В храме горели свечи. Из священных чаш поднимались клубы ароматного дыма. Храмовник задумчиво растирал в пальцах сухой лист лавсании. Темные узоры были начертаны на его лице и руках. Волосы блестели от сандалового масла. Покрывающая голову лента из золотых дисков тускло поблескивала.

В конце зала, прямо под многорукой статуей Матрикса, сидел мальчик. Маленький круглый коврик под ним, был связан руками его матери, женщины доброй и любящей. Сейчас она, вместе с мужем и старшим сыном, дожидалась снаружи храма, нервно сжимая кулаки и кусая губы.

Храмовник не спеша приблизился к статуе бога, дотронулся кончиками пальцев до губ Создателя, до своего лба, а затем до левого виска несчастного ребенка. Мальчика звали Яцек. И минуло уже четыре месяца с того дня, как он вбежал в дом родителей белый от ужаса. С тех пор он не произнес ни слова, лишь кричал по ночам. Его друзья уверяли, что повстречали на улице ракшаса.

Храмовник очень надеялся, что обряд исцелит ребенка.

От мимолетного прикосновения, мальчик вздрогнул и еще крепче обхватил колени. Юноша взял в руки сухую ветвь лавсании, окунул ее в чашу с водой и пошел вдоль храмовых стен, начиная молитву.

— Услышь меня, Создатель, творец светлого неба, бархатного песка и синих вод. Услышь меня, многорукий хозяин душ. К тебе взываю, о, неистовый господин. Пусть же ветер под правой дланью твоей, всегда будет попутным. Пусть же жертва иной твоей длани всегда будет сытной и свежей. Пусть же след левой твоей длани тянется бесконечной волной. А иная твоя длань не знает устали в своем беге...

По телу мальчика прошла дрожь, та же дрожь охватила храмовника, вместе с нарастающим возбуждением. Юноша не сбился с шага, голос его не дрогнул. Огоньки свечей трепетали, от легких дуновений. Дым от жертвенных благовоний становился все гуще, дурманил голову, будоражил. Храмовник говорил все громче. Голос его поднимался к своду храма и там дробился на отголоски эха:

— Услышь меня, Создатель, обрати свой взор на меня, скромного слугу твоего. И на это несчастное дитя, что просит твоей защиты и нуждается в утешении...

Лавсаниевая ветвь легла к ногам мальчика.

— Имя его Яцек, тело его крепко, но душа его ранена скверной. Избавь его от страданий, о, Двуликий. К силе твоей призываем, на милость уповаем мы...

По каменным плитам, припорошенным песком, зацокали раздвоенные копыта*. Монах, чье тело было скрыто под глухой накидкой, ввел в храм благородного жеребца, цвета храмовой тени — черного с золотистыми подпалинами. Животное прядало ушами и тревожно фыркало. Ему было страшно. Храмовник твердой рукой схватил его под уздцы.

— О, создатель, возьми же скверну, что овладела духом создания твоего. Пусть покинет она его душу и падет к твоим ногам, как падет однажды каждый твой враг.

Что-то зашумело под сводами храма. Огонь заметался и задрожал волной. Конь всхрапнул, забил копытом. Юноша держал его железной хваткой и не прекращал проговаривать нараспев:

— Пусть падет она к тебе кровавой жертвой. Прими эту благородную жертву, Создатель, и...

Жеребец завизжал, дернулся в сторону, заскользил на плитах.

— Яцек! Смотри вперед! — рявкнул храмовник.

Мальчишка вскинул голову в тот момент, когда конь попытался встать на дыбы. Храмовник одним движением выхватил ятаган, скрытый до того в полах накидки, испещренной золотым шитьем, и перерезал коню горло. Брызнула кровь.

Горячая алая волна окатила ребенка с головой.

— Пусть кровь смоет страх!!! Освободись, Яцек!

Храмовник держал узду, пока жеребец не рухнул на пол и не затих. В тот момент, когда сердце животного ударило в последний раз, мальчик закричал. Закрыл ладошками, окровавленное лицо, его прорвало слезами и криком:

— Мама-а!!!

— Яцек!!! — женщина ворвалась в храм.

