Дом семьи Бенжамин располагался в самом центре района, прозванном Трущобами Грисберга.

Пятьюдесятью годами ранее этот самый Грисберг являлся преуспевающим промышленником, входил в число министров и выступал за улучшение жилищных условий для тех, кто временно не мог позволить себе приобрести полноценный дом. Тогда-то по его распоряжению на десяти подуровнях Среднего уровня было построено несколько кварталов зданий с крошечными, но очень дешевыми квартирами.

Грисберг полагал, что новый район станет районом творческой молодежи, или, в крайнем случае, процветающим районом молодых и счастливых семей. На деле же получилось так, что средний класс воротил свои интеллигентные носы от подобных предложений – квартирки показались всем слишком тесными, а сами кварталы – однотипными и мрачными.

От низкого спроса цены упали еще сильнее, и в дома эти заселились бедняки, многие из которых были несказанно рады забраться как можно выше от Нижнего уровня. Так весь район и получил прозвище в честь его неудачливого, погоревшего на этом деле, создателя.

Отныне приличные люди не рисковали появляться на тех тесных улочках, и на верхушке Среднего уровня появилось настоящее гетто для бедноты.

Если бы Джейн Бенжамин захотела отправить письмо самой себе, то ее полный адрес звучал бы так: Независимый город Волена, Средний уровень, девяносто первый подуровень, Третья Ломаная улица, двадцать четвертый дом, седьмая квартира, второй этаж.

И что уж говорить, ее дом ничем не выделялся среди других, четырехэтажных, металлических и ржавых, украшенных разве что трубами и проводами. Не было в трущобах ни детских площадок, ни других мест отдыха. Только гаражи и сараи, втиснутые между одинаковыми домишками.

Гараж, находившийся справа от ее дома, никому не принадлежал. Уже лет тридцать как. Это тоже выяснил Каин, и давным-давно предложил его подруге для тайных встреч. Был у них такой период времени, когда мама Джейн сильно протестовала против их дружбы.

Теперь там, в полутьме, был брошен украденный пароцикл. Причем брошен совершенно неаккуратно, и оттого вновь завалился набок. Вряд ли еще кому-нибудь удастся на нем поездить...

Джейн в нерешительности стояла возле него, размышляя о том, как теперь быть дальше. И вообще, не стоило ли ей пойти, как обычно, домой, где это страшное наваждение могло бы просто-напросто рассеяться? Ведь в Волене никогда не случалось ничего подобного, а это значило, что взрыв на празднике – нереален. Как выдуманный парень Аманды, или как это дурацкое письмо, которое она и в глаза-то не видела! Все почудилось, из-за избытка работы и недостатка сна.

Не успела Джейн даже на малую долю осознать произошедшего, не успела подзабыть стоящие перед глазами кровавые картины, как к ней пришла боль. Резко, грубо, без предварительного извещения и вежливого стука в дверь.

Боль пронзила, казалось, все ее тело целиком, так, что и не поймешь, где болит сильнее. А пострадавшая правая рука вдруг снова обрела чувствительность и превратилась в один сплошной сгусток оголенных нервов. Пошевелишь ей разочек – и сгибаешься пополам от непередаваемых ощущений. Поврежденная кожа горела огнем.

Тут бы вызвать врача или послать кого-нибудь до аптеки, но денег на это все равно не нашлось бы – тремя днями ранее они отдали почти все за аренду квартиры, а лекарства в Волене стоили дорого. Что же касается различных болячек, в семье Бенжамин давно привыкли обходиться своими силами, целебными травами и настоями.

И вот кому теперь сдались мамины травки, когда все обернулось так плохо?

Джейн только и оставалось, что плотно притворить единственную створку ворот гаража и заползти в его дальний конец, где еще валялся старый, прогнивший матрас.

Упав туда, она нащупала на нижней полке металлического стеллажа со всяким хламом, идущего вдоль стены, большую тяжелую флягу. И в который раз поразила себя собственной находчивостью в чрезвычайной ситуации. Это еще нужно было умудриться, вспомнить в такой момент, где именно они с Каином несколько месяцев назад спрятали стащенный откуда-то невероятно забористый самогон.

