я тоже.
— Ну, удачи вам, - усмехаясь нахальным образом, махнула на прощание Нэнси и визгнула от внезапного поцелуя Бенни.
— Ведите себя хорошо, - добавила Джоди, — не шалите!
Карамельные глазки Симран, блеснувшие в неодобрительном сигнале, широко распахнулись, однако столь красноречивый немек не помешал подружкам и дальше отпускать шуточки в спину удалявшихся.
Очутившись во дворе, парочка неспешно направилась к раскрытому наполовину ограждению и сохраняла благоговейное молчание. Оно обычно возникает между влюбленными при тайных свиданиях под луной, в момент, когда взгляды встречаются в предвкушении долгожданного поцелуя.
Неловкость было отступила, и Симран первая нарушила тишину.
— Я думаю, мне будет лучше поймать такси.
— Тогда нужно подняться к автобусной остановке. Они чаще всего там кучкуются.
— Ты тоже живешь в Бруклине?
— Нет, я живу далеко отсюда, - ответил Джек, поправив на спине чехол с инструментом, — в Гарлеме. Это в Манхеттене.
— Никогда про него не слышала, - призналась Симран.
— Значит, тебе круто повезло, - слабо улыбнулся Джек и тут же продолжил, заметив её наводящий взгляд, — хорошего в Гарлеме мало. Там грязно, люди плохие и делать, честно говоря, нечего.
— Тогда почему ты там живешь?
Джек безрадостно усмехнулся.
— Потому что там аренда на жилье ниже, чем в других районах. Квартирка моя, кстати, неплохая. Главное ведь не место, а условия, которые ты себе создаешь. Даже в горах можно жить с комфортом, если создать уют. Знаешь ведь, дом это не крыша и стены, а то, что их наполняет.
— А люди? Разве не люди зовутся домом?
— Это зависит от того, с какими людьми живешь. Бывает, что от некоторых хочется бежать. С неправильными людьми дом может ощущаться приютом.
— Печально. При таких обстоятельствах, человек обречен на одиночество. А одиночество - это болезнь. Люди от нее становятся злыми.
— Ну тебе это не грозит, - интонацией подчеркивая слова, протянул Джек.
Симран нечего было ответить и поэтому она притихла, заострив внимание на окружающий ночной пейзаж. Полумрак прятал под собой грязь и мусор, которым переполнялся Бруклин в течение дня. Кварталы пахли канализацией вперемешку с едой из ресторанов, что завлекало сюда не только бродячих котов, но и бездомных, кочевавших от мусорных баков до переулков с навесами, под которыми возможно устроить ночлег. Симран вспомнилась досадливая картинка женщины негритянки с двумя детьми. Они сидели у газетного киоска и просили милостыню, пока хозяин магазина не прогнал их, с пеной у рта угрожая полицией. В Нью-Йорке много несчастных людей, а если ты к тому же чернокожий, не будет тебе покоя. К неграм всегда относились с предвзятостью. Эту несправедливую закономерность признал даже мистер Мосс.
Подойдя к кофейне, готовившейся к закрытию, Джек жестом просил девушку задержаться. Сам он рванул в сторону кафе с перевернутыми стульями и уговорил бариста плеснуть им чая. Спустя пару минут Джек, довольно улыбаясь, вернулся с бумажными стаканами черного чая.
— Спасибо, - робко обронила Симран, отхлебнув кипятка.
— Киви, - прочистил горло Джек, и та удивленно хлопнула ресницами, — я все еще ломаю голову над этим.
— Ты запомнил такую мелочь!
— Для кого мелочь, а для меня - настоящая загадка. Я могу тебя так звать?
— Нет, не можешь, - её веки сощурились, она приложила немало усилий, чтобы подавить улыбку.
Джек наслаждался чужими попытками сохранить строгость интонации.
— Но я буду.
— Я тебе не позволяла. Не будь грубияном.
— Чем сильнее ты упираешься, тем больше интригуешь. Усвой этот принцип, на будущее, ему многое подчиняется. И так, я повторю свой вопрос в последний раз, и если ты не захочешь отвечать, я буду вынужден додумать сам. А это плохо кончится для нас обоих, поскольку у меня богатая фантазия и чаще всего она стекает не в то русло.
