I can't get away. I can't get away from you. No matter what I do I can't escape. Every thought left in my head - it all reminds me of you. - Sober Rob feat. Karra (Moving On).

Говорят, в книжных историях природа всегда соответствует настроению главного героя, дабы подчеркнуть его мироощущение и отношение к жизни. Дазай редко сталкивался с подобным явлением на практике в своей собственной жизни. Даже в день смерти Оды была великолепная погода, и всё закончилось красочным ярким закатом. Однако в настоящем впервые за долгие годы природа будто прочувствовала его усталость и застарелое отчаяние, и поэтому небо чёрное от туч, холодный ветер хлещет по щекам, а дождь не прекращается ни на минуту. Иногда он редеет, иногда льёт сплошной стеной, но небесные шлюзы всё никак не закроют, и Дазай этому очень рад.Телефон в кармане в который раз разрывается громкой трелью звонка. И как ещё техника не заглючила в промокшем насквозь пальто? Дазая интересует это постольку-поскольку, как и личности звонящих. Наверняка ему звонит Куникида, чтобы накричать за очередной прогул работы. Наверняка ему названивает Ацуши, которого подбила на это дело внимательная - порой даже слишком - Кёка, которая не могла не заметить перемен в Дазае, но никогда не суёт нос в чужие дела. Наверняка от Анго висит уже тысяча пропущенных звонков. Думая об этом, Дазай не может не усмехнуться. Как причудливо сложилась всё-таки судьба. Им с Анго после всего, что произошло в прошлом, лучше бы никогда больше не пересекаться, однако они то и дело сталкиваются лбами из-за очередных неприятностей, обрушившихся на Йокогаму.Пожалуй, на этот раз всё не так уж и плохо, если смотреть в масштабе. Да, невинные люди умирают, простые люди умирают, гражданские люди умирают, однако... Дазаю нет до этого никакого дела. Ему вообще нет дела до чужих смертей и спасения. Когда-то давно он не смог спасти важного для себя человека, не сразу даже понял, что Одасаку на самом деле важен. После смерти Оды в мире остался только один человек, судьба которого заботит Дазая. И это мужчина тоже понял слишком поздно для того, чтобы поворачивать время вспять и пытаться что-то исправить. Остальные люди не имеют значения. Они могут быть полезны, а могут не быть. Они могут быть знакомы Дазаю, а могут не быть. Безликая серая толпа - вот кто все эти люди вокруг Дазая, и ему наплевать, абсолютно наплевать на них всех.Лёгкие сдавливает неприятное ощущение - будто вдохнул воздуха под завязку и пытаешься вдохнуть ещё больше. После этого приходит резкий, острый спазм, и Дазай подаётся корпусом вперёд, судорожно закашливаясь и широко раскрывая рот, наблюдая за тем, как в лужу на асфальте под его ногами выпадают смятые лепестки, мокрые от слюны и крови. Металлический привкус во рту уже как две недели привычен. Привычны и иероглифы, которые Дазай видит на асфальте, на скамье, на которой сидит, на стволах деревьев, на фонарных столбах, на зданиях за пределами парка и даже на самой простой размытой в настоящем ливнем земле. Спазмы в груди стали привычны. Боль в содранном горле стала привычна. Но всё ещё смешно, чертовски смешно при виде белоснежных бутонов, лепестков и полноценных цветов лилий - таких же крошечных, вот уж ирония, как и человек, любовь к которому породила их.- Чиби-лилии для чиби-Чуи, - усмехается Дазай и собирает пальцами лепестки из лужи, рассматривая какое-то время заломы на нежной, бархатистой материи, а после сжимая физическое доказательство своих чувств в кулаке.Дазай и сам не знает, когда успел полюбить Чую. Может быть, с первого взгляда? Может быть, в тот момент, когда они столкнулись после истории с Арахабаки в одном из коридоров Порта, и Мори-сану и Озаки-сан едва не пришлось разнимать их драку? Может, после первой совместной миссии? А может, в тот день, когда Дазай встал на сторону Чуи в борьбе против Верлена, и тот впервые доверил ему свою жизнь, активировав «Порчу»? Может, всё произошло тогда, когда Дазай осознал, какой же всё-таки Чуя добрый и отзывчивый, заботливый и чувствительный под всей своей бронёй из громкого голоса, криков, угроз и дерзости? Или любовь пришла в тот момент, когда Чуя пил из-за очередной потери своих людей, совершенно раздавленный количеством новых могил на портовом окраинном кладбище, а Дазай сидел рядом, плечом к плечу в непривычной себе безмолвной поддержке, хотя и не понимал - точнее, не принимал за существенные - чужих волнений и переживаний?- Чуя... - выдыхает Дазай и запрокидывает голову, подставляя лицо дождю.Промок насквозь, и в ботинках уже целые озёра, но уходить из парка совсем не хочется. В этом закутке мира и покоя среди зелёных крон и стен дождя кажется, что всего остального мира просто не существует. И это сладко. Так сладко, что словами не описать. Дазай на самом деле устал, чертовски устал. Когда Одасаку сказал, что он может попытать счастье на светлой стороне, Дазай решил последовать его совету, потому что зашёл в тупик и не видел выхода, а Сакуноске всегда так сильно рвался к свету, что тёмному гению Порта даже стало интересно, что же на той стороне такого особенного.Как оказалось, ничего. Ничего кроме масок, лицемерия, обилия пустых рамок и границ. А ещё на стороне света слишком много лишней ответственности за жизни тупого стада, которое не умеет пользоваться своими мозгами, из-за чего и влипает постоянно в неприятности. Дазай никогда не хотел стать пастырем, не хотел стать очередным «королём агнцев». Был у него уже один пример перед глазами - пришлось спасать несчастного. Буквально. Интересно, понимает ли Чуя хотя бы сейчас, что Дазай на самом деле хотел ему помочь, вытащить из топкого болота, или до сих пор лелеет старую обиду и думает, что Дазай манипулировал им исключительно ради своей личной забавы и выгоды?Ещё один приступ кашля и новая порция лепестков в ладони. Дазаю всегда нравились белые лилии, но только внешне. Белые острые лепестки, золотая сердцевина, завитки пестиков и тычинок - всё это смотрелось искусной работой великолепного мастера. Вот только запах их, тяжёлый и удушающий, никогда не находил отклика в Дазае. Неудивительно, что именно эти цветы - всё ещё смешно от их размера - поселились в его лёгких в тот момент, когда Йокогаму настигло проклятие ханахаки. Потому что Чуя и есть белая лилия. Смотришь на него со стороны, любуешься и глаз отвести не можешь, но чувства к нему топят, удушают, лишают привычного холодного рассудка.Дазай поэтому и ушёл без колебаний тогда, после смерти Оды. Чувства к Чуе разрушали его привычный мир из холодного стекла, из острого хрусталя, из белоснежного мрамора. Чувства к Чуе - тепло и огонь, яркие краски и безграничный хаос. Дазай терялся в этом и не знал, что ему делать. Накахара никогда не ответил бы ему взаимностью, только не ему, и это разрушало Дазая изнутри, хотя он и пытался это отрицать. Поэтому он ушёл на сторону света почти что с лёгкой душой. На тот момент мужчина не знал, остынут его чувства со временем или нет, но его это не то чтобы сильно волновало. В конце концов, любовь ведь не способна убить буквально.Люди говорят, что умирают от любви, но спокойно живут дальше после расставаний, получив отказы, смирившись со своей невзаимностью. Любовь приходит и уходит. Новые люди приходят и уходят. Любовь такой, какой её подают СМИ, существует только в книгах. Людям свойственно нытьё и вечные жалобы на свою несчастную судьбу, но правда в том, что в глубине души все люди - эгоисты, которых заботят только они сами. Потому и нет никакой настоящей трагедии во всей этой невзаимности. Потому что настоящая, реальная любовь, любовь жизни в настоящем - это комфорт, жадность, корысть, слабость или зависимость.