Тогда он пришелся им не по вкусу, но сейчас...

Дрожащей рукой отвернув крышку, Джейн приложилась губами к горлышку и пила залпом до тех пор, пока не почувствовала тошноту.

К фляге она тянулась за этот вечер еще не раз, свернувшись калачиком на вонючем матрасе, тихонечко поскуливая и подвывая от боли. Она была уверена, что не дойдет до дома в таком состоянии, и не хотелось даже пытаться. От крепкого алкоголя становилось легче, а чувство времени снова стало размываться.

Вскоре слабая полоска света, идущего из-под створки гаража, стала темнеть, покуда не исчезла совсем. Тогда-то ей и приснился Каин.

Будто бы друг нашел ее здесь, в этом гараже, про который они уже и не вспоминали... Будто бы сильно волновался и переживал из-за того, что оставил Джейн на площади, а не убедился лично в ее безопасности. Вот, обыскал полгорода, а теперь нашел. В конец вымотался, но был очень рад, что она жива.

Парень склонился над ней, осторожно гладил ее по волосам, и много-много говорил. О том, что никто не собирался устраивать такой страшный взрыв, и о том, как он сожалеет.

«Моя принцесса», – слышалось Джейн. – «Все будет хорошо».

Каин никогда не вел себя с ней так прежде, в реальности, потому сон был очень добрым и уютным, как забытая детская сказка. Стоило остаться на площади и пострадать, чтобы он поднял ее на руки, относя домой, и чтобы в его темно-синих глазах стояли слезы, когда он произносил: «моя принцесса»...

Принцессой Каин звал Джейн с самого детства, столько, сколько они были знакомы. Можно даже сказать, что друг знал ее с рождения. Тогда Джейн принадлежала к настоящему среднему классу, жила в богатом особняке на улице Снов, потому и прозвище было полностью оправдано. Имелись у нее дорогие наряды, игрушки, и все, что только можно было пожелать, пока отец был жив.

А вот Каин и тогда уже был самым настоящим отбросом. Сиротой из работного дома, располагавшегося в самом низу Нижнего уровня.

Принцессой Джейн осталась для него и теперь, когда ее семья обнищала, сильно приблизившись к нему по социальному статусу. Плевать, что это слово стало куда более ироничным. Можно же было немного помечтать...

Потому, когда на следующее утро Джейн проснулась в своей постели, то совершенно этому не удивилась. Она посчитала, что ее фантазия разыгралась до такой степени, что ей приснился не один Каин, но и весь прошлый день. Вот сейчас она встанет с кровати, оденется и вновь пойдет на работу, которая представилась ей самым очаровательным местом на планете...

Только увидев бинты, проходящие через всю грудную клетку и спускающиеся по правой руке к пальцам, Джейн осознала, что взрыв уж точно не являлся сном. И осознала это, наверное, впервые.

Что с ней стало? Что стало... со всеми? Сколько человек погибло? Как Каин мог так поступить? И почему до сих пор не получалось его за это ненавидеть?..

Яркие вспышки фейерверков, отражающиеся в лужах крови – вот что она вспомнила отчетливее всего. Остальные детали уже подсмазались, выглядели нечеткими. Было страшно все равно, несмотря на то, что кошмар давно закончился. Джейн попробовала пошевелить пострадавшей рукой, но пальцы почти не гнулись из-за толстого слоя бинтов. Боли отчего-то не было вновь. Была только сильная слабость.

– Ма-ам? – позвала она, чуть приподнимаясь, и пытаясь выглянуть из-за ярко-зеленой занавески, отгораживающей ее уголок от остальной части квартиры. Если предположения были верны, то сегодня, в день после праздника, у матери должен был состояться единственный на неделе выходной.

