Сашка, сердце которого заклокотало в груди от моих истошных криков, немедленно вскочил с дивана и под недовольные ругательства Рахмана рванул ко мне. Он встряхнул меня за плечи, заставив вернуться в реальность из мира кошмаров.

Все лицо горело. Он с жалостью принес мне воды, которую я выпила, не в силах о чем-либо думать. Его вопрошающий взгляд выделяется в темноте. Скрипнул в коридоре пол.

― Заходи, Айла. Мы услышали тебя. ― Тяжело вздохнув, я рухнула на подушки, в которых мечтала зарыться. Девушка, в своём привычном темном и длинном платье осторожно вошла в выделенную для меня комнату.

― Как давно ты кричишь во сне? ― Я промолчала на ее вопрос. ― Это дурные знаки, Мия.

Сашка закивал в знак поддержки, поправляя мое одеяло. Не долго думая, он залез под него.

― Больше всего я ненавижу просыпаться. ― В тихой темноте призналась я, касаясь в воздухе вытянутой руки Сашки. Наши длинные и тонкие пальцы были похожи. Играясь и соприкасаясь, мы создавали причудливые образы. ― К кошмарам можно привыкнуть, а к их избавлению ― нет.

Топот в коридоре, и в дверях возникает высокая и сильная фигура Рахмана.

― Ну, и что здесь за собрание? ― Хмуро спрашивает он, поправляя на себе брюки. Он рухнул на соседнее кресло, недовольно разглядывая присутствующую Айлу: ему не хотелось вмешивать ее в эти дела.

Сашка махнул рукой и улыбнулся своим подбитым глазом.

― М-да... Видок у всех хреновенький. ― Заключил Рахман. Мы все переглянулись, и раздалось подобие хриплого смеха. Губа, разбирая, нервным пульсом давала о себе знать. ― А чего это ты такой счастливый? ― Обратился он к Сашке, который и правда улыбался искренне. Тощий парень уверенным движением рук ответил ему. ― А-а-а... Ну да... Ну да... Ты среди друзей...

― И две тысячи лет война... Война без особых причин... ― Пробормотала я, потирая усталые глаза.

― Война ― дело молодых, лекарство против морщин... ― Усмехается Рахман.

― Однако от войны и появляются морщины. ― Заметила я, прижимаясь к теплому Сашке.

― Но ты-то сегодня задала жару! ― Захохотал Рахман. Ему было весело, мне же нисколько не хотелось разделять его счастья. ― На долю секунды я подумал, что ты вовсе не трахалась с Еремеевым, а дралась с ним.

― Так оно и было. ― Отвечаю после минутного молчания. ― Однажды я запустила в него топором, а он почти что лишил жизни моего друга. Такие вот были игры в салки. Детские игры, не больше. ― Все смокли, а мне так хотелось продолжить. ― Однако кто же знал, к чему приведут эти детские игры во взрослых.

― О, так ты поэтому залегла на дно? Наш отец обычно уезжает куда-нибудь на острова, после того, как засудит местного криминального авторитета. Из соображений безопасности. ― Айла согласна кивнула ему.

― Нам часто приходится менять место жительства. На нас уже два раза нападали, но это, к счастью, было давно. Сейчас папа усилил охрану, установил камеры, но в этой квартире все равно страшно...

― Брось, Айла! Никто не ворвется, как в прошлый раз.

― Не напоминай! ― Взмолилась она.

― О чем? ― Приподнялась я, ощущая нарастающее волнение. ― Расскажите! Ну же, не молчите! Я чувствую, что это очень важно.

Брат и сестра переглянулись, и Айла, наконец, кивнула в знак согласия.

― Я была тогда маленькая. Ворвались люди в наш частный дом. К счастью, домработница успела набрать отца... Минут через пять весь дом окружил ОМОН, и все закончилось благополучно.

― А кто нападал? ― Не унималась я.

Оба пожали плечами.

― Наверное, дружки очередного подсудимого.