Пробежала, оскальзываясь на мокром камне, не замечая ничего кроме слез сына. Упала на колени пред статуей бога, порывисто обняла мальчика:

— Мама здесь, родной. Все хорошо. Слава Создателю, все хорошо.

— Ма-а-ма! Мне было так страшно! Я испугался!!!

— Благодарю тебя, о, Двуликий, да преумножится сила твоя, — прошептал храмовник.

Монахи уже поволокли тушу жеребца к выходу. Его тело будет поделено на неравные куски. Шкура и потроха будут сожжены на костре. Часть мяса будет съедена семьей Яцека, а часть уйдет храму в качестве оплаты. Принимать золото за проведение обрядов было запрещено.

Храмовник устало повел плечами. Женщина попыталась что-то сказать, благодарила сбивчиво, попыталась даже поцеловать руку, но юноша отмахнулся и медленно пошел вдоль стен, гася на ходу свечи.

Когда он почти вошел под свод арки, ведущей во внутренние покои храма, его кто-то окрикнул:

— Святейший!

Храмовник обернулся и едва не выругался. К нему приближался Касхи, первый министр, правая рука нынешнего правителя Сол-Макса. Он старательно обошел растекающуюся по камням кровавую лужу, боясь запачкать свои высокие белые сапоги, украшенные плотным золотым шитьем.

— Чем я могу вам помочь?

— Отличный обряд, святейший. Вы как всегда неподражаемы.

— Не понимаю, о чем вы, — холодно ответил храмовник.

— Я хочу сказать, что ваши представления всегда повергают меня в трепет и восторг.

— Представления? — растерялся юноша.

Его собеседник насмешливо скривил полные губы:

— Ну да. Постановка была весьма красочной. Только вот рысака жалко...

— Это был обряд очищения, — проговорил храмовник, чувствуя, как гнев нарастает в его душе. — Мальчик едва не погиб от рук ракшаса...

— Да-да-да, конечно, — отмахнулся министр. — Не утруждайтесь пояснениями, Святейший. Ваши фокусы давно всем известны.

— Фокусы?!

— Ну, признайте уже, что мальчишку спасла вовсе не кровь несчастного животного, а те беседы, который вы проводили с ним перед обрядом. В Аурэне каждый второй лекарь обладает искусством заговаривать страх.

— Его спасла вера, — процедил юноша. — Создатель очистил его душу.

Касхи взглянул на него с пренебрежением:

— Святейший, вы, кажется, не понимаете в каком времени живете. Все эти архаичные верования, конечно, прекрасно украшают нашу культуру. Все эти сказки, обряды, традиции — все это прекрасно. Но Сол-Максу нет пользы от пыльных свитков.

— К чему вы клоните? — напрягся юноша.

— На прошлой неделе вы закрыли храм для посетителей на три дня. Экскурсии...

— Иноземцы не должны ступать на святую землю в дни молитв.

— К ракшасам ваши молитвы, — разозлился министр. — Что от них толку?

— Моления приумножают силу Создателя.

— Прекратите молоть эту чушь!

— Сила Сол-Макса в силе Создателя...

— Сила Сол-Макса в деньгах! А из-за вашей выходки казна терпит грандиозные убытки. С бога не убудет, если пара аурэнцев поприсутствует на молениях. Тем более что храм практически пустует в дни молитв. У вас все меньше прихожан, Святейший, не так ли?

— Дело не в толпе, но в вере каждого, — огрызнулся храмовник.

— Ну-ну, — Касхи взглянул на статую Матрикса. — Конечно. Обманывайтесь сколько угодно, Святейший, но вам, как и мне, доподлинно известно, что бога нет.

Юноша сверкнул глазами.

— Что смотрите? Хотите поспорить? Назовите мне хотя бы одно божественное явление за последние сто лет. Матрикс покинул нас.

— Он вернется, — сказал храмовник твердо.

— Но сейчас его нет, — отрезал Касхи. — И Сол-Макс не может уповать на его помощь. Собственно, никто кроме вас и ваших немногочисленных последователей, уже и не ждет божественной милости.

— Я только что провел обряд...

— Ребенка вылечили лекарские процедуры, — оборвал министр. — К тому же этот обряд был первым за три месяца. Храмовые служения не популярны среди народа. Эльфам некогда молиться, они работают ради процветания страны.