На кухне что-то громко шкворчало, донося до ее кровати дразнящий запах жареных грибов, гремела посуда и утварь. По старенькому радио, стоящему на столике возле дивана, передавали музыкальную передачу. Там в модном шлягере завывал тонкий голос певички Сигрит Ольсен, по слухам, любовницы самого премьер-министра. Соседи этажом выше – престарелые муж с женой – как обычно, о чем-то громко спорили, и спор этот становился только сильнее. Из квартиры левее доносился приглушенный детский плачь.

– Ма-а-ам! – повысила голос Джейн, стараясь перекричать эту привычную какофонию.

Звон посуды тут же прекратился, радио стало чуть тише, и вот уже мама резко отдернула занавеску, пропуская в ее уголочек свет люстры.

Джейн посмотрела на маму и извиняюще улыбнулась, как будто не влипла в неприятности, а всего лишь забыла вовремя вынести мусор. Корнелия Бенжамин – высокая худая женщина с каштановыми волосами, заплетенными в свободную косу – тоже поглядела на нее, и только вздохнула.

– Ну как, полегчало, горе мое луковое? – спросила она. – И вот вечно-то у тебя что-нибудь случается... Я варю суп, твой любимый, с грибами и чечевицей. Скоро уже будет готов. Каин тут заходил, натащил овощей, круп и консервов, да и вот еще... медикаментов.

Последнее слово мама особо выделила интонацией, по которой было совершенно непонятно, одобряет она такой поступок или нет. Очевидно, медикаменты были дорогими. И абсолютно точно, Каин их откуда-то стащил.

– Он был здесь? – осторожно переспросила Джейн, в тайне надеясь, что друг вынес ее из гаража и в действительности.

– Был, был, – кивнула Корнелия. – Заглянул на минуту, и тут же пулей вылетел.

– Ну, может, ему просто стыдно? – предположила Джейн, пытаясь здоровой рукой пристроить подушку таким образом, чтобы можно было сесть в кровати.

– Полагаю, что ему должно быть стыдно, – сказала женщина и улыбнулась своей любимой улыбкой – «я же тебя предупреждала». – Особенно после того, как тебя принесли всю израненную. А что по новостям передавали? Страх и ужас! И ведь тебе, дурехе, еще повезло!

Тут уж Джейн ничего не могла возразить. Только подумала о том, как все-таки странно звучат просторечные слова из уст некогда аристократичной матери. Корнелия ведь родилась в очень хорошей семье, получила дорогостоящее образование, да и черты лица у нее были... явно не человека рабочего класса. Однако уже много лет она трудилась на текстильной фабрике, а общаясь с тамошними ткачихами, можно было и не таких слов набраться.

И спросить напрямую, кто именно нашел ее в гараже, Джейн так и не решилась. А то, чего еще не хватало, мама могла догадаться, какие именно чувства ее дочь питает к отбросу-заговорщику. Она итак с большим трудом приняла тот факт, что ее муж некогда заступился за паренька, и сделал его чуть ли не членом их семьи.

– Так какой у меня диагноз? – перевела она тему, чтобы окончательно лишить себя возможности ляпнуть лишнего.

Миссис Бенжамин уже давно подрабатывала травницей – выращивала целебные растения прямо в квартире, под маленькой теплой лампой.

– Острое воспаление глупости, – невозмутимо отреагировала мама, поведя плечом, с которого был чуть приспущен вязаный кардиган – под ним виднелось простенькое коричневое платье. – Я вытащила из твоей руки минимум пятьдесят мелких осколков, да и ожоги будут еще какое-то время заживать. Пришлось уж передать на твою почту сообщение, чтобы тебя не ждали. Какое-то время. Надеюсь, ты потратишь его с пользой, со всей серьезностью раздумывая над своим поведением.

– А если бы я вела себя хорошо, то взрыва не случилось бы? – фыркнула Джейн, подтягивая стеганое цветастое одеяло к груди. – Не переживай, ма. Спасибо тебе за заботу. Все обошлось и... если ты как-то не накосячила с моей рукой, то я смогу это пережить.