Сцепив руки и положив на них подбородок, я оторвалась от реальности. Голоса моих друзей почти что не доходили до меня. Рахман подумал, что я погрязла в собственном мире, отчего запустил в меня подушкой.

― Фамилия Громов вам ничего не говорит? ― Резко спросила я, задержав в груди воздух.

― Эм... Не знаю... А что? ― Ответил Рахман, а Айла потупила голову.

― Тогда ничего. ― Отрезала я, и стала выгонять всех, кроме Айлы, которую попросила задержать до тех пор, пока не усну. Подозрения Рахмана снова вспыхнули.

Прождав минуту, чтобы удостовериться, что нас никто не подслушает, я почти что напала на Айлу, которая отрицала все. Я пустила в дело все свое ораторское искусство, она молила о том, чтобы я никуда не лезла, иначе вообще перестану спать.

― В том-то и дело, Айла, что это моя война. И я хочу закончить ее. Ты должна мне помочь все это прекратить.

― Ладно... ― Сдалась она под новым потопом моих слов. ― Однажды я залезла в кабинет отца, после того, как меня вернули домой. Ну, Рахман тебе, наверное, рассказал мою историю. ― Девушка вся покраснела. Ей было невыносимо стыдно открывать свои сокровенные глубины мне. ― Я знала, что на каждого врага у отца есть досье. ― Она судорожно вдохнула и не смогла продолжить.

― Ты искала упоминание о Германе? ― Осторожно спросила я.

― Я боялась! Боялась, что они с ним что-то сделают! Мой папа опасен! ― Вскрикнула она от отчаяния, и мне пришлось немедленно заткнуть ей рот ладонью. "Все хорошо", ― настоятельно произнесла я, вбивая эти слова в ее голову. ― У него в кабинете много папок. Я случайно наткнулась на одну! Я правда не хотела!..

― Эта папка все еще там? ― Полюбопытствовала я, уже обдумывая план кражи. Девушка кивнула. ― Проведешь меня в кабинет отца? ― Она отрицательно качает головой. ― Но мне нужна эта папка, Айла! ― Она была непреклонна. Наполняясь гневом, я нашла ее самую болезненную точку. ― Иначе они убьют Германа.

― Что? ― Слишком быстро выпорхнуло из нее. ― Кто?

― Мой отец. Он запросто может прикончить Германа.

― Но за что?

― За то, что он раскрыл всю его систему. Более того, Герман разрушил ее. Сама понимаешь, чем это грозит.

― Твой отец... Он... Бандит?

― Хуже. Он ― убийца.

Она вся сжалась от каждого брошенного мной слова. Разве можно любить того, кто когда-то разрушил тебя? И за что? За какую-то глупую месть. Она взяла меня за руку и повела в самую дальнюю комнату их большой квартиры. Ключ был спрятан раме картины. Замок щелкнул. Она пропустила меня вперед, но сама осталась стоять у двери.

Мне больше и не нужно было. Я с жадностью накинулась на огромные и заполненные папками полки. Все они размещались в алфавитном порядке. Каждая ― большой толщены.

― А твой отец... Он ― прокурор?

― Верно.

Я закивала и отвернулась.

Как же им рассказать, что Герман мстил не им, а их родителям? Они ни за что не поверят, посчитают, что я пытаюсь так или иначе защитить его или что я просто сошла с ума.

Нужная папка, с криво выведенным на ней "Дело Громова" оказалась в моей руке. Я прижала ее к груди, чувствуя, что она многое раскроет мне. Пусть и не все, но многое.

Уже в коридоре, собираясь уходить, Айла остановила меня.

― Ты же не позволишь его убить, правда?

― Я не знаю. ― Только и нашлось у меня. Я оставила ее с резко состарившимся от внутренних мук лицом.

***

Папка с делом Громова была одной из самых заполненных. Стоило бросить ее на кровать, как из нее вывалилось несколько фотографий. Я внимательно рассмотрела их, находя небывалый ужас от вида маленького Германа. Действительно, злые глаза.