Вероятно, поэтому Анго и названивает Дазаю. Наверное, прямо сейчас Сакагучи мечется по своему кабинету, и его круглые очки все перекосились, и мужчина почти рвёт волосы на своей голове. Вероятно, в комплекте с этим и синяки под глазами от недосыпа, и белое лицо, и лихорадочный блеск глаз. Дазай довольно улыбается, когда представляет, как страдает в данный момент Сакагучи, и даже боль в лёгких будто становится легче и даже слаще. Стоило оказаться втянутым в очередное дерьмо только для того, чтобы насладиться страданиями бывшего друга. Дазай подарил Анго своё прощение после поимки Достоевского, но то были лишь пустые слова, и они оба это прекрасно понимают. Дазай никогда не простит предательства и обмана после того, как открылся и подпустил к себе, а Анго никогда не предложит ему что-то, чем сможет искупить вину. Простых сожалений недостаточно и никогда не будет.Склонив голову к плечу, Дазай зачёсывает со лба мокрые пряди чёлки ледяными пальцами, передёргивает плечами из-за очередного порыва ветра и вновь смотрит на иероглифы, покрывающие всё и вся вокруг. Он не понимает, что написано вокруг него, пусть символы и японские. И никто из проклятых не понимает - это Дазай уже успел узнать. Серьёзно, как ни крути, а выходит какая-то тарабарщина, и Дазай заинтересовался бы этим - такой великолепной головоломкой - если бы цветы в его лёгких не напомнили об отложенных в тайную сокровищницу его прогнившей души чувствах к бывшему напарнику, породив приступ острейшей апатии. Проклятие ханахаки, обрушившееся на Йокогаму - посмертное проклятие убитого эспера. Убитого где-то на очередной несуществующей военно-исследовательской базе. Дазай никогда не поймёт этих жадных учёных, эти жадные власти. Сколько уже было наглядных примеров, доказывающих, что не стоит соваться со своими скальпелями, приборами и токовыми пыточными машинами к трансценденталам? И нет, всё равно лезут, а потом конкретно его, Дазая, вызванивают всем миром, чтобы он решал очередные проблемы, рождённые чужой некомпетентностью, жадностью, эгоизмом, лицемерием и жаждой власти. Когда Ода просил помогать слабым и защищать сирот... Возможно, Дазаю просто следовало сбежать куда-нибудь на другой конец света от наскучившей мафии и стать воспитателем в детском саду или что-то подобное, попутно вкладывая заработанные кровавые деньги Порта в содержание какого-нибудь приюта.В настоящем Дазай... Мужчина даже не может ничего толком сказать о себе. У него нет ничего и никого. Как только последняя волна хаоса из-за Достоевского утихла, и в Йокогаме воцарился мир, Дазай в очередной раз осознал, как пуста и бесполезна его жизнь. По сути, он как какой-нибудь неприкаянный призрак, к которому обращаются лишь тогда, когда у кого-то возникают проблемы. К двадцати семи годам он так и не создал ни с кем никаких связей. Да, у него есть до сих пор привязанный к нему Акутагава и есть бесконечно благодарный Ацуши, но это всё не то. У Акутагавы есть Гин, есть Хигучи, есть Порт. У Ацуши есть Кёка, есть Куникида, есть ВДА. Они могут выбирать. Дазай - нет.Три человека, всего три человека были важны Дазаю в жизни: Одасаку, Анго и Чуя. Вот только Ода мёртв, Анго предал их дружбу, а Чуя... Бывший напарник спокойно и послушно работает вместе с ним на поле боя, когда случается очередной апокалипсис - серьёзно, будто Йокогама была кем-то проклята вместе с землёй, на которой стоит, из-за чего все беды сыплются именно на эту часть Японии - но в иное время Дазай для него не существует. И если поначалу мужчина думал, что справится с этим, то в настоящем он сидит в одиночестве в парке, откашливает лепестки лилий из своих лёгких и жалеет, что не может просто раствориться, исчезнуть без следа, как всегда того и хотел.Чувства к Чуе, любовь к нему - не порок и не недостаток. Дазай не винит бывшего напарника и не считает свои чувства неуместными, отвратительными, неправильными, больными или мучительными. Нет, всё совсем наоборот. Чувства к Чуе, любовь к нему - нечто совершенно естественное, уместное и правильное. Дазай просто знает, что не могло быть иначе. Не после того, как в закоулке Сурибачи его сбил с ног громкоголосый мальчишка с ярко-рыжими волосами и пронзительным взглядом льдисто-голубых глаз. Чуя пнул его тогда ногой по лицу и смотрел сверху вниз с брезгливым любопытством и неуёмной жаждой отомстить каждому из Портовой мафии за то, во что та превратила Йокогаму, утопив её улицы в крови. А Дазаю, безразличному ко всему Дазаю, впервые в жизни вдруг стал небезразличен, интересен, нужен другой человек.С того дня, с момента той первой встречи прошло уже двенадцать лет. С момента ухода Дазая прошло девять лет. С момента последнего совместного боя вместе с Чуей против остатков последователей Достоевского, которых пришлось очень долго - что удивило всех без исключения - выслеживать, прошло четыре месяца, две недели, три дня, восемь часов, двадцать четыре минуты. Секунды тикают, тикают, тикают, и Дазаю кажется, что с каждой новой секундной меткой расстояние между ним и Чуей вновь увеличивается, рождая бездонную пропасть, которую не перепрыгнуть, через которую не докричаться, и даже эхо потеряется на пути к тому, кто важнее всех в этом мире. И даже не знает об этом.Ханахаки - болезнь любви. Взломав правительственную базу, Дазай узнал не так уж и много, но не потому что плохо искал, а потому что сами безмозглые учёные, заигравшиеся в богов, ничего толком выяснить не смогли. Эспер умер, перед смертью активировав свою способность на полную, и тогда в лёгких людей начали прорастать цветы любви. Забавно, что не у всех подряд. Цветы затронули лишь тех, чья любовь настоящая, искренняя, по-книжному прекрасная и слишком болезненная для суровой реальности, погрязшей в грязи и лицемерии. Сколько скандалов из-за этого уже разразилось. Сколько драм и трагедий произошло. Люди в панике. СМИ в привычном восторге. Одни наживаются на новом явлении. Другие страдают из-за него. Анго названивает Дазаю, зная, что тот - как обычно - сделает всё, чтобы помочь. Дазай не берёт телефон в руки, потому что помогать не хочет.Он наконец-то нашёл свою идеальную смерть.Умереть от любви - звучит так красиво и возвышенно. Дазай может видеть свой сгнивший труп, оставивший пустой скелет, и почему-то очень ярко представляет набитую белыми лилиями клетку рёбер, хотя это и невозможно, ведь цветы - они живые, настоящие и тоже увядают в его руках, неважно, лепестки или крошечные полноценные бутоны. Но картина стойко держится перед глазами и Дазаю она нравится, как нравится мужчине и его любовь к Чуе. Это не любовь жертвенная и не любовь фанатичная. Это не любовь, рождённая преданностью или жаждой бессмысленных страданий. Это любовь согревающая, спокойная и тихая, почти незаметная. Дазаю нравится любить Чую и нравится покой в холодной, неприкаянной душе, стоит только подумать о самом банальном и простом: Чуя есть в этом мире. Чуя живёт. С Чуей всё хорошо.