— Зачем вы пришли? — процедил храмовник сквозь зубы.

— Содержание храмов стало невыгодным для короны. Я предлагал Владыке перепрофилировать здания в культурные центры: театры, арены, школы. Но помня ваши заслуги перед государством, милостивый Дианор согласен оставить за центральным храмом титул священного места. Если вы согласитесь открыть храмы для гостей Сол-Макса.

— Вы. Собираетесь. Закрыть. Храмы? — от шока у храмовника перехватило дыхание.

— Не все. Центральный храм останется за вами, при соблюдении выше обозначенных условий.

— Вы с ума сошли?! — взорвался юноша. — Это святотатство! Отступники! Предатели веры!

— Не ведите себя как бешеный фанатик!

— Сол-Макс не выживет без силы Создателя!

— Сол-Макс прекрасно обходится без Матрикса уже более ста лет!

— Вы не понимаете...

— Тут нечего понимать, — Касхи поправил браслеты на руках. — Бог оставил нас. Такова была Его воля. И ни я, ни Владыка не видит причин, чтобы держаться за устаревший мусор. Такова воля Сол-Макса. Грядет время перемен, Святейший. И в ваших интересах успеть подстроиться под эти перемены.

— Вера вернется, — прошептал юноша. — Народ опомнится и вернется под покров храма. И сила бога вновь...

— Если ваша вера столь сильна, — министр улыбнулся уголком губ. — Вы найдете способ сохранить свои святые земли. Ведь Матрикс не оставит вас в беде, правда?

— Вы, отступники, будете иссушены в гневе его...

— Непременно. Будь Матрикс с нами, он бы обязательно наказал отступников. Но ему не до нас с вами, Святейший. Смиритесь. Через месяц Владыка подпишет приказ о прекращении финансирования храмовых служб.

— Я не позволю!

— Бог в помощь, — хмыкнул министр и покинул храм.

>>>

Храмовник ломал в руках палочки корицы. Безотчетно переламывал в пальцах, измельчая едва не до пыли. Коричная труха сыпалась в чашу, разлеталась зыбким облаком, оседала на складках одежд. Юноша настолько погрузился в себя, что не заметил, как к его ногам подкралась тень и растянулась на ступенях храма.

— Доброе утро!

Храмовник вздрогнул от зычного окрика, взглянул, прикрывая глаза ладонью. Темная фигура показалась ему знакомой.

— Кто ты?

— Я всего лишь бестелесная тварь, — насмешливо отозвался незнакомец. — Злой дух или как-то так...

Храмовник едва не зашипел, узнав, а точнее вспомнив широкоплечую фигуру ракшаса.

— Что тебе нужно? — напряженно спросил юноша, отряхивая ладони.

— Я пришел за долгом, — улыбнулся ракшас.

— О чем ты?

— Я выполнил свою часть спора.

— Какую... — храмовник осекся и едва не поперхнулся воздухом, разглядев против солнца, животное, вольготно сидящее на руках демона.

Кошка, а скорее даже котенок-подросток, расслаблено лежала на сгибе локтя мужчины, мурлыкала от его ласки и насмешливо щурила янтарные глаза. Храмовник почувствовал, как под ним пошатнулось само мироздание, а небо над головой пошло трещинами.

— Кошка...

— Только в обморок не падай, — ракшас осторожно пересадил котенка на столбик изгороди. — И вообще-то это кот.

Юноша с трудом сглотнул застрявший в горле вдох.

— Ну? — спросил ракшас, победно скрещивая руки на груди.

— Что, ну? — не понял юноша.

— Твое имя. Ты сам сказал, что я узнаю твое имя не раньше, чем кошка потрется об мои ноги. Вот тебе кошка, она ест с моей руки и спит у меня на коленях.

— Ты же сам сказал, что это кот, — заметил храмовник.

Ракшас аж подпрыгнул, в секунду потеряв половину самоуверенности:

— А есть разница?

Котенок на изгороди недовольно заворчал, дыбя шерсть. Юноша машинально отметил, что он очень похож на своего хозяина, какой-то внутренней дикостью.

— Нет. Нет разницы.

— Ну, так?

— Что?