Всю ночь напролёт я читала дело, множество документов и показаний. И просачивалось везде одно лишь слово ― ложь. В каждом показании свидетелей, в самом обвинении ― ложь.

Подшивки фотографий... На них сам Стас Громов то примерный семьянин, то преступник. Его обвинили в изнасиловании несовершеннолетней, но вину свою он так и не признал. Года в тюрьме, и в конце приписка ― повесился в собственной камере. И я уверена, что это ― тоже ложь.

На одном из листов появилось и мое имя. Я замерла от ужаса данных мной показаний.

"...Я зашла в комнату и увидела, как дядя Стас стоял посреди комнаты без штанов, а Майя сильно плакала на кровати. Дядя Стас попросил меня молчать, сказал, что Майя провинилась и ее нужно немедленно наказать..."

Меня чуть бы не стошнило прямо на пол. С трудом отдышавшись, я попыталась вспомнить этот момент из моей жизни, но была сплошная темнота. Я стала бить во все двери ― ничего. У меня не было этого воспоминания, да и представить его своими глазами совершенно не получалось.

Ложь.

Я не помню того, чего не было. Я в своем уме, и я твердо уверена в лжи. Но ведь... Я ведь правда в своём уме?.. Отбросив сомнения, я принялась рыться дальше, сталкиваясь все с большим кошмаром.

Они не остановились после того, как как засудили Громова Стаса. Они продолжали следить за его семьей. Было особое досье на каждого члена семьи. А вот и мать Германа... Примерная жена, скатившаяся после события с мужем в пучину алкоголя и аморального образа жизни. Ее обвиняли и в проституции, что закончилось тем, что она завела себе нового мужа, бывшего зека, который стал новым отчимом для Германа.

Я понимала, что роюсь в делах чужой семьи, что мне, по крайней мере, должно быть стыдно, но разве семья Германа не переплелась с делами моей семьи?

На детей, ранее воспитываемых в благополучной семьи, обрушился Ад насилия, который довел Германа до истощения и потери моральных ценностей. Дети, по показаниям неизвестных, сбегали к соседям, где отчим и мать все равно их доставали. За любой проступок их били бытовыми приборами. Сам Герман несколько раз попадал в больницу с серьёзными сотрясениями.

Но вот о его сестре ничего сказано не было. Неужели ей удалось сбежать из этого Ада? Если так, то ей повезло намного больше, чем ее брату.

Герман пережил самые настоящие спартанские условия выживания. В тринадцать он попал в колонию, после которой вернулся совершенно другим человеком. Бывший мальчиком для битья, он собрал вокруг себя большую шайку, которая скоро завоевала власть сначала во дворе, потом в районе, потом...

И снова фотографии. Мальчик-спартанец. С множеством ссадин и синяком, плюющий на все ценности, готовый избить любого. Он вырос ожесточенным монстром, который мстил за своё испорченное детство абсолютно каждому.

Досье матери заканчивалось ее самоубийством.

В нашей старой квартире..

Повешение.

Глаза закрылись и пронеслись его слова. Вспомнились жаркие касания, тяжелые вдохи, а после удары по моей голой груди. Стало тяжело дышать. И какая-то доля моего сознания признала: он имел на все это право.

После смерти матери Германа отправляют снова в колонию, откуда его вытаскивает уже дядя, работавший некогда в органах полиции. Фамилия Громов сменилась на Еремеева. Так началась его новая жизнь.

"Приписка: появление во дворе Харитоновых больше не замечено".

Он исчез после того, как не смог меня убить.

Голова закружилась, и я рухнула на подушки.

...Вот они гонятся с группой других злых мальчишек за мной, заводят меня специально на кладбище, которого я страшно боюсь. Они кидаются в меня бутылками, которые чаще всего попадают либо в голову, либо в спину. Несколько осколков порезали кожу. Я прошу о помощи, вижу единственное спасение: залезть на крышу старого склепа, где и после спасаюсь... Им просто надоело пасти меня, ждать, когда я слезу...