Но в отличие от Дазая не все так спокойно восприняли открывшуюся правду о том, что теперь слова о том, что от любви не умирают, потеряли свой истинный смысл. Умирают и ещё как. Влюблённые задыхаются из-за заполонивших лёгкие цветов, и лишь ответная любовь, ответная искренность может спасти человека от жуткой - по общепринятому мнению - смерти. Дазай уверен, вряд ли среди простых людей быстро бы отследили происходящее. Значит, уже пострадали видные шишки из правительства. Возможно, умерла чья-то жена, известная представительница кого-то там. Возможно, умер чей-то муж, известный политик или что-то в этом духе. Так бывает, что и людям, питающимся деньгами, не чуждая настоящая любовь.Дазаю забавно думать о том, как проклятие эспера сорвало половину масок. Когда твоя жена заверяет, что любит тебя, а сама умирает от любви к другому человеку; когда твой муж клянётся в вечной любви, а сам давится цветами из-за другого человека - это смешно, поистине смешно. Смешнее только самая страшная часть этого проклятия, от которой Дазай приходит в истинный восторг, рождённый восхищением умершим эспером, который вложил в своё проклятие всю боль и злость, и горечь из-за того, что с ним делали в стенах исследовательских - или пыточных, одно и то же в серых застенках - лабораторий. Никто не может полюбить по щелчку пальцев, и в этом-то и заключается вторая часть страшного проклятия ханахаки. Ты любишь кого-то беззаветно и мучаешься, умирая в агонии, но есть спасение - признаться в любви и получить взаимную любовь в ответ. Но если взаимностью тебе не отвечают, к боли в лёгких добавляется боль от осознания отказа, а ещё дикий страх, порождённый безысходностью - ты умрёшь в страшных муках, и ничто и никто тебя не спасёт.- Моё почтение, - салютует пустоте невидимым стаканом с виски Дазай и негромко, немного безумно смеётся.Чёрт побери, этот эспер... Дазай хотел бы иметь возможность пообщаться с ним при жизни в мирных обстоятельствах. Интересно, каковы были его способности и как этот трансцендентал смог провернуть подобное? И как долго эти символы, покрывшие Йокогаму и видимые только проклятым - или благословлённым? - с цветами в лёгких, будут существовать в этой реальности, погружая общество в агонию, страх и безысходность? Во все те чувства, которые испытал несчастный эспер, заточённый в клетке просто потому, что кто-то оказался сильнее него? На памяти Дазая подобный посмертный фокус умудрились провернуть только Рандо, оказавшийся Рембо, и Шибусава, но у обоих эсперов были способности, связанные с созданием подпространств. Рандо исчез сам, отдав остатки своей жизненной силы и энергии Верлену, а вот Шибусаву смогли победить в самом обычном бою. Вероятно, поэтому Анго и названивает Дазаю - рассчитывает, что с проклятием этого эспера удастся что-то сделать, и уж кто-кто, а Дазай точно сможет придумать план.- Чёрта с два, - фыркает мужчина и вновь проводит ладонью по лицу, растирая холодную щёку.Куда больше Дазая занимает вопрос, как быстро все ринутся под хирургические ножи. Очевидно, что цветы из лёгких можно вырезать, если их можно и откашлять. Дазай не знает, что собой в настоящем представляют его собственные лёгкие, есть ли там стебли или листья или же только цветы, но ему наплевать. Он прочитал исследования, касающиеся крови того эспера, что проклял перед смертью всю Йокогаму, и пусть Дазай не специалист в научных областях, у него есть некоторые предположения касательно того, что именно питает цветы в лёгких и почему они исчезают после взаимности - удивительно, но один случай чудесного спасения всё-таки был. Один среди уже, как минимум, пятнадцати смертей, что само по себе больше удручающе звучит, нежели вдохновляюще и успокаивающе.Анго и выдранные из пепельной шевелюры клоки волос.- Восхитительно, - вздыхает довольно Дазай и даже делает мысленную пометку всё-таки увидеться с Сакагучи через пару дней, чтобы стать тому свидетелем.Кто бы что ни говорил, а любовь - это химия. Тестостерон и эстроген, допамин, норадреналин и серотонин, вазопрессин и окситоцин. Это то, что отвечает за симпатию, физическое влечение, за саму любовь в целом и остальные порождаемые ею эмоции. Во время безответной любви, во время любовных страданий, как предполагает Дазай на основе анализа крови умершего трансцендентала, у попавших под проклятие людей наверняка немного изменились «гормональные настройки». Дазай уверен, в настоящем в его организме, как и в телах других проклятых влюблённых, начало вырабатываться какое-то иное вещество, противостоящее всем этим «любовным», которое и заставляет цветы расти, питаясь дурными мыслями, страхами и сомнениями. Поэтому безответная любовь и убивает - буквально. Потому что именно её суть питает эти цветы, как и страх признаться и получить отказ.Помимо прочего из-за всей этой ситуации люди боятся признаваться в своих чувствах ещё сильнее. Никто не хочет вешать на любимого человека чувство вины за свою смерть. По щелчку нельзя полюбить, и получивший признание всю жизнь будет помнить, что отсутствие его ответной любви свело другого человека в могилу. Но кто-то может и ответить взаимностью, так же скрывая свои чувства, и неважно, сильна его любовь настолько, чтобы породить цветы, или нет. Только заражённые ханахаки сами себя лишают шанса на выживание. Замкнутый круг, рождённый болью и отчаянием, и надеждой и подсознательным знанием того, что никакого выхода нет. Да, погибший в пыточной трансцендентал и в самом деле постарался на славу. Многие хотят, чтобы другие познали их боль на собственной шкуре, но не каждый способен добиться этого на самом деле.Сам Дазай и в самом деле не волнуется из-за своей смерти. Он любит Чую и погибнет, задохнувшись от своей любви. В его лёгких найдут белоснежные, прекрасные лилии, и это... Ах, это так романтично! При мыслях об этом Дазай улыбается. Умереть от своей любви, настоящей и чистой, искренней, что только подтвердило это проклятие, будет неимоверно приятно. Как бы Дазай ни отрицал свою человечность, как бы ни страдал порой в глубине души от того, что не может стать таким же глупцом, как всё это стадо вокруг, и влиться в его ряды, чтобы наконец-то перестать чувствовать себя бесконечно одиноким, осознание того, что он способен на такую любовь - настоящую, яркую, сильную, книжную, вечную - бесконечно радует и утешает его. Как будто Дазай всё-таки добился своего и нашёл в этой чёртовой унылой жизни хоть какой-то смысл. Как будто Дазай выиграл двойной приз, достигнув своей цели лишь для того, чтобы сразу после окунуться наконец-то в долгожданные объятия Смерти.Поэтому Дазай игнорирует все звонки и сидит в этом парке, несмотря на холод и всё не прекращающийся дождь, размывающий границы его сознания и позволяющий мыслям теряться в дальних далях. Поэтому мужчина блуждает рассеянным взглядом по своим свешенным между чуть разведённых коленей рукам, с пальцев которых стекают струйки дождевой воды, и по промокшим бинтам на запястьях. Он пытается понять, что ему делать дальше. Пытается хоть как-то просчитать следующие шаги всего своего окружения. Если мужчина хочет насладиться спокойными последними деньками, ему следует держаться подальше от остальных. Рампо может попытаться выследить его, но даже такому человеку, как Эдогава, не открыты все знания этого мира. Анго тоже не сможет выследить Дазая, если тот захочет скрыться. В ВДА мужчину и вовсе никогда ничего особо не держало кроме обучения Ацуши и создания нового «Двойного Чёрного», так что...- Не лучшее время ты выбрал для прогулки, Дазай-кун.Дазаю сначала кажется, что по-своему родной, но в то же время ставший ненавистным голос ему лишь послышался, но нет. Ещё несколько секунд, и на мокром асфальте, затопленном дождевой водой, показываются мыски коричневых ботинок и белые брюки, все в мокрых брызгах. Медленно, нехотя подняв голову, Дазай видит перед собой того, кого меньше всего ожидал встретить. Огай стоит перед ним в своём «повседневном» костюме растрёпанного врача, потерявшего на улицах города дочь, и розовый зонт в руках мужчины, такой яркий и нелепый, только является подтверждением того, что где-то по дорожкам парка носится со звонким смехом Элис, танцуя в очередном рюшевом платье под проливным серым дождём.- А вы как всегда появляетесь там, где вас меньше всего ожидаешь встретить, Мори-сан, - криво улыбается мужчине Дазай бескровными, почти посиневшими от холода губами. - Что вы забыли так далеко от Порта?- Ах, моя милая Элис-чан опять убежала от меня, - притворно расстроено вздыхает мужчина и садится рядом, игнорируя мокрое дерево скамьи, от которого не защитит ни тонкая ткань брюк, ни тонкая ткань белого халата. - Удивительно, что она привела меня именно сюда. Знаешь, Дазай-кун, Элис-чан всегда чувствовала, если кому-то нужна моя помощь. Милая маленькая медсестра, такая капризная и эгоистичная, но с самым добрым сердцем.- Она всегда меня терпеть не могла, - усмехается Дазай, вспоминая, как пару раз из вредности развеивал девчонку «Исповедью», чтобы не перетягивала на себя внимание Чуи, уговаривая того сводить её по кондитерским. - Вы здесь из-за того, что знаете о моей болезни. Признаться, теряюсь в догадках, как вам удалось прознать о том, о чём не знает никто.- Я бы мог сказать, что это мой маленький секрет, - безлико улыбается Мори, глядя перед собой, перебирая пальцами по изогнутой ручке аляповатого зонта, - но сейчас не та ситуация, когда стоит упражняться в нашей с тобой любимой игре, Дазай-кун. На это просто нет времени. В твоих лёгких растут цветы. Хигучи-кун давится красной камелией. Акутагава-кун не появляется из-за этого в штабе, не в силах смотреть в глаза своей помощнице. Озаки-кун ходит мрачнее тучи, потому что Чуя-кун давится ликорисом. Ты понимаешь, что это значит?Дазай бросает на бывшего босса острый взгляд. Мори - мастер манипуляций, и верить ему на слово значит быть полнейшим глупцом, однако ответный серьёзный взгляд лиловых глаз заставляет царящий вокруг холод пробраться внутрь и стиснуть сердце в болезненной хватке. Дазай не испытывал никаких эмоций относительно собственной смерти - помимо сладкого радостного предвкушения - но открывшаяся правда о людях Порта... Хигучи мужчину не волнует, это не его головная боль, надоело разгребать чужие проблемы, но Чуя... Нет. Нет, этого не может быть. Кто угодно, но только не он. Умереть, зная о том, что Чуя останется жить и даже порадуется смерти Дазая - да. Умереть, зная о том, что Чуя тоже мучается от той же агонии, что Чуя, больше всех заслуживающий счастливой жизни после всего пережитого дерьма, обречён на смерть...- Вы уже проверили его контакты? - спрашивает Дазай, нервно сцепляя пальцы в замок.Мори смотрит на него удивлённо, и Дазай чувствует этот взгляд, но игнорирует. Все его мысли о побеге смыло поступившей информацией и порождённым ею непринятием. Нет. Нет, Чуя не умрёт, а выход для этого только один - взаимность.Точнее, взаимность как таковая не важная по факту. Важны сами слова в любой вариации, и неважно, будет ли это «я тоже тебя люблю» или «я тебя тоже» или «это взаимно». Дело не в какой-то магии чувств. Если теория Дазая верна, если в его крови, если в крови других проклятых вырабатывается вещество, порождающее цветы, то контрмера против них - убойная доза всех этих «любовных» веществ и гормонов. А их всплеск и повышенная выработка в организме человека возможны только в том случае, когда человек осознаёт взаимность, когда наступает тот самый момент сильнейшей радости и облегчения от того, что не отвергли, а приняли. Только и только после этого цветы начинают разрушаться, «убивая» болезнь - их разрушает отсутствие подпитки страданиями безответно влюблённого и прекращения выработки того искусственного вещества, появившегося из-за способности трансцендентала.Именно поэтому, если бы Дазай хотел жить, он бы всё равно не признался Чуе в своих чувствах. Любовь можно подделать, и люди делают это постоянно ради своей выгоды, строя фальшивое счастье на не менее фальшивых чувствах, и неважно, жадность это, корысть или же собственная жалкость и нежелание остаться в одиночестве. Вот только Дазай прекрасно Чую знает, а потому осознаёт - напарник попытался бы его спасти. Но Дазай не хочет этого. Лучше обойтись безо лжи в конце их общего пути, в конце пути «Двойного Чёрного», ведь Дазай всё равно увидит ложь в словах Чуи, в его мимике и в его жестах, и это будет куда больнее, чем боль в лёгких, скручивающая мужчину порой посреди ночи до удушья и крови горлом. Но человек, в которого влюблён Чуя...- Это будет просто, верно? - не столько спрашивает, сколько утверждает Дазай, переводя на Мори потемневший взгляд, взгляд тёмного палача Порта. - Мы найдём этого человека, и я «поговорю» с ним. Нам не нужно многого. Этот человек примет чувства Чуи, признается ему в своих. Ложь или правда - не имеет значения, если человек хорошо сыграет, а уж я постараюсь быть достаточно убедительным, чтобы выбранный Чуей человек сыграл достойно премии японской киноакадемии. После, когда цветы в лёгких Чуи исчезнут, этот человек тоже погибнет - трагичная случайность. Горечь от утраты не то, что рождает цветы, если я - если мы с вами, ведь вы тоже наверняка уже всё поняли - не ошибаюсь в своих предположениях. И тогда Чуя не погибнет от ханахаки.- Дазай-кун...В глазах Мори на мгновение вспыхивает изумление, а после мужчина негромко смеётся и как будто неверяще качает головой. Дазай чувствует короткую вспышку раздражения. Только что мужчина сказал, что у них нет времени на их привычные игры - кто больше правды скроет за ложью и кто больше лжи выдаст за правду - но вот Огай смотрит на него взглядом «ах, что за милый непутёвый ребёнок», и это изрядно раздражает, ведь Дазай давно не ребёнок, а Огай давно не его наставник и учитель. Те времена безвозвратно прошли, как и времена, когда Дазай хоть немного, но доверял этому мужчине, сгубившему его друга. Конечно, в настоящем Дазай понимает чужие причины куда лучше, чем в свои восемнадцать, когда даже не смог дать внятного ответа, почему так хочет спасти Одасаку от смерти, когда самому себе не смог объяснить, почему так ранило предательство Анго и почему позволил ему уйти от суда мафии, но сути это не меняет. Мори в каком-то смысле предал его, и пусть они никогда друг другу ничего не обещали, Дазай всё равно чувствует себя в какой-то степени обиженным. Зло всегда ждёт зла от другого, и Дазай никогда не обманывался сладкими улыбками и приятными речами, но Мори первым протянул ему руку когда-то очень давно, и нож в спину от него пусть и был ожидаемым, но оказался очень - самым - болезненным.- Вы уверены, что сейчас место для смеха? - уточняет бывший преемник Порта, на что Мори только улыбается и поднимается со скамьи, отходя в сторону и покачиваясь с пятки на носок и обратно.- Знаешь, Дазай-кун, я удивлён, - признаётся мужчина, глядя на него сверху вниз, но не с высокомерием, а с блеском странного довольства в глазах. - Ты всегда старался находиться в стороне. Ты всегда окружал себя стенами. Ты всегда был таким бдительным и осторожным, таким предусмотрительным, и твоё сердце... Ты заковал его в броню и делал вид, что оно из камня, что оно из мрамора, но на деле... Чуя-кун всегда жил в нём, верно? Поселился сразу же, и как ты ни старался выгнать его оттуда, не вышло. А пытался ли ты?- Хотите сказать, что всегда знали? - вскидывает брови Дазай и тоже поднимается, засовывая руки в карманы пальто и морщась от неприятного ощущения холодной мокрой ткани.- А разве ты скрывал это? - зеркалит его выражение лица Мори и усмехается, заслышав короткий недовольный рык. - Ну-ну, Дазай-кун. Не стоит так реагировать. Признаться, я находился в некотором сомнении относительно самой силы твоих чувств и их продолжительности, их существования в настоящем, но ты был так беспечен, так погружён в себя, что не заметил наблюдения. Я видел вспышку твоего приступа. И я знаю, что Чуя-кун с первой же минуты знакомства занял все твои мысли. Мне было интересно, как далеко заведёт тебя интерес к новоявленному напарнику, и не скрою, я был очень удивлён, когда заметил все признаки влюблённости, однако... Не буду лгать, мне пришлось это по душе. Связать сильнее «Двойной Чёрный» при помощи твоих чувств казалось мне куда надёжнее обычного партнёрства.- Вы всегда были таким, - почти ностальгично улыбается Дазай, а после встряхивает головой и подбирается. - Но вы пришли поговорить не о моих чувствах, верно? Судя по всему, про мою болезнь вы не знали, значит, дело в Чуе. Вам нужна помощь, чтобы спасти самого сильного бойца и эспера Порта, без которого влияние Портовой мафии потеряет часть своего величия, не так ли?- Дазай-кун всегда был ко мне несправедлив, - наигранно печально улыбается Мори и зачёсывает с лица упавшие в глаза пряди волос, передёргивает плечами из-за налетевшего порыва холодного ветра. - Но на этот раз всё не совсем так. Что бы ты ни думал, Дазай-кун, вы оба важны для меня. И ты, и Чуя-кун - могу ли я сказать, что вижу в вас нечто большее, чем простых бойцов, чем инструменты для исполнения своих замыслов? Я никогда раньше особенно не задумывался об этом, но вы двое... Не сыновья, нет, но, возможно, племянники? Шумные и наглые, дерзкие и неугомонные, постоянно переворачивающие дом вверх дном. Да, именно такими вы всегда были для меня. Я не желаю смерти Чуи-куна по многим причинам, и дело не только в том, что он - идеальный почти неуязвимый исполнитель. Твоя смерть тоже не нужна мне, Дазай-кун, и дело не в том, что твоё место Главы Исполкома всё ещё не занято, как и твои апартаменты в штабе убираются ежемесячно, готовые принять тебя в любой момент из той дыры, в которой ты обитаешь сейчас. Вы оба по-своему дороги мне, и поэтому я здесь.- Это что, сентиментальность, Мори-сан? - ядовито улыбается Дазай, на что Мори лишь беспечно пожимает плечами.- Как знать. Но как бы ты ни был обижен на меня за прошлое, Дазай-кун, с моей стороны ничего не изменилось. Моё отношение не изменилось и вряд ли когда-то изменится. Тебя нашли ищейки Порта, разумеется, и пришёл я изначально ради Чуи-куна и его болезни ханахаки. Однако цветы в твоих лёгких только упрощают мою задачу, ведь мне не придётся манипулировать тобой или обманывать в угоду своим целям. Вероятно, впервые в жизни я скажу правду по своей воле, и правда эта принесёт куда больше пользы, чем любая самая изощрённая ложь.- И в чём же правда, Мори-сан? - склоняет голову к плечу Дазай.Мори улыбается ему своей коронной улыбкой Мона Лизы, разворачивается на каблуках и направляется прочь. Дазай почти успел позабыть, как же сильно его наставник обожает все эти театральные жесты, слабостью к которым заразил и его самого. Метр, два, три... И только когда мужчина отходит на приличное расстояние, он разворачивается и широко улыбается хмурящемуся Дазаю.- Нет нужды искать и пытать того, в кого влюблён Чуя-кун, Дазай-кун, - взмахнув розовым зонтом, Мори сверкает лукавыми глазами. - Лучше задумайся о том, почему Чуя-кун постоянно приносил тебе в больницу букеты красного ликориса.Огай уходит, громко крича «Элис-чан, моя милая Элис-чан, где же ты?», а Дазай так и остаётся стоять на месте как громом поражённый. Это... Невозможно. Нет. Ни за что. Если бы Чуя... Если бы хоть когда-то... Если бы хоть немного... Нет, Дазай знал бы. Чуя всегда жил с душой нараспашку. Он никогда не скрывал своих истинных эмоций, абсолютно не умел притворяться, и Дазай читал его как самую понятную на свете книгу, как детскую книжку с самыми простенькими сказками или стишками. Чуя не может быть влюблён в него. Чуя не может любить его. Чуя не может задыхаться от цветов в лёгких из-за него.

- Почему Чиби приносит мне красный ликорис? Разве букеты таких цветов не приносят на кладбище? Почему Чиби постоянно таскает мне их в палату? - Заткнись, мумия! Я не Чиби! И ликорис я тебе таскаю в больницу, потому что желаю тебе смерти! - Уваааа! Это так романтично, Чиби! Ой, ты просил не называть тебя Чиби, Чиби. Прости, Чиби. Ой, то есть не Чиби, а... - Заткнись уже, придурок!

Дазай мгновенно вспоминает все случаи, когда Чуя и в самом деле приносил ему цветы. Он не обязан был этого делать, а если и хотел, мог бы принести самые обычные мелкие невзрачные цветы, но это всегда был ликорис. Пылающий огнём, цвета свежей крови, терпко пахнущий холодом и свежестью ликорис, букеты которого всегда были единственным ярким пятном в палате. Дазай никогда не признавал этого, но ему было приятно внимание Чуи и было приятно, что цветы всегда были свежие, аккуратные, не помятые. Он мог часами смотреть на вазу с цветами, думая о Чуе, и это всегда успокаивало его и помогало смириться с нудной тишиной больничной палаты, из которой он всегда выбирался не так быстро, как ему хотелось бы. Если только Дазай не сбегал, чтобы после найти убежище в доме Чуи, который возмущался, но нарезал вокруг него круги наседкой, менял лично бинты и проверял все раны. Его забота, колючая и грубая, согревала Дазая, и иногда он даже специально подставлялся на поле боя, терпя ненавистную боль ради того, чтобы после Чуя окружил его своей ворчливой заботой и прикосновениями тёплых рук.Глядя вслед давно исчезнувшему из поля зрения Мори, Дазай прокручивает в голове весь разговор с мужчиной и обдумывает каждую его реакцию, каждую улыбку, каждый взгляд. Мори знал о его былой влюблённости и хотел знать, существует ли она ещё или прошла с течением времени. Он собирался попросить Дазая спасти Чую от убивающей рыжеволосого мафиози якобы безответной любви, зная о том, что Чуя влюблён в своего бывшего напарника. Если бы Дазай больше не испытывал к Накахаре чувств, Мори наверняка нашёл бы способ договориться, чтобы Дазай разыграл влюблённость. Однако Огай застал его приступ кашля и быстро сложил один плюс один. Дазай всё ещё любил и очень сильно. Вероятно, таких, как он, называют однолюбами. Чуя тоже любил. Любил его, Дазая. И Мори явно выиграл куда больше от их вовсе не случайной встречи, чем планировал. Вечно-то ему везёт, этому хитрому дьяволу.Почему Чуя не признался и без пояснений понятно. У них были не те отношения, чтобы верить во взаимность. К тому же, Дазай сам не уверен, как бы отреагировал на чувства Чуи, если бы не был влюблён в напарника. Безразличие? Насмешка? Жалость? Попытки поиграться с новой игрушкой? Искреннее сочувствие? Что бы там ни было, оно могло задеть Чую и серьёзно, потому-то рыжеволосый мафиози наверняка и не признался ему - он никогда не покупался на красивые маски Дазая и прекрасно знал о его расчётливой, безжалостной чёрной сущности. Сам Дазай тоже не мог никогда даже помыслить о взаимности. Чуя был рядом и был близко и проявлял заботу и расположение, но на фоне их обычных склок и драк, и неприязни всего этого было слишком мало, чтобы рискнуть и показать свою уязвимость.«Двойной Чёрный» всегда доверял друг другу больше, чем кому бы то ни было, и в то же время не доверял вообще.Как давно это началось? Когда Чуя осознал свои чувства? Вряд ли это была любовь с первого взгляда - скорее, раздражение с первого взгляда. Они очень долго притирались и уживались, устанавливали правила своего общения. Было ли это после первой стычки с Шибусавой? Или же Чуя осознал всё куда позднее, уже после ухода Дазая из мафии? Был ли он так мягок во время их первой встречи спустя четыре года во время готовой нагрянуть Гильдии из-за своих чувств? Или же его, как и Дазая, захватила ностальгия, и поэтому Чуя не вырвал ему позвоночник, что обязательно бы сделал, будь им снова по шестнадцать? У Чуи после выходки Ширасэ была аллергия на предателей, а Дазай тогда много дел наворотил - было за что ломать ему рёбра.Постояв какое-то время на месте, Дазай разворачивается и направляется в противоположную сторону парка, даже если знает, что Мори уже давно нашёл Элис - если вообще терял её - и покинул этот район в комфортабельной тонированной неприметной иномарке. Он не знает, что ему делать. Не в первый раз Мори перевернул его мир с ног на голову, а раздражает это по-старому. Считанные минуты назад Дазай был так спокоен и тих, так умиротворён впервые в своей жизни. Он готовился к прекрасной, чудесной, сладкой смерти от своей любви и почти радовался каждой минуте, наполненной ударами его сердца. А теперь Дазай вновь потерян, потому что Чуя умирает из-за любви к нему, и это рушит все намеченные планы.Что ему вообще теперь делать? Должен ли Дазай поехать к Чуе и поговорить с ним? Сработает ли вообще вся эта гормональная тема - если она вообще верна - конкретно на них? Чуя не из тех, кто будет прыгать до потолка от радости из-за взаимности. Дазай тоже больше растерян из-за того, что узнал о чужих чувствах, которые проглядел, чем рад тому, что Чуя влюблён в него. Вряд ли подобные эмоции способны породить вспышки выделения всех этих «любовных» веществ в организме. К тому же, Дазай разочарован тем, что его прекрасная в своей красоте и трагичности смерть ускользнула сквозь пальцы, будто ещё одна струя дождевой воды непрекращающегося ливня. Можно ли считать невозможность умереть проклятием? Если так, Дазай точно был проклят ещё в момент своего рождения. Все и вся обходят его стороной, и даже Смерть не спешит коснуться его.- А ещё это может быть манипуляцией, - вздыхает Дазай, невольно делясь мыслями с шумом дождя.Однако как бы ни был подозрителен Дазай относительно своего наставника, это лишено логики. Если бы Чуя не был болен на самом деле, Огай не стал бы искать Дазая, ведь узнать о его собственной болезни из ниоткуда мужчина никак не мог. Чуя был болен, и Дазай должен был спасти его. Настоящие чувства у Дазай или нет - это было бы неважно, если бы Чуя любил кого-то другого, ведь ответное признание нужно именно от объекта любви. Значит, Чуя действительно влюблён в Дазая, а Дазай - вот уж чёртова фортуна явно постаралась - влюблён именно в него. Не в Анго. Не в Оду. Не в наивного милого Ацуши. Не в прекрасную волевую Йосано. Не в милую официантку из кафе под офисом агентства. Нет, в его сердце есть место только для одного человека.Очередной круг, порождённый неуязвимой для разрушения и разрыва связью «Двойного Чёрного», вновь замкнулся крошечным мирком на двоих, и если Дазай может спасти Чую, он должен это сделать. Чуя никогда не сделает первый шаг, и именно поэтому Мори отыскал Дазая. Дазай должен... Дазай должен. И впервые в жизни это «должен» не кажется ему бессмысленным бременем. Впервые в жизни Дазай рад свалившемуся на него обязательству. Оказывается, желать сделать что-то важное и полезное, когда оно действительно принесёт тебе удовольствие, когда ты должен сделать это что-то лишь потому, что сам этого хочешь, куда приятнее, чем следовать чужой воле лишь потому, что обязан, связан клятвой, но испытывать при этом безразличие и апатию, отдающие привкусом пепла на языке.Задумавшись и потерявшись в своих мыслях, потерявшись в лабиринте серых стен дождя, Дазай не сразу замечает остановившуюся в конце парковой аллеи машину. По правде сказать, ярко-синюю иномарку он замечает только в тот момент, когда оказывается в трёх метрах от неё и слышит хлопок дверцы. А когда замечает, так и замирает столбом, потому что четыре месяца, две недели, три дня, восемь часов и пятьдесят восемь минут. И секунды тикают, тикают, тикают, но пропасть вдруг сужается до трёх метров, и над ней появляется мост, по ту сторону которого стоит явно измученный бессонницей Чуя, алое свечение которого отталкивает воду от привычного плаща и шляпы, скрывающей ярко-рыжие ещё сильнее вьющиеся от сырости волосы.- Чуя, - бессознательно шепчет Дазай.И не нужно прыгать через пропасть, не нужно кричать до срыва голосовых связок, и не нужно безразличное гулкое эхо, искажающее каждое слово. Чуя не слышит, по губам читает, и тонкие губы мафиози растягиваются в кривой ухмылке, дрожащей и натянутой. Дазай вспоминает визит Мори. Дазай вспоминает слова об ищейках. Дазай вспоминает о том, как любит Чуя быть в курсе всех дел в организации - порождённая предательством паранойя всегда цвела в Накахаре буйным цветом. Разумеется, Чуя узнал о том, что ищейки искали кого-то. Разумеется, Чуя узнал о том, кого именно, и поэтому он здесь. Но для чего? Убедиться, что босс не решил-таки избавиться от своего бывшего преемника, пусть и спустя столько лет? Или узнать, что за общие дела могут быть у босса Портовой мафии и предателя?- Босс сказал, у нас общее задание, - нехотя выдавливает из себя Чуя, первым подходя ближе, останавливаясь на расстоянии вытянутой руки. - В какое дерьмо ты вляпался на этот раз?- Почему сразу я? - по привычке включает маленького ребёнка Дазай, надувая губы, на что Накахара только закатывает глаза.- Потому что мне весь день названивает Анго. А если эта крыса звонит мне, значит, случилось какое-то дерьмо, для которого нужен ты, но до тебя он дозвониться не может. Я не твоя грёбаная секретарша, Дазай! Поднимай трубку, когда тебе звонят, или я возьму у Анго чип слежения и собственноручно запихну тебе в задницу.Как в старые добрые времена - ничего не меняется. В приступе сладкой ностальгии Дазай уже готовится поддержать эту бессмысленную перепалку, которая вполне может стать жаркой склокой, в процессе которой они с Чуей и подраться могут, но лёгкие так не вовремя скручивает очередным спазмом, и это не то, что можно скрыть. Режущая боль, нехватка воздуха, пульсация в солнечном сплетении, вызывающая тошноту - при всём этом лицо не удержишь, сколько бы опыта ни было, и Дазай сгибается пополам, на мгновение давясь невозможностью вдохнуть, а после судорожно закашливаясь.На этот раз приступ длится дольше, всё лицо краснеет, и на ресницах скапливаются слёзы. Дазай слышит за грохотом крови в ушах, как взволнованно суетится вокруг Чуя, как зовёт по имени, и чувствует прикосновения его ладоней к спине и плечам. Совсем как тогда, когда Дазай сбегал к нему домой из больницы. Ничего не поменялось. Абсолютно ничего не поменялось. Ни обстоятельства. Ни отношение. Ни они сами. Годы, долгие годы пролетели, и столько дерьма произошло в этой будто проклятой всеми богами Йокогаме, и Дазай предал Чую, предал их партнёрство, а Накахара суетится вокруг него, и волнуется, а из лёгких лезут белоснежные лилии, и из-за этого из груди рвётся хриплый смех.- Дазай! - в ужасе зовёт Чуя, пытаясь удержать чужое тело от оседания на асфальт, да ни черта не выходит.- Чуя... - посмеиваясь, закашливаясь, выдыхает Дазай и вытирает губы тыльной стороной ладони.Три бутона и множество лепестков, мокрых от слюны и крови, которые тут же вымывают потоки дождевой воды. Пальцы сгребают цветы с асфальта, и Дазай поднимает взгляд на поражённо застывшего Чую. Тот держит его за плечи, стоя коленями в луже. Ткань дорогих брюк промокла насквозь, но Накахару явно это не волнует, потому что взгляд голубых глаз устремлён на лепестки в руках бывшего напарника. Им обоим уже по двадцать семь лет, и Чуя старше почти на два месяца, но Дазаю кажется, они вернулись в прошлое, во времена их детства и юности. Во все те сцены, когда Чуя поднимал его на поле боя и тащил в больницу. Во все те сцены, когда Чуя таким же глазами смотрел на его раны или на отхаркиваемую кровь. Ужас, страх, паника - вот что видит Дазай в глазах Чуи. Вот только если раньше он мог успокоить того парой слов, то сейчас сила эмоций в голубых глазах такова, что Дазай понимает - никакие слова здесь не помогут. Да и как? Даже если бы Чуя не попал под влияние способности трансцендентала и не заразился сам ханахаки, он бы всё равно знал о том, что это и как работает, потому что в настоящем является заместителем Мори.Вспомнив Огая, Дазай вспоминает и слова Чуи о задании, которого не существует. Видимо, его предположение ошибочно, и Мори сам специально отправил Чую к нему, чтобы это дело не растянулось на ещё более долгий срок. Вот только если до этого Дазай понятия не имел, как сказать Чуе о том, что происходит, как завести разговор об их чувствах, то сейчас мужчина понимает - оно и не требуется. Чуя так смотрит на эти цветы, будто его личный крошечный безопасный мирок рушится. Нет, даже не так. Как будто от этого мирка остались руины, держащиеся на последней капле вере, а теперь и они обратились в пыль. Чуя смотрит на эти лепестки так, как Дазай смотрел на умирающего на его руках Оду, только его эмоции в тысячу раз сильнее. Потому что Дазай - умирающий от любви Дазай - не просто друг для него. И если учесть, что друзьями они толком никогда и не были, а напарниками быть давно перестали, остаётся лишь один вариант - тот, который озвучил Дазаю Мори. И если так... Если всё это правда... Тогда...- Эй, Чуя, - хрипло зовёт Дазай, прочищает горло и криво улыбается, протягивая дёрнувшемуся мужчине ладонь с цветами. - Это лилии, знаешь? Самые обычные лилии. Только совсем крошечные. Как думаешь, это новый сорт? Или способность трансцендентала уменьшила некоторые цветы, чтобы люди подольше мучились перед смертью, а не задыхались сразу? Или же всё дело в том, что я люблю человека, на которого нужно посмотреть в лупу, чтобы увидеть? Крошечные цветы для крошечного Чуи. Видишь, Чиби? Даже остатки способности погибшего эспера, впитавшиеся в землю этого города, считают тебя коротышкой.- Заткнись, придурок, - чисто на автомате огрызается Чуя, одаривая его недобрым взглядом.А после замирает, приходя в себя, и смотрит уже растерянно и даже потерянно. При иных обстоятельствах Дазай знатно бы поиздевался над ним, но не после того, как сам считанные минуты назад так же завис, стоя посреди парковой аллеи не в состоянии принять и уложить в голове открывшуюся правду о бывшем напарнике. А теперь Дазай вот так запросто вывалил на Чую свои чувства, предлагая лепестки в ладони в качестве доказательства, и Накахару можно понять. По крайней мере, Дазай понимает, потому что он тоже жил с этим все прошедшие годы - с верой в невозможность взаимности и мыслями о том, что ему не следовало покидать Порт и оставлять Чую позади. С мыслями о том, что все эти годы они могли быть рядом, но не были - из-за его ошибки. Дазай больше потерял после своего ухода, чем приобрёл. Уж точно не такой жизни он хотел для себя, дожидаясь долгожданной смерти. У него тоже были свои стандарты.- Мне не жаль, - честно отвечает Дазай, открыто глядя в глаза Чуи, судорожно шарящие по его лицу будто в поисках каких-то особых знаков, ответов. - Я ушёл из мафии, и это был мой выбор. Мне всё надоело и хотелось чего-то нового. Анго предал меня. Одасаку погиб. Из-за Анго. Из-за меня. Из-за Мори-сана. Мне всё осточертело, а тебя не было тогда рядом из-за отъезда. Мне не стыдно, и я не буду просить за это прощение. Это моя жизнь и мой выбор. Но сейчас, спустя годы, я знаю и понимаю, что мне не следовало уходить. Я многое упустил и многое потерял. Другая сторона не дала мне ничего кроме проблем, новых вопросов, усталости и разочарования.- Ты... Собирался рассказать кому-нибудь? Рассказать...Чуя мнётся и Дазай улыбается. Пусть слабо, но искренне.- Тебе? - и продолжает после едва заметного кивка. - Нет. Зачем? Такая красивая и трагичная, романтичная смерть. Намного лучше самоубийства даже с самой хорошенькой юной леди. К тому же, я не ждал от тебя взаимности, а спасти может только она.Чуя опять мнётся. Открывает и закрывает рот. Смотрит из-под нахмуренных бровей и отводит взгляд. Кусает губы и даже не замечает, что сжимает пальцы на плече Дазая сильнее. Хватка становится почти болезненной, и Дазай уверен, что останутся синяки. Но его это не заботит. Куда более волнующее зрелище открывается перед ним - неуверенный и как будто оробевший Чуя, который стыдится поднять на него взгляд. Кто-то другой сказал бы, что у Накахары привычно недовольное выражение лица, но Дазай хорошо знает своего бывшего напарника, знает каждую его реакцию на то или иное слово, действие, поведение.Чуя любит его - теперь это уже вне всяких сомнений. Но Дазай не знал этого, не замечал, не видел - значит, осознал свои чувства Накахара уже после его ухода из Порта. Однако Чуя тоже хорошо его знает. Он прекрасно знает о его «жизненной» философии и о желании умереть. Знает, что его признание может что-то изменить, спасти, но не решается озвучить всё это вслух, потому что до сих пор уважает выбор Дазая, его взгляды и его стремления. Он может спасти его, он должен спасти его - наверняка уже понял, зачем Мори отправил его к Дазаю, однако Чуя не решается сделать это, потому что сам Дазай всегда хотел лишь одного - сладкого вечного забвения.Глупый, глупый Чуя. Влюблённый, самоотверженный, жертвенный глупец. Он поднимается на ноги, морщась из-за промокшей одежды, ведь давно позабыл о контроле «Смутной печали», и рывком поднимает Дазая, крепко держа его, не позволяя осесть вниз. Он не говорит ничего, лишь ведёт к своей машине, но это объясняет Дазаю всё. Чуя решил промолчать, решил подарить ему смерть от ханахаки как самый лучший, самый желанный подарок. Подарить ценой своей собственной жизни. Глупец. Идиот. Верный, преданный несмотря ни на что пёс. Ради Дазая он поставил желание мужчины о смерти даже выше своей верности Порту. Ну что за идиот? Что за идиот? Почему из всех людей в мире самым важным для Дазая стал колючий, но такой мягкий и привязчивый Чиби? Дазай не заслуживает его.- Дазай? - хмурится Чуя, когда мужчина не позволяет усадить себя в машину.- Не поеду, куда бы ты меня ни тащил, - будто по секрету шепчет ему на ухо Дазай и отстраняется. - Я вообще-то очень крутой детектив теперь, Чиби. Ты должен знать, да? Я был тем, кто разбил нос Достоевскому на прощание. Я - легенда. Так что я не могу поехать не пойми куда с Исполнителем Портовой мафии. Это бросит тень на мою репутацию.- Ты головой ударился? - мгновенно раздражается Чуя, смотря так, что становится ясно - если понадобится, силой потащит. - Ты поедешь со мной, придурок. Мори-сан не просто так отправил меня к тебе.- О, ну это уж точно, - легко соглашается Дазай. А после опускает ладонь на щёку мгновенно замершего Чуи и, пристально глядя в расширившиеся голубые глаза, скользит ладонью вниз, по шее и плечу, по ключице и груди, пока не останавливает ладонь в районе левого лёгкого. - Но Мори-сан мне больше не начальник, и я не обязан слушаться. Ты можешь убедить меня, конечно, но плату я приму только одну.- Я тебе сейчас руку сломаю, - грозится Чуя, но выглядит это весьма жалко с учётом того, что он явно начинает понемногу задыхаться и паникует из-за этого же.Из-за того, что Дазай узнает правду.- Конечно, - вновь легко соглашается Дазай и склоняется к чужому лицу, вжимается лбом в лоб упёршегося в его грудь ладонями Чуи. - Но сначала ты отдашь мне мою плату.- Чего ты... Чего ты хочешь, чёртов Дазай? - сипит Накахара, явно пытаясь бороться с приступом кашля.Наивный. Дазай тоже пытался. Это никогда не работает.- О, это очень просто, - улыбается Дазай и заглядывает Чуе в глаза, плотнее прижимая ладонь к его рёбрам, а после обнимая второй рукой за талию. - Я хочу такой же букет, какие ты приносил мне в больницу, когда я работал на Портовую мафию. Букет из красного ликориса, Чуя. Букет, собранный из всех цветов, что растут в твоих лёгких.Видимо, у Чуи симптомы ханахаки проявились намного раньше, чем у него, потому что скручивает Накахару так, будто он хочет выкашлять не цветы, а собственные лёгкие. Ему остро не хватает воздуха. Лицо краснеет от натуги, как и уши, и шея, и пальцы судорожно скребут по груди Дазая, свидетельствуя о калёной боли в лёгких, а изо рта лезут острые лепестки алых цветов ликориса, остро пахнущие кровью, и по уголкам губ стекает вязкая слюна. Но Дазаю на всё это наплевать.Стоит только Чуе сплюнуть на асфальт ярко-красный цветочный ком, стоит ему только сделать первый судорожный вздох, как Дазай ворует у него кислород, целуя и ещё крепче сжимая его в своих жадных объятиях. Он не отпускает ни тогда, когда Чуя больно бьёт его в попытках отпихнуть, ни когда из чужого горла сквозь хрипы и кашель в поцелуй лезут новые лепестки ликориса, ни когда на языке ощущается привкус чужой крови и терпкая пряность смятых лепестков. И даже когда Чуя обмякает в его хватке, Дазай не отпускает его, всё целуя и целуя постепенно краснеющие губы и вылизывая с них потёки воды усилившегося дождя, явно решившего потопить Йокогаму в разлившемся заливе.- Белые, крошечные лилии, - только и шепчет Дазай в чужие губы, покусывая и вылизывая, не в силах оторваться и плавясь в тот момент, когда чужие руки перестают отталкивать и осторожно, почти робко скользят на шею, обнимая. - Так смеялся, когда всё осознал... Чиби-лилии для чиби-Чуи... Разве это не мило?- Во всём этом дерьме нет ничего милого, - всё ещё немного задыхаясь, хрипит Чуя и снова пихается, потому что они посреди улицы, и дождь, и холод, и много чего ещё: между ними и не только.Только Дазай не отпускает. Прижав мужчину ещё ближе к себе, ещё теснее, зажав ещё крепче, Дазай вновь целует его только для того, чтобы после закутать в полы своего промокшего плаща, будто это их обоих хоть как-то согреет. Нет, ни разу. Зато согревают руки Чуи, скользнувшие на его талию, обнявшие в ответ. Согревает его прижавшееся тело. Согревает то, как Чуя, пристально посмотрев в глаза, сам тянется и целует, пусть и коротко, легко, почти эфемерно. Это будто ответ, будто какая-то только им двоим ведомая клятва, и заполненные цветами лёгкие всё ещё горят, но в душе поселяется лёгкость и тепло.- Нам придётся о многом поговорить, Дазай, - негромко, серьёзно напоминает Чуя.- Да, о многом, - не видит смысла отрицать, соглашается Дазай.Он знает, это будет тяжёлый разговор, трудный разговор, длинный и сложный разговор. Им нужно обсудить прошлое. Им нужно обсудить настоящее. Им нужно обсудить будущее. Им нужно поговорить о самом важном и в то же время о том, о чём говорить совсем не хочется - о своих чувствах, что у них никогда не получалось. И уж точно им стоит поговорить о самоубийственной жертвенности Накахары, которую Дазай никогда бы не принял - только не от него, самого дорогого и важного несмотря ни на что для себя человека.«Стоит всё-таки поблагодарить Мори-сана за то, что открыл правду», - думает Дазай немногим позже, сидя на переднем пассажирском и обмениваясь с Чуей, везущим их обоих к себе домой, частыми взглядами - будто магнитом притягивает.Стоит, обязательно, потому что если бы не Мори, Дазай так и не узнал бы о чувствах Чуи. Этот идиот... Чёрт побери, что же он хотел натворить... Передёрнув плечами, Дазай тянется к мужчине, обхватывает его лицо ладонями и целует. Они стоят на перекрёстке на светофоре, как раз загорается зелёный, но Дазаю наплевать на это, как и на сигналы объезжающих их недовольных водителей, потому что важен только живой Чуя в его руках, мягкость его губ, тепло его тела и запах пряно-цитрусового парфюма и сигарет. Важно только то, что Чуя больше не пытается оттолкнуть, охотно отвечая на поцелуи и обнимая в ответ, что не пытается отгородиться стеной и натянуть привычные маски.Возможно, они с Чуей поссорятся, когда начнут разговор, который всегда старались отложить, который очень долго - слишком долго - откладывали. Возможно, они с Чуей подерутся. Возможно, они разнесут гостиную Накахары. А может, всё закончится тем, что жадный, порывистый, всегда прущий напролом Чуя этим вечером оставит много меток от своих губ и зубов на его шее и ключицах, на лопатках и рёбрах, а на утро они проснутся на сбитых простынях от судорожного кашля, и всё вокруг будет усыпано лилиями и ликорисом, потому что у них двоих цветы вряд ли исчезнут по щелчку пальцев с их-то неспособностью понять и принять и собственные чувства, и чужие, ответные, самые желанные. Неважно, каким будет расклад. Главное, что они с Чуей вновь есть.Они с Чуей вновь есть и они всё обсудят, и Дазай сделает всё, чтобы они смогли примириться, прийти хоть к какому-то согласию. Однажды Дазай уже совершил ошибку, выбрав неправильный путь и оставив напарника позади. Оставив позади человека, который, как оказалось, готов умереть за его, Дазая, счастье. Буквально. Просто потому что счастье Дазая есть и его собственное счастье. Тихая, беззаветная, жертвенная любовь, подобная любви самого Дазая. От этого сердце рвётся и душа кровоточит, но в то же время Дазай чувствует небывалое, неведомое ему ранее счастье. Потому что у него есть такой человек. Потому что у него есть Чуя, являющийся этим человеком. У него есть они с Чуей вместе. И только это, только это - самое главное. И это «самое главное» Дазай больше не упустит, не отпустит и не потеряет. Несмотря ни на что.

You got me scattered in pieces: shining like stars and screaming. Lighting me up like Venus, but then you disappear and make me wait. Every second's like torture. This is a modern fairytale: no happy endings. - Selena Gomez (The heart wants what it wants).

|End|