— Как твое имя? — ракшас нетерпеливо нахмурился.

Юноша несколько мгновений смотрел на него, словно не мог собраться с мыслями. Но, наконец, вымолвил:

— Базилис.

— Стоило догадаться, Соколеныш, — осклабился ракшас. — Красивое имя.

Юноша скрипнул зубами и отвернулся.

— Что-то не так? — ракшас, наконец, заметил подавленное настроение собеседника. — Твой лик печален и задумчив...

— Я знаю этот стих, — огрызнулся храмовник и наконец-то поднялся со ступеней.

Подошел к изгороди и взглянул на демона с прежней неприязнью:

— Я сказал тебе свое имя. Так что еще тебе нужно?

— Я вижу печаль в твоих глазах, — прошептал ракшас. — И желал бы избавить тебя от нее. Впусти меня.

— Что? — вздрогнул Базилис, на мгновение, поддавшись демоническому очарованию.

— Впусти меня, — мужчина кивнул на изгородь, окружающую территорию храма. — Я хочу войти к тебе.

— Колючек тебе под хвост, да песка в сандалии, — буркнул юноша, глядя на ракшаса расширившимися от удивления глазами. — Нечистый дух не в силах...

— Только если его никто не пригласит, — демон игриво двинул бровями и улыбнулся.

— И какого хрена тебе надо на святой земле?

— Мне просто любопытно, — пожал плечами ракшас.

— Просто... — опешил храмовник. — Знаешь, что?

— Что?

— Просто, иди на хрен.

— Зря ты так, Соколеныш, — демон вновь взял котенка на руки. — Я бы мог помочь тебе...

— Ты меня не купишь, — прошипел храмовник, моментально напрягшись. — Нет надо мной твоей власти, и моя душа никогда не достанется тебе.

— Мне не нужна твоя душа, — пожал плечами демон, но юноша нисколько ему не поверил. — Но я знаю, что тебе нужна помощь...

— Ничего мне не нужно!

— А еще я знаю, — не позволил себя прервать мужчина, делая вид, что полностью увлечен почесыванием кошачьего уха. — Что эта земля скоро перестанет быть святой.

— Ты ошибаешься, — оскалился Базилис, но ракшас видел, как он напрягся от прозвучавших слов.

— Совсем скоро настанет тот день, когда я войду в эти двери беспрепятственно, не спрашивая твоего дозволения, — холодно проговорил ракшас, глядя в сузившиеся зрачки юноши. — И ты не в силах будешь мне помешать.

— Если это так, — храмовник сцепил пальцы, силясь унять дрожь. — Зачем ты сейчас просишь впустить тебя?

— Потому что так интереснее.

— Вот как?

— Ну, да. Ты интересен мне, пока являешься сильным противником. Но когда власть твоего бога рухнет, — ракшас сделал многозначительную паузу. — Ничто не сможет противостоять моему народу.

Базилис горделиво приподнял подбородок, но промолчал, боясь, что голос его дрогнет.

— Я могу помочь тебе удержать власть, Базилис. И не возьму за это особо высокой платы, — проговорил ракшас спокойно. — Тебе только-то и нужно, что позволить мне войти в храм.

— Этого не будет, — твердо ответил храмовник.

— Подумай, — демон вновь пожал плечами. — Время у тебя есть...

Он протянул что-то юноше через изгородь, и Базилис, удивляясь самому себе, принял из руки демона тяжелое золотое кольцо с темным камнем.

— Если я понадоблюсь, тебе будет достаточно надеть кольцо, — сказал ракшас, улыбаясь.

И исчез, растворившись в песчаном вихре. Юноша взглянул на кольцо в своей ладони. Камень подмигнул ему кровавым бликом. Базилис поджал губы, борясь с желанием выбросить подарок. Что-то его удержало.

Он повернулся и зашагал к храму. Восходящее солнце припекло ему спину. Настало время для утренней молитвы, и в храме должен был быть хоть кто-нибудь, чтобы зажечь молитвенные свечи.  

__________________________________________________________
*Автор не сошел с ума и прекрасно помнит о том, что у лошади реального мира непарнокопытные. Но здесь и далее упоминается животное, называемое солмакский рысак, и оно несколько отличается от привычной всем лошади.