― Эй, Казачок! Я еще обязательно вернусь к тебе, слышишь? Обязательно вернусь, чтобы завершить начатое!! Жди меня, Казачок, и я обязательно еще отомщу!!

Я не могла поверить в то, что отец Германа ― насильник. Просто не могла по одной простой причине: его любила моя мать. Пусть она и боялась этой любви, пусть и была верна мужу, но она любила.

Снова стало тяжело.

Он имел на все это право. Он имел право вершить свой самосуд.

Потому что на его месте я бы сделала то же самое. Я бы тоже никого не жалела.

От сильного ветра на улице качнутся весь многоэтажный дом. Давно пора была засыпать, но я не могла. Сжимая осторожно в руках фотографию Германа, я качалась назад-вперед, вперед-назад...

Он обещал, что вернется. И он вернулся. Он обещал, что отомстит. И он отомстил. Он обещал, что доведет до конца. Но он не сумел... Он снова, как и в прошлый раз, остановился прямо в шаге до конца...

Подобие улыбки, возникшее от предполагаемых мной причин подобного поступка, выступило у меня на лице.

***

Поздним утром, после долгого пробуждения, в квартире я застала только Айлу и Рахмана. Первая не отрывала от меня взгляд, полный надежд, второй же внимательно следил.

Мы договорились с тем, что будем максимально осторожны. Кучка скинхедов Соколова могла появиться из ниоткуда. Для большей безопасности моя бита уже была в рюкзаке. Так как ручка ее высовывалась, я могла немедленно ей воспользоваться.

― Все еще хочешь уйти?

― У меня есть дела.

Рахман кивнул и отпустил меня восвояси.

С одной битой чувствовать себя в полнейшей безопасности не получалось никак. Именно поэтому было решено идти домой, чтобы забрать пистолет отца. Однако этот план был нагло разрушен тем, что в квартире оставалась Стеша. Я поняла это по громко раздававшейся музыке и распахнутым окнам. Я прождала, наверное, больше половины дня, пока она, наконец, не соизволила выйти из подъезда, пьяно шатаясь из одной стороны в другую.

― А мне плевать! ― Завопила она прямо в трубку, то плача, то смеясь.

Я следила за ней из-за угла, примечая про себя, что светлые ее корни отросли, однако она не спешила их закрасить. Раньше подобной лени в плане внешности Стеша себе не позволяла. Кроме того, не заботясь ни о чем, она гневно материлась прямо в трубку. Я не позволила себе поволноваться за нее даже тогда, когда ее фигурка скрылась в автомобиле Майкла. Пусть делает то, что желает.

Быстро поднимаясь по лестницам, я обнаружила незакрытую дверь. В квартире было тихо, на кухне разбита чашка, осколки которой разлетелись по всему полу. Кто-то явно был не в духе.

Код сейфа был прежним. Отец даже не удосужился его поменять, предоставив мне оружие, способное убить его самого. А вот дверь его спальни была заперта, как, впрочем, всегда. Поразительно, как я могла быть такой идиоткой, у которой даже не возникло мысли о том, что отец может что-то здесь скрывать.

И он скрывал. Я убедилась в этом после того, как выломала замок инструментами и снова наткнулась на замки. Но и они поддались на мои яростные удары небольшим ломом. И тогда-то вся подноготная моего отца предстала перед глазами.

Нелегальные поставки... Морские грузоперевозки... Несколько союзников... Огромные деньги...

Голова могла закружиться от количества нулей заработка в документах, которые он хранил в самых укромных местах. А я их раскидывала, со злобой рвала на части, мечтая увидеть его лицо, когда он посмотрит на мое творение. Вся моя грудная клетка наполнилась непередаваемым безумием, перед которым отступил весь рационализм.

"Это ради чертовых денег все нужно было? ― вопил внутренний голос, разрывающий остатки самообладания на кусочки. ― Поганный мерзавец! Как же я тебя ненавижу!"