— Ты будешь смеяться, - поднявшись на поребрик, Симран осторожно переступила с ноги на ногу, широко расправив руки для поддержания равновесия.
Своим игривым намерением она хотела скрыть волнение, которое разбухало внутри её хрупкого организма.
— Согласен, буду, - кивнул Джек и рассмеялся над попыткой девушки ущипнуть его.
Он поддался вперед, убежав от длинных пальцев, намеривавших отомстить ему за ерничанье, отчего Симран, отступившись, едва не споткнулась. — Но не долго! Обещаю!
— Мерзавцы - рыцари сегодняшнего дня, - парировала она и в один короткий миг очутилась в руках Джека, вовремя пришедшего на помощь.
Стаканчики с чаем сорвались вниз с глухим стуком покатились в сторону, разбрызгав полы их одежд и носик обуви. Потеплевшие ладони Симран легли на вздымавшуюся грудь Рокфри, в чьих оживших глазах отражалась паника, крепкие руки бережно окольцевали тонкое девичье тело. Они слились воедино, стали одним организмом. Сердце к сердцу.
— Поймал, - шепнул тот, с трудом отводя взгляд с её испуганного лица. — Нога болит? Не ошпарилась?
Киви не сразу осознала, что подвернула лодыжку и, отгоняя непрошеные мысли, пошевелила ногой.
— Всё целехонькое.
— Шагать можешь?
— Да, шагать могу, - повторила за ним Симран и для демонстрация с силой топнула ножкой.
Успокоившись, Джек выпустил её из своих объятий, вернув прежнюю дистанцию.
— Ты всегда такая неуклюжая? - он подобрал стаканчики с бордюра, сунул их друг в дружку и бросил в ближайший мусорный бак.
Она покраснела.
— Только рядом с тобой. Может, это ты на меня плохо действуешь? - не обращая внимания на готовое остановиться в груди сердце, фыркнула Симран.
— Я еще и оказался виноватым, подумать только... А ты, оказывается, вовсе не тихоня, Киви, - он нарочно играл с её нервами и также нарочно вел себя как ни в чем не бывало.
— Не зови меня так.
Гитара, оставленная без внимания и вынужденная томиться в чехле, ненароком вздумала о себе напомнить: ремешок чехла соскользнул с широкого плеча в немом протесте, однако планы его были нарушены бдительностью своего хозяина. Рокфри подтянул ремень и так и остался держаться за него весь оставшийся путь.
— И этой девчонке я посвящаю песни, - проворчал он под нос, принимая себя за полоумного.
Музы для других - нежные, изящные нимфы. Его же Муза полная противоположность перечисленному, разве что личико у нее невинное, с еще детской припухлостью, но уже с расцветающей утонченной женственностью линий. А глаза подобны мёду, сквозь который прорезаются солнечные лучи и обретают благородный янтарный цвет.
Для надежности Джек бросил на нее короткий взор и мысленно согласился со своими умозаключениями. Все-таки живет в ней игривый огонек.
— Слушай... - взыскающе донесся девчачий голосок. — Как давно вы друзья с Бенни?
— Тебе хватает наглости быть со мной и думать о другом мужчине? - оскорблено хохотнул он.
— Я серьезно, Джек.
— Тогда я тоже серьезно, Симран, - неожиданно холодно отозвался парень, — не вмешивайся. Если переживаешь за подругу, то выведи её на откровенный разговор. А к Бенни не лезь, он у нас... очумелый, - в конце в шутку добавил Джек, дабы разрядить обстановку.
Едва ли попытка сгладить напряженный момент увенчалась успехом: девушка оборонительно обхватила себя руками и дернула уголком рта в подобии улыбки; притом так резко, что обветренная губа треснула, открывая кровавую ранку. Симран быстро спохватилась и облизнула её.
— Нэнси влюблена. И невозможно не заметить насколько сильно она переменилась. Меня это, каюсь, волнует. Я просто хочу быть уверена, что он не причинит ей боль. Разве преступление опекать близких? Хочешь сказать, ты не переживаешь за своих друзей?
— С кем они спят - меня не касается, - дал исчерпывающий ответ Рокфри, прибавив от нарастающего раздражения шагу.
Симран отставала.
— Уж извини, дело не только в постели, - мрачно заметила она.
Понемногу стали заметны очертания пустой автобусной остановки. Её окружили голые клены, мощные стволы которых слились бы с темнотой, не будь фонарного столба, видимо, единственного не пострадавшего от налета вандалов, принадлежавших левой радикальной группе. Об их недавнем демарше свидетельствовал оставленный мусор вроде осколком стекла, ошметков одежд, которыми они бросались в показательных целях. Грязные и мокрые от сырости плакаты с обращениями к властям и всему миру дрожали из-за ветра. Глубокое впечатление на Симран произвела заколоченная витрина магазина антикварных часов. Кирпичные стены проглотили пули, значит, состоялась перестрелка. Иной раз страшно вдуматься в какое время мы существуем - кругом разруха, а мы тешимся иллюзиями о лучшем будущем.
— Странно, - почесал затылок Джек, — обычно в таких местах куча машин.
— Наверное, это из-за случившейся потасовки, - указала на беспорядок Киви и уныло прошла под козырек, переступила битое стекло из-под бутылки пива, а затем стала ждать сама не знала чего.
Напрасно, подумалось ей в тот миг, она не спустилась к таксофону. Теперь придется мерзнуть, ко всему прочему, в компании человека, коего она зарекалась избегать. Весь вечер прошел не по плану. Какое разочарование! А ведь то были первые её настоящие танцы, с полагавшимися напитками, красивыми нарядами и джентельменами... Или их подобиями.
Отчаявшись, Симран сунула подбородок в воротник пальто и принялась безмолвно наблюдать за Джеком. Тот, сдавленный чувством долга перед своей попутчицей, с усердием пытался поймать такси, вытягивая ладонь перед каждой проезжавшей мимо желтой машины. Все-таки, он был тем, кто предложил прийти к остановке и, по закону подлости, просчитался. Симран не могла видеть его кислой физиономии, поскольку юноша стоял к ней спиной; тот пользовался этим и ругался шепотом, не стесняясь в выражениях.
— Джек.
Он немедленно обернулся на отклик, и ветер, посланный океаном, во всю игрался его лохматой челкой, умудряясь проходить сквозь, поднимать в воздух и делать другие такие трюки, оголяя плоский ровный лоб.
Симран уставилась на него с некой торжественностью смешанной с неуверенностью, которую выдавали хмурые тонкие брови. Она смочила нижнюю губу кончиком розового языка, давая понять, что готова говорить, но до сих пор не обронила ни словечка.
— Когда моя мама была мной беременна, - вскоре решилась на откровенность брюнетка, — её безбожно тянуло на кислое, в особенности на киви.
— И в этом вся тайна? - снисходительно усмехнулся Рокфри.
— Я еще не закончила. Ирония в том, что мама терпеть его не могла, до беременности она плевалась от киви и на всякого, кто считал его деликатесом. Однажды, за очередным таким поеданием, маму осенило назвать меня в его честь. В этом случае ей приходилось полюбить киви, ведь не может же она ненавидеть то, что имело мое имя; это бы, по её логике, означало, что она меня, свое дитя, не любит.
Напрочь забыв про такси, Джек поравнялся с брюнеткой, заслонив собой свет от фонарного столба. На его лице читалось полное недоумение.
— Что курила твоя мама? - вырвалось у него с нервным смешком.
Симран тоже хихикнула.
— Она была беременна и мыслила немного иначе. И моя мама не курит, - подметила она мягко.
— Хорошо, что мужчины не беременеют, - не переставая ухмыляться, покачал головой Джек. — Выходит, Киви это твое имя?
Поджав уста, Симран без энтузиазма выдавила:
— Верно. Второе имя. Поэтому все зовут меня Симран, а Киви только семья, и то я с ними теперь ссорюсь по этому поводу. В детстве это казалось забавным, но я уже не маленькая девочка.
— Ты так считаешь? - нежно улыбнулся ей Рокфри, задав вопрос с присущей ему издевкой.
Закатив глаза, привычка, которую Симран одолжила у Нэнси, она хотела было съязвить, как некстати в глаза ударил яркий поток света. То были фары заехавшего в квартал такси, что отпускал клиентов, прибывших по нужному адресу. Симран тотчас подскочила.
— Подождите, пожалуйста! Минуточку, сэр!
Джек, придерживая одной рукой футляр на спине, побежал за ней.
Договорившись с водителем, он протянул деньги за дорогу и помог спутнице занять пассажирское место, скрывая разочарование из-за скорой разлуки. Он не хотел признавать, но расставаться с Симран ему не хотелось. 
— А как же ты? - поправляя подол юбки, выглянула из окна наша птичка.
— Не пропаду. Да и ночь свежая, прогуляюсь пару кварталов, а там поймаю машину.
— Береги горло.
— Береги себя, - с нажимом проронил Джек, отойдя в сторону, чтобы не мешать движению автомобиля. — Спокойной ночи. Трогай, - кивнул водителю Джек.
Мотор заревел, а задние фары окрасили дорогу в рубиновый. Симран подняла окно, однако вновь спустила, дабы прокричать напоследок:
— А в шахматах я, между прочим, продула!
Он поднял руки на пояс и посмеялся, так, по-отечески. Такси медленно, подобно сытому удаву, уползало от остановки.
— Не огорчайся. Я в шахматах тоже полный профан.
Симран улыбнулась ему и помахала ручкой на прощание. Джек остался один, провожая взглядом Плимут Валиант, вышедший на автомобильный рынок в начале прошлого десятилетия. Потом он покурил, бросил окурок под лавочку и, достав из чехла гитару, на ходу начал играть пришедшую в голову мелодию.

***
Мистер Мосс сдал смену и уходил на заслуженный двухдневный отпуск, который он, по выученной привычке тратил на домашние хлопоты, присущие мужчине. Зачастую то были заботы о перегоревших лампочках или диагностике автомобиля, что недавно потерпел внушительный удар со стороны близнецов. Их стошнило прямо на обивку заднего сидения цветной капустой, из которой Аннет делала им кашу. Прискорбно и то, что салон Бенджамин менял накануне: он был из хорошего кожзама, карамельного цвета, с тонкой штриховкой: запах кожи едва выветрился, но теперь машина издавала исключительно кислую смердящую вонь, свойственную детской отрыжке.
Схлопотав от супруга, Аннет долго хранила молчание, так сказать, объявив бойкот, о котором Бенджамин и представления не имел, пока ради завтрака не вернулся с улицы мокрый и простуженный. Так сказать, война войной, а обед по расписанию.
— Почему до сих пор не накрыт стол? Время без четверти десять, - стянув мокрые носки, в ванной сбрасывал с себя грязную одежду он.
Отмыв машину, ему не терпелось заполнить желудок углеводами и отлежаться на диване, вытянув ноги, которые от постоянных разъездов на автомобилях изрядно отекают.
— Я была занята стиркой.
— Так проси помощи у Симран. И чего она спит так долго?
— Я сама справлюсь, оставь. Она пусть отсыпается после танцев, - но реплика Аннет осталась незамеченной, поскольку в тот же миг мистер Мосс исчез под душем.
Смыв с себя слабость и утреннюю рассеянность, он появился в гостиной и, как и грезил, занял расслабленную позу на диване, куда уволок за собой сыновей, в сию секунду принявшихся капризничать. Где это видано, чтобы младенцев отвлекали от игрушек! Святотатство!
К тому времени как Бенджамин покончил с водными процедурами, Аннет подготовила стол к завтраку.
— Твоя глазунья с сардельками. Приятного аппетита.
Едва ли любой другой человек заметил бы в этих обыкновенных словах нечто большее, чем вежливость. Впрочем, вежливостью здесь и не пахло, зато пахло ядом. Каждый слог пропитан женской обидой, а хуже этого только одно - женская ревность. К счастью для Бенджамина, верность он хранил с благоговением и не видел подле себя ничью душу, кроме души Аннет.
Растянув рот в усмешке, Бенджамин сел за кухонный стол. Включил телевизор и, не мешкая, принялся разделываться с яичницей.
— Дуешься на меня, а?
— Кто тут дуется? - не подавая виду, натирала чистую посуду Аннет и одним глазам, будучи матерью со стажем, наблюдала за малышами в гостиной. — Но ты признай, что был со мной резок. Назвать меня, мать твоих троих детей, разукрашенной дурой!..
— Я назвал тебя дурехой, - заметил Бенджамин с важным видом.
— Ах, и что, по-твоему, это что-то меняет?! - бросила полотенце на стойку Аннет. — Ах, как было бы здорово, если бы в нашей стране судили за бытовые оскорбления жен! Я бы первая защелкнула на тебе наручники.
Ноздри её раздулись, как у быка, пытавшегося сбросить с себя бойкого матадора.
— А незачем было кормить близнецов капустой, если знаешь, что их от нее пучит. За это тоже, я полагаю, стоило бы сажать в тюрьму. Или за порчу новенького кожаного салона.
— Для начала, это клетчатка! - фыркнула в возмущении Аннет. — Ты же понятия не имеешь сколько в капусте витаминов!
— Будешь с ними и дальше возиться подобным образом, вырастишь из них педерастов, - уткнувшись в свою тарелку, воткнул вилку в варенную сардельку мистер Мосс.
— А это здесь причем? - ахнула негодующая мать. — Я люблю их всем сердцем, это родительская забота! Не было еще такого, чтобы материнская любовь превращала детей в, прости господи, гомосексуалистов! Что ты выдумаешь?!
— Переключи канал на новостной. И прибавь голоса. Может, хоть это заглушит твой неугомонный треп.
Задетая столь несправедливыми претензиями, женщина сердито фыркнула, но все-таки исполнила просьбу супруга. Она подошла к ящику, вертела тумблер до тех пор, пока не поймала нужную волну. Черно-белая картинка оживилась, внутри выпуклого экрана процветал собственный мир. Диктор заговорил о политической обстановке во Вьетнаме, передали точные цифры погибших на полуострове, среди которых тысячи американцев. Бенджамин не сдержал возмущения, ударив ладонью по столу, отчего вода в графине задрожала. Следом пошли репортажи про массовые протесты и о минувших президентских выборах.
— Почта пришла, - вернулась на кухню Аннет, разбирая конверты. — Гляди, это тебе.
— Если это счета за электричество, то можешь оставить себе.
На издевательство Аннет не ответила, но скорчила гримасу.
— Конверт с пометкой «конфиденциально» от Йоффе.
— Йоффе? - загорелись глаза, что мгновением ранее не замечали перед собой ничего, кроме глазуньи. Он припомнил старый разговор с товарищем и взял довольно толстый увесистый конверт в руки. — Не подвел меня старина Йоффе, сдержал таки слово...
— О каком слове ты говоришь?
Однако в очередной раз Аннет осталась без ответа. Пару минут, облокотившись на спинку стула, Бенджамин внимательно изучал содержимое в бумагах, чесал свою плешь и время от времени перелистывал страницы, как бы оценивая их ценность. А ценность все-таки была, поскольку в конверте хранилась вся подноготная на знакомого нам музыканта.
Не сдержав любопытства, Аннет вытянула голову вперед и мельком изучила страницы, а потом перевела свои ясные глаза на супруга, что задумчиво отбивал ритм пальцами по своим устам.
— Этот мальчик преступник?
— Что ж, это будет ясно в будущем, а пока он просто у меня под наблюдением.
— Что-то ты темнишь, дорогой, - выпрямилась Аннет.
— Иди к сыновьям, милая, - парировал Бенджамин и спрятал документы обратно в папку, а папку отложил на тумбочку, стоявшую у подоконника за его спиной.

***
Нэнси долго собиралась с духом выйти из-под струи кипятка. Ванная походила на горящую избу, дровяная печь которой осталась без дымохода, и все это обжигающее слизистое безобразие осталось клубиться в четырех стенах. Дышалось тяжело - а как же! - пар, будто дыхание огнедышащего змея, забивал женские легкие, мутил рассудок, которого Нэнси едва не лишилась за столь кратчайшее время.
Она, обнаженная и с сутулыми плечами, что, казалось, носили на себе все людское бремя, с усталым видом голодавшего держалась под мокрым огнем. Кипяток не жалел нежную кожу: языки его жадно блуждали по ямочкам и складкам, оставлял горячие укусы, вынуждая тело зудеть и наливаться краской. Шум воды, как майские раскаты грома, отдавались где-то там... в другом мире. В этом же Нэнси тихо всхлипывала, оплакивая нечто, чего еще не успела лишиться, но что обязательно её покинет. Это подавляющее чувство скорой потери не оставляло её ни на минуту. Задним умом она осознавала, что делает что-то не так, что счастье утекает и мир теряет свою яркость. А потом она вспоминает ради чего её страдания, чьим голосом она руководствуется и вновь возрождается.
Худая ручка прикрыла поток кипятка. Она потянулась к крючку с полотенцем и обмоталась им. К полудню Нэнси уже была одетая и причесанная. Выйдя в гостиную, она прошла мимо бабушки, даже не взглянув в её сторону. Говорила старушка плохо и уже мало, потерявшая всякую надежду оправиться, поскольку без соответсвующего ухода вернуться в прежнее состояние - сон в летнюю ночь. Дороти заметила лишь тень внучки, затем снова вернула рассеянное внимание своему теперь уже привычному занятию - просмотру телепередач.
— Куда ты уходишь, не предупреждая? - выглянул из кухни мистер Ган.
На нем домашний джемпер и вельветовые поношенные штаны на резинке. На коленной чашечке едва заметный шов: в свое время Дороти заштопала дырку от неудачного падения в сезон гололедицы.
— Я собиралась сказать, только сперва ботинки обуть хотела, - посмотрев за спину отца, где не плите бурлил будущий куриный суп, ответила Нэнси.
— Возвращайся скорее, мне нужно выходить на смену, ты должна остаться с бабушкой.
— Как я? Но я... я... Не могу! - испытав страх на долю со смущением чуть было не крикнула она.
Нэнси знала, что кажется законченной эгоисткой для семьи и соседей, которые частенько провожают её косыми взглядами и бубнежкой. Богу известно, какие гадости они шепчут между собой. Только дело тут не в эгоизме, а в чувстве вины, что ни разу не покидал измученную душу. Если бы она только не тронула отцовские сбережения, возможно, сейчас бы над Дороти корпели лучшие врачи и терапевты, и будущее не было столь туманно. С другой стороны, она не могла смотреть на бедственное положение возлюбленного. Мотив её действий - любовь. Кто же знал, что добро обернется несчастьем? Разве справедливо получить на бескорыстную помощь - неблагодарность судьбы?
В одном Нэнси просчиталась - благо нельзя построить на воровстве, и посему так рьяно старалась заработать деньги и вернуть их хозяину. Её жизнь - это карточный домик, разрушенный её проступком; если она исправит свою ошибку, то домик вновь станет башней, и все вернется на круги своя.
— Довольно тебе выкобениваться! Хватит! - рассердился мистер Ган, подойдя к дочери вплотную так, чтобы их разговор не доходил до чужих ушей. — Я один не справляюсь. Лекарства бабушки дорогие и быстро кончаются. К тому же я все еще в поисках сиделки.
Нэнси кивала, потому что ответить было нечем. Известно через какие муки проходят пациент и опекун. По ночам, сквозь стенку, временами доносятся хриплый плач и стенания женщины, что привыкла всю жизнь заботиться о других, впредь привязанная к креслу. Дороти была главным героем своей судьбы; она писала её, строила, она всюду находила себе место и работу. И каково ей, бедняжке, превратиться в немого наблюдателя, лишенного примитивных способностей шевелить ногой, общаться как все люди. Она ведь даже не в состоянии помыть себя или сходить в уборную - с этим ей помогает зять и иной раз соседка сверху. От стыда Дороти горько плачет; в такие моменты она поднимает глаза на мистера Гана, смотрит так кротко, по-детски виновато и извиняется за бремя, которым она стала.
Нэнси это все прекрасно видит, слышит и чувствует, но не зная как выразить соучастие, отдаляется и грубит.
— А миссис Макду не желает стать бабушкиной сиделкой?
— Хватает и того, что она по доброте душевной её моет и выручает нас с обедом. Она не обязана.
— А за деньги?
— Глупая же ты девка, Нэнси, - вдруг скуксился мистер Ган и развернулся, чтобы вернуться к хлопотам, — порой, запомни это, деньги ничего не решают.
Она обиделась и, замотав горчичный шарф вокруг горла, мстительно бросила:
— В нашем случае - решают! Вернусь через три часа.
И ласточкой упорхнула в дверной проем. В доме стало тихо.

***
Нэнси переехала мост - и вот уже он, кипящий жизнью Манхеттен. При свете дня он казался более кротким, нежели под эгидой сказочных ночей, когда луна и неоновые рекламные щиты примеряют одни и те же роли. Под покровом ночи люди здесь становятся мотыльками, слетающимися на обманчивый блеск прожекторов.
Шумный, пыльный, колоритный, он встретил Нэнси неприветливым безразличием, присущим кукушкам по отношению к своим птенцам. Нэнси и в самом деле чувствовала себя подброшенным птенчиком в чужое гнездо. Робость, затаенная в ней с младенчества, вдруг дала о себе знать: она растерянно брела по кварталам как бы в поисках давно несуществующей улицы. Так иной раз в бессмысленной погоне за сумрачными надеждами проходит жизнь, при том столь быстротечно, что мы того не замечаем.
Между тем, понемногу набравшись мужества, ведь в таком деле иначе быть не должно, Нэнси подошла к назначенному месту. Она вытянула голову и прищурилась одним глазом, рассматривая поблеклую вывеску на непримечательном фасаде из серого кирпича. Бар, что в дневное время маскировался под одно из непримечательных закусочных, был украшен лишь щитом с изображением резиновой уточки. На оранжевом клюве красовались пилотные очки с черными изогнутыми линзами; макушка скрывалась под рыжей шапкой-ушанке. Три золотые звезды, помутневшие от ржавчины и пыли, указывали на рейтинг заведения. За безвкусицу, рассудила Нэнси, стоило бы отнять одну. Высокие белые двери с грязными стеклами скрипели из-за сквозняка. Они плохо запирались, вероятно, от того, что ими постоянно хлопают. Смятая банка газировки, одиноко лежавшая у парадной, поблескивала, привлекая внимание прохожих больше, чем рекламная вывеска.
Нэнси не торопилась войти внутрь, поскольку у нее в запасе оставалось время, и оно сыграло ей на руку. Нервно оглядываясь, она заметила Бенни.
— Что ты здесь делаешь? - она помчалась к нему, не скрывая своего удивления.
Бенни держался непринужденно. Он дымил дешевыми сигаретами; впрочем, тут мы судить не вправе - наш нежданный гость отдавал последние деньги на пачку кубинских сигарет, то есть все свои пятнадцать центов.
Нэнси, возможно, впервые была не рада его видеть. Не сейчас, не здесь. Она бы охотно к нему прильнула и поцеловала, окажись они в его скромной обители, на неудобном матрасе, сплошь и рядом обезображенном сальными пятнами, прожженном, по пьянстве забытым, табаком. Нет-нет, точно не здесь...
Не отводя мутных от усталости глаз, с красными прожилками рядом с радужками, девушка едва не тряслась то ли от простуды, то ли от неутолимой обиды, поскольку они договаривались не заявляться за деньгами вместе. Кузен, с коим парочка сотрудничает, ни раз предупреждал о конфиденциальности, и Нэнси желала придерживаться установленных правил. Один неверный шаг, грозил кузен, известный в широких массах как Крот, и о партнерстве стоит забыть.
— Не нервничай, я пришел поддержать, - бросил на землю окурок Бенни.
Его короткие волоски игриво переливались на солнечных лучах, а смугловатое лицо, загоревшее за те дни, когда солнце баловало своим появлением манхеттенцев, смотрелось неестественно на фоне серого пейзажа каменных трущоб.
— Мне ясно дали понять, что я должна появляться одна! Если Крот прознает, он прогонит нас!
— Не прогонит, - уверенно заявил Бенни на панику Нэнси, — мы - один из главных его заработков.
— Молю тебя, спрячься.
— Я не зайду с тобой. Просто буду шататься поблизости в случае чего... - заметив чужое колебание, Бенни решил закрепить свои слова неоспоримым доводом, что способно сломить женскую несговорчивость. — Я думаю о твоей безопасности, крошка. Лишь это меня волнует.
Прямое попадание. Как мало нужно женщине, чтобы довериться мужчине - всего лишь слово. Сладкие речи способны на спасение и подлость. Повезло же тем, кто умеет им управляться. В опытных руках слово - холодное оружие. Бенни, к несчастью Нэнси, им обладал.
Взор её прояснился, а морщинки на переносице разгладились. Она сделалась мягкой и покладистой, как уличная кошка откормленная рукой неравнодушного прохожего. Обняв его, она прижалась щекой к твердой груди и вдохнула его запах. Это комбинация табачного дыма, мускуса, резкого одеколона и океана.
— Как же так вышло, что я в тебя влюбилась? - тяжело вздохнула девушка, улыбнувшись, стоило мужской руке погладить её растрепанные ветром волосы.
— Просто у тебя есть вкус. Притом отменный.
— Какой ты скромный.
— Это одно из моих главных достоинств, - заметил блондин с присущей ему ухмылкой.
Нэнси чмокнула его сухие губы.
— Поцелуй на удачу.
— Забери наши деньги. Я буду ждать тебя за углом, - кивнул он и сбросил с себя образ последнего романтика.
Девушка ушла, а Бенни сунул кулаки в карманы джинсовой поношенной дубленки. Вид он принял расчетливый. Таким он становился, когда делал серьезный выбор относительно своего положения или дел, которые ему все настоятельно советовали бросить. Бенни рад, что повстречал Нэнси; она стала ему неотторжимым символом, как Статуя Свободы для Нью-Йорка. Но до чего все-таки несправедлива любовь - одни любят сердцем, а другие его отравляют, сжигают, крошат... Известно, что женское сердце бьется быстрее мужского. Единственное ли это различие между ними? Быть может, женское сердце способно на многие вещи. Несомненно. Оно способно на прощение, на сострадание, на самоотверженность и на безумство. Пламя бушует в его недрах - коснись, чтобы обжечься.
Как и обещал, Бенни ждал Нэнси за углом, притаившись словно заяц. Получив деньги, он деловито пересчитал их, сунул в карман и принялся за осмотр пакетиков. Внутри оказалось нечто новенькое, чего прежде Нэнси не видала и на ожидаемый вопрос о природе содержимого, получила равнодушное «ничего особенного». В самом же деле, Бенни узнал наполнение каждого пакетика и даже, немного погодя, отщипнул порцию для самого себя.
Они разминулись вблизи центральной улицы. Нэнси просила провести её, однако Бенни решительно отказался от этого предложения.
— Ноги в руки - и вперед, - рассеянно поцеловав её холодный лоб, не оборачиваясь, он ушёл.
Расстроенная грубостью своего кавалера, Нэнси отправилась к автобусам, не желая расходовать лишние деньги на такси. Что до Бенни, так наш последний романтик наоборот торопился просадить выручку за карточными играми, обняв бутылку крепкого рома, который он позволял себе лишь на праздники. Следом ему предстояло встретиться с людьми, от которых он привычно сбегает. Коварные люди на ровном месте, господа, не поскальзываются, а ставят подножки другим. В этом весь секрет успеха современного человека.