– Да если бы и «накосячила», как ты выражаешься... Красивой твоя рука теперь вряд ли уж будет. Придется сшить какую-нибудь перчатку, – поджала губы Корнелия. – Дружка своего поблагодари. Без средств, что он принес, ты бы сейчас до сих пор рыдала от боли. И заживет все так куда быстрее...

С этими словами женщина вернулась на кухню, оставив дочь в своем закутке и дальше болеть в одиночестве.

Вздохнув, Джейн оглядела стены, оклеенные пожелтевшими бумажными обоями с почти неразличимым узором. Клей уже давно рассохся, так что обои кое-где провисали, отходили или просто отваливались. Чтобы хоть немного удержать их на прежнем месте, она еще в детстве придумала прикрыть стыки своими цветными карандашными рисунками, прикрепив их на булавки.

Кроме рисунков и кроме кровати, в ее закутке еще умещалась потертая прикроватная тумбочка и старый комод, голубая краска на котором сильно потрескалась. Вся мебель в квартире была разной по стилю и цвету – она досталась им от прошлых хозяев или соседей, а часть даже была взята со старой свалки в Трухлявой Стогне, на восьмом подуровне Нижнего уровня, когда та еще функционировала.

И вот здесь, в этой привычной и родной обстановке, Джейн по-прежнему чувствовала испуг, хоть и сказала матери, что без проблем сможет все пережить.

Она знала, что точно поможет ей успокоиться – присутствие Каина. Но увидеть его мгновенно, просто по одному желанию, было невозможно.

Сейчас, в трезвом уме она думала о том, что с этим взрывом что-то не сходится. Для чего марсельезам нужно было убивать мирных граждан Волены? Как бы это помогло бы их оппозиционной кампании? Да и сам Каин говорил о предстоящем «дельце» как-то слишком хитро. Не мог ведь он и вправду радоваться тому, что кровь и кишки десятков людей вот-вот размажутся по всей главной площади?

Разумеется, не мог!

Это ведь Каин, которого она любит и знает так долго... Разве она имела право в нем сомневаться?

Как бы там ни было, Джейн продолжила размышлять об этом и за обедом. Неуклюже держа ложку левой рукой, она отхлебывала густой пряный суп из любимой керамической миски, и сомневалась в Каине. Убирала миску на тумбочку, уронив при этом ложку на пол, и все еще сомневалась. Отпивала чай, заваренный на сушеной мяте, и сомневалась, сомневалась, сомневалась.

Мама была права. Делать больше на постельном режиме ей было и вправду нечего.

По радио тем временем закончили с модными песнями и принялись транслировать запись невероятно скучного спектакля про крестьянку, которая никак не могла выбрать одного из двух лживых возлюбленных, и потому решила проблему просто, покончив с собой. Джейн уже слышала его однажды, и даже тогда готова была плеваться от обилия розовых соплей.

«Глупая крестьянка! Бросила бы обоих, да и все», – уныло думала Джейн, глядя в стену. – «А вот как быть, если лживый возлюбленный всего один, и уходить от него совсем не хочется?».

– Ма-ам, – позвала она. – Может, можно как-нибудь переключить эти стенания? Никакого спокойствия для твоего дорогого пациента!

– Мне и самой надоело, не представляешь, – с пониманием отозвалась мама с дивана, стоящего посреди гостиной. Там она отдыхала, с вязанием в руках. – Но что я сделаю, если по другим станциям одни новости и радиобеседы? Все только и обсуждают эти проклятые фейерверки. Никто не может понять, как они рванули с такой силой!

– Фейерверки? – переспросила Джейн. – О чем ты?

Мама отложила вязание и перегнулась через подлокотник дивана, чтобы получше заглянуть в ее уголочек.

– Джейн, – проговорила она. – У тебя с головой все в порядке? Как ты себя чувствуешь?

– Все в полном порядке, – отрезала дочь. – Я просто не никак не пойму...

– Ну, конечно! – перебила ее миссис Бенжамин, и вскочила, вдруг всплеснув руками. – Твое физическое состояние я проверила, а вот о душевном-то совсем позабыла! Знаешь, у меня есть прекрасная настойка на корне валерианы, с пустырником и чабрецом...

– Мама! – повысила голос Джейн и резко сбросила с себя одеяло, как бы демонстрируя серьезность того, что собирается сказать. – Ты правда считаешь, что взрыв на площади произошел из-за... фейерверков?

– А он мог произойти из-за чего-то другого? – спросила она. – Да об этом твердят всюду, начиная со вчерашнего вечера! Наши промышленники из «Бонарлоу» закупили где-то по дешевке некачественную пиротехнику, давно годную только в утиль... Сформировали все в огромною конструкцию, да подвесили над площадью, прямо посредине. Она и рванула, без контроля. А рухнув вниз, прямо на монумент Волены, разнесла все вокруг. Вот и доверяй после этого властям! Думают они о народе, как же...

– Ты, должно быть, шутишь... – только и смогла выдавить Джейн в ответ.

После этой фразы Корнелию уже никак нельзя было переубедить в том, что у ее дочери нервный срыв и временное помутнение рассудка. С решительным видом она принесла с кухни пузырек с настойкой и заставила Джейн выпить сразу три столовые ложки.

Никакие отговорки не принимались, так что эту коричневато-зеленую жижу, с противным вкусом и не менее противным запахом, все же пришлось проглотить. И почти сразу же Джейн засомневалась в озвученном мамой составе – комната перед ее глазами неторопливо куда-то поплыла, а веки наполнились тяжестью.

Кровать стала ее безопасным коконом, отгоняющим любые тревоги прочь. Вновь забылись и фейерверки, и взрыв, и кровавые лужи... Вновь ей снился Каин.

В квартирке было уже совсем темно, только он черной тенью сидел на кровати и легко, стараясь не разбудить, касался пальцами ее щеки.

– Ты мне снишься? – хрипло спросила Джейн, пытаясь разглядеть во тьме накинутого капюшона знакомые глаза.

– Глупая ты, – тяжело вздохнул капюшон. – Почему не послушалась?

Джейн насторожилась, понимая, что явно осуждающий тон и прекрасный Каин из ее прошлого сна никак не вяжутся. Она села на кровати.

– А днем тебе что, было сложно заглянуть? – нарочито сердитым тоном спросила она, стараясь говорить выразительно, но потише, чтобы не разбудить маму. – Классно ты обо мне беспокоишься!

– Я заходил, но ты спала, – судя по интонации, Каин явно поморщился, и сильно пожалел о том, что она все-таки проснулась. – Да ладно, могла бы и спасибо сказать, что ли. Ваш верный паж всегда рад стараться и все такое...

– Ты это серьезно? – спросила она и буквально заставила себя усмехнуться. – Ах, да, спасибо тебе большое за то, что бросил меня на площади. Вот уж век не забуду, какой ты замечательный друг!

Каин тихо выругался и беззвучно ударил себя кулаком по колену.

– Да не должно было этого произойти, – сквозь зубы проговорил он. – Мы заложили совсем немного взрывчатки в этот уродский монумент! Я сам проверял! Он просто развалился бы на части, и никто бы не пострадал. Символично так развалился бы. Красиво.

– И как же тогда это произошло? – прищурила глаза Джейн, упрямо не позволяя себе встать на сторону друга. – Как в новостях говорят? Из-за фейерверков?

– Я не знаю, Джейн, – твердо проговорил Каин, как бы подводя этой фразой черту.

С минуту они просто сидели и слушали тишину.

Джейн уговаривала себя не злиться. Ведь она весь день в своих мыслях только и делала, что по-всякому оправдывала парня, а почувствовала обиду лишь сейчас, его увидев. Это тоже было очень по-детски.

– Ладно, подвинься, – смилостивился Каин, и чуть откинул одеяло, собираясь нагло и бесцеремонно забраться в ее постель.

Вздохнув, Джейн боком отползла к самой стенке, позволяя другу с комфортом устроиться на мягкой подушке. Он делал это и раньше, сотни и сотни раз, с тех пор, как они были еще детьми.

– Ненавижу тебя, – буркнула она, пристраивая голову ему на плечо. – И совсем не верю. Скажи мне кое-что, только честно. Это ты вынес меня из гаража?

– Нет, не я, – ответил Каин, даже не глядя на нее, и закрыл глаза. – Спокойной ночи, Ваше Высочество.

Джейн только и оставалось, что печально потупить взгляд, и положить забинтованную руку парню на грудь. Ну почему же с ним всегда было так сложно? Такое жестокое наказание – быть рядом с ним, но не быть его!

Ей необходимо было придумать что-то, что покончит с этой безответной любовью.

– Каин, – тихо позвала она. – Ты ведь понимаешь, что в городе творится что-то неладное, да?

– А мы не можем просто полежать? – недовольно простонал парень. – Без всяких: «Я опять придумала какую-то хрень, а ты будешь ее за меня расхлебывать?»

– Ты забыл о письме, – сказала Джейн, упорно игнорируя его бездарную попытку ее передразнить. – И я украла пароцикл. Уже. Так что тебе не о чем беспокоиться.

– Ну и? – спросил Каин, открывая глаза и недовольно глядя на нее. – Если тебя это так обрадует – хорошо, гляну завтра, что в нем.

– Ага. Только ты не сможешь открыть багажник, – хитро улыбнулась она. – И даже если вы с ребятами разберете пароцикл по винтикам, то у вас ничего не получится. Багажник – это сложный сейф, предназначенный для особо ценных бумаг.

– Ну и как открывается этот сейф? – очень уж терпеливо спросил парень.

– Так я тебе и сказала, – улыбнулась Джейн еще шире.

– Ла-адно, я понял, – раздраженно вздохнул Каин, и спихнул ее со своего плеча, чтобы приподняться повыше. – Какие условия будут на этот раз?

Джейн села, поджав под себя ноги, и тихонечко вздохнула, собираясь с мыслями. Наступал звездный час ее плана.

– Если в письме окажется что-нибудь ценное, то вы примете меня в Марсельезу, – сказала она.

Парень посмотрел на нее с изумлением, чему она была несказанно рада. Точно такого от нее не ожидал! И хорошо, что не ожидал, потому как теперь она решила добиться его внимания раз и навсегда.

– Если в этом письме окажется что-то ценное, – медленно проговорил он, словно взвешивая каждое слово, – то мы подумаем, принимать ли тебя. Сильно подумаем. Очень сильно. Скорее всего, нет.

– Каин! – возмутилась Джейн, с силой пихнув его в бок.

– Мы подумаем, точка. Большего не проси, – ответил он и вновь лег поудобнее. – Но скорее всего, ты опять вообразила лишнего, и там ничего такого не окажется. Давай уже спать, окей?

Поспешно согласившись, Джейн заняла прежнее место на его плече.

Она засыпала с мыслями, что все вот-вот может круто измениться... Однако долго поспать не удалось и в этот раз. Что-то разбудило ее уже под утро.

И вроде бы все было в порядке, как обычно – Каин по-прежнему лежал рядом, за стенкой покашливал сосед, на улице лаяла собака, а из-под зеленой занавески в темный уголочек пробивался слабый свет ночника, который мама всегда оставляла горящим в гостиной. Однако какое-то неясное беспокойство отчетливо вибрировало в воздухе.

Сердце Джейн сильно заколотилось и она стала прислушиваться к окружающим ее звукам еще старательнее.

Где-то скрипнул метал. На кухне тихо звякнула чашка. Лай собаки стал громче, испуганнее.

Она приложила ладонь к стене, прямо на рисунок, на котором была изображена рыжеволосая девушка, бегущая по цветущему лугу.

– Не может быть, – прошептала Джейн, отдергивая руку и прислоняясь к стене щекой, для надежности.

Интуиция не подвела. Стена ее комнаты мелко, едва ощутимо дрожала.

Волена, не предупредив никого, начинала Переход.