Но документов было мало. В них почти что не указывались имена, места и кампании. Отец все умело замаскировал, никого не подставлял, особенно себя. И это злило. Я отчаянно искала любой банковский счет, но никаких чеков не обнаружилось. Нигде. Последние документы свидетельствовали о недавней грузоперевозке. Не долго думая, я вложила их в папку с делом Громова, где на одной из фотографий с отчимом Германа заметила необычную татуировку. Свастика фашистов на плече отчима.

В горле пересохло. Я заставила себя с трудом оторваться от татуировки и не думать о том, что он мог творить с пасынком.

Эта фотография отрезвила меня. Обведя взглядом полуразрушенный кабинет, я поспешила в собственную комнату, надеясь собрать некоторые пожитки, но каково же было мое удивление, когда я обнаружила полнейший хаос. Обои были порваны... Кровать разнесена напрочь... А фотографии с Богданом, висевшие над комодом, вдребезги валялись на полу...

"Этого тебе, Стеша, я просто так не прощу", ― подумала мстительно я, поднимая фотографию с Богданом, которую приложила с некоторым волнением ближе к сердце. Пусть там побудет. Так легче.

Волна стыда накатила с бешеной силой. Я живо вспомнила его хриплое признание в любви и побег с Еремеевым, который закончился бестолковой войной. Что же еще? Разрушенная комната. Одиночество. И новая война. И из всего этого адского остался один Богдан, который продолжал быть мне верен. По крайней мере, мне хотелось так думать.

На секунду я почувствовала себя "новой" Мией, но холодный хохот раздался где-то внутри, и лицо окаменело. Пришлось возвращаться в кабинет отца, искать его пусть и небольшие, но частые счета в банке. Если у меня и не получится призвать его к ответу за сотворенное им зло, я оставлю его хотя бы без ничего.

Реквизиты вместе со вкладами и карточками нашлись в другом шкафчике. Через несколько минут сборов я уже знала точно, куда пойду дальше.

***

Его не переводили в другую палату. Более того, все аппараты продолжали свою работу, мерно вырисовывая биение сердца и фиксируя непонятные мне показатели.

Пропустили, пусть и с трудом. Пропустили, хоть и родители оставляли запрет. Пропустили, потому что я вручила достаточно денег.

Но я не подходила к нему. Как дура, сидела у самой двери прямо на полу, согнув ноги в коленях и упираясь в стену. Спать было неудобно, но тело отказывалось менять позу, находя странное наслаждение от затекших конечностей. Но я была в безопасности. Здесь приятно пахло теплом и дорогим мне человеком. Я не видела снов, все было так, словно я провалилась в черную плоскость.

Однако забытие долго не продлилось. Меня отчетливо позвали несколько раз.

― Мия? Это ты? Мия? Почему ты молчишь? Мия!

Мы изучаем друг друга, даже не веря, что когда-то были лучшими друзьями. Сколько мы не виделись? Впрочем, не важно, ибо по ощущениям ― сотню лет. Кажется, я даже успела забыть то, что он любит есть на завтрак и какую рубашку надевает по четвергам.

― Потому что я не знаю, что тебе сказать. ― Когда тишина затянулась, мне пришлось хоть как-то развеять ее оковы. ― Я подвела тебя.

― О чем ты говоришь? ― Глаза снова закрылись. Я вслушивалась в его ровный, но болезненный голос, ощущая себя маленькой девочкой, которую он обязательно защитит. Вспомнились мои две косички и худенькое бледное лицо. Я пытаюсь продолжить эту вспышку, пытаюсь представить себя маленькую с улыбкой, но все идет крахом. ― Я так рад тебя видеть! Почему ты не подходишь? ― И тут подозрения Богдана усилились. Он заметил огромные мешки под глазами, сумасшедшую усталость во всех движениях, которые потеряли любую грацию, оставляя только эффект надломленности. ― Мия?..

― Знаешь, ― как-то отстранено, с дурацкой горькой усмешкой говорю я. ― Я бы никого, кроме тебя, никогда и не любила. Правда-правда. ― Зачем-то кивнула, уверяя в этом другую часть себя, которая истошно завопила в области груди. ― Только сейчас любить не получается... Совершенно... ― Голос потух, заставляя саму себя съежиться от этой внутренней пустоты, которую нечем было забить перед ним.

Тишина зазвенела в палате.

― Подойди ко мне. ― Просит он без нажима, без давления и команды. Он просто просит. Для себя. И для меня.

― Нет, Богдан... ― Качаю я головой, с треском в костях поднимаясь на ноги. ― Больше я тебя не подведу.

― Мия?.. ― Его голос, как взметнувшаяся и порвавшаяся неожиданно струна, царапнул меня с болью.

― Я бы правда никого, кроме тебя, больше б не любила. ― Я обернулась на прощание, чувствуя, как губы кривятся в немом крике, а пальцы сжимают дверь. Он смотрит на меня, тянется всей душой и телом, но есть ли в его попытках хоть какой-то толк? Голова склонилась к двери. ― Но не в этой жизни, правда? Все не в этой жизни...

И с трудом раскрыв пальцы, слыша его хриплые крики с просьбой вернуться и все объяснить, я ухожу прочь. "Родители пациента обычно приходят к шести", ― звучат слова медсестры.

В пустом коридоре совершенно тихо, но в голове моей кричат сотни голосом, среди которых мольбы Богдана вернуться. Опустошенный взгляд нацелен в угол. Я сама лишила себя последней надежды, оставшись на линии фронта бойцом одиночкой. Тетя Аля появляется первая, а я даже не могу взглянуть на нее.

― Ты заходила к нему? ― С волнением спрашивает она, постоянно оборачиваясь. И вот приходит ее новый страх ― муж, который совершенно не рад моему присутствию.

― Противная девчонка! Да как ты посмела прийти сюда после...

Я абстрагировалась. Я не услышала его оскорблений.

― Не удержалась, простите. ― Голос был настолько бесцветен, что оба родителя замолкли. ― Отец уже предупредил вас? Ведь вы... ― Я подняла палец на отца Богдана, даже не глядя ему в глаза. ― Чертовы соучастники.

― Пришла судить меня? ― Повысил голос взбешенный моим равнодушием мужчина, которого тетя Аля попыталась унять.

― Нет. ― Спокойно покачала головой. ― Я видела документы. Вы больше не участвуете, так как вышли из игры. ― Я тяжело вздохнула и вытащила из-за спины рюкзак, готовясь перейти к главной цели. ― Денег у вас сейчас нет. ― Как утверждение произношу я, медленно поднимая взгляд на их лица, в которых смешалось множество эмоций. Дядя Слава захотел снова меня оскорбить, но его остановила, сжав ладонь, тетя Аля. В глазах ее было отчаяние. ― Но ему нужно лечение. Не здесь.

― Откуда ты...

― Медсестры ― болтливый народ. ― Отрезала я, вытаскивая пакет с множеством купюр иностранной валюты. ― Здесь деньги. ― Но они не поверили моим словам. Пришлось раскрыть пакет прямо перед их глазами. Тетя ахнула. ― Однако у меня условие. ― Я упрямо посмотрела в побледневшее лицо дяди. ― Вы работали с ним. Вы знаете его лучше, чем кто-либо. Где деньги?!

Последний вопрос прозвенел повысившимся до предела тоном.

― Какие деньги? ― Не понимала тетя Аля, перекидывая свой взгляд с пакета на мужа.

― Вы прекрасно понимаете о каких деньгах я говорю.

― Я не знаю. ― Пожимает он плечами. Это движение полностью выносит мои нервы, отчего я, обуреваемая яростью, отталкиваю дядю прямо к стене, впиваясь в него испепеляющим взглядом.

― Не смейте мне лгать!! Мне нужны эти деньги!!

― Зачем, малявка? ― Рассмеялся он над моей выходкой.

― Дорогой... ― Вдруг прервала нашу войну взглядов тетя Аля, увидев рассыпавшееся множество купюр с упавшего пакета. ― Скажи ей. ― Взмолилась она, не решаясь собрать деньги. ― Они нужны нам... Ради сына...

Если бы она только знала, что я готова отдать ей все содержимое пакета просто так. Если бы она только подумала об этом на секунду, во мне была бы вера в то, что она все еще любит меня.

― Он спрятал их. ― Без особо удовольствия мужчина отталкивает меня как назойливую муху, отряхивая рукава своей старой потрепанной куртки. ― Куда именно ― я не знаю. Могу только догадываться...

Я нетерпеливо сжала кулаки. Мужчина усмехнулся.

― Кого никогда не встречала свора конкурентов? ― С особым ехидством произносит он, поднимая пакет и мысленно подсчитывая сумму, которой должно хватить сполна. ― Чье имя они могли только слышать? Но обладательницу, ― он заулыбался еще шире, ― не знают.

Плюнув своим выражением лица в мою сторону, мужчина ушел, сжимая под подмышкой пакет. Я поправила капюшон, невольно провела рукой по призрачным волосам, и только заметила, как тетя Аля оставалась словно на распутье.

― Увезите его. Подальше отсюда. ― Сказала все я за нее. ― Ему может грозить опасность. ― Но почему: я промолчала. Богдан был моей слабостью, и если что-то пойдет не так, мучить меня будут именно через него. Но тетя Аля сама смутно догадывалась обо всем этом. ― Лечение проходит в Германии, ведь так?

Она сдавленно кивнула мне, все еще не решаясь уходить.

― Мне не нужна ваша благодарность. Я делаю это ради него и... ради вас. ― Тетя Аля не сдвинулась с места. ― Уходите же!! ― Вскрикнула я, сама не двигаясь. Она проговорила что-то неразборчивое, губы ее тряслись.

― Очень жаль. ― Прохрипела она.

Жаль... Жалость...

― Не отдавайте меня ему, пожалуйста!! ― Руки вцепились в дверной косяк комнаты Богдана, который так неудачно вышел куда-то на улицу. Он бы не допустил всего этого, он бы просто не позволил.

― Папа желает тебе добра...

― Он хочет стереть мне память!! Я подслушала его разговор! Пожалуйста, не отдавайте ему меня!!

Вспышка закончилась, а я лежала на полу, хватаясь за руку тети Али.

― Не лгите. ― Я вырвала свою ладонь, скалясь, как дикий зверек. ― Вам совершенно не жаль.

Презрение выступило на моем лице. Я, отталкивая ее, поднялась на ноги и, хриплыми стонами, побрела по коридору. Кажется, я начинаю вспоминать последние мгновения до того, как все стерлось в моем сознании. Раньше это доступно не было.

На улице, где бушевала назревающая буря, дышать стало намного легче. Прислонившись к железному забору, я заметила привычную слежку за мной ни на секунду не отстают от меня.

― Значит, у той, которую они никогда не видели, ― вслух подумала я, нервно смеясь над ситуацией, потому что ничего другого у меня не оставалось. ― Если так, то это чертовски умно, папа. Ты просто молодец.

Когда мораль была затолкнута куда подальше, я старалась из всего выжимать максимум пользы для себя. Всякий раз, когда восставала совесть, ей противоборствовал инстинкт выживания, который, разумеется, побеждал беспрекословно. Лучшего мотиватора, чем дуло пистолета, направленного мне в спину, придумать было нельзя.

Михей, стоило мне подойти к собственному внедорожнику, махнул мне рукой. Скотина. Развернувшись, мои ноги повели меня к ним. Они соизволили разве что опустить окно.

― Как поживаешь? ― Он выставил свои пожелтевшие зубы, придерживая руку на кармане, в котором вырисовывался контур пистолета. Я сглотнула. ― Тут наводочка пришла. Твой папаша в городе.

― Буду знать. ― Кивнула я, чувствуя, как внутри меня что-то надломилось. Страх, холодный, обезумевший, появился из ниоткуда паническим приступом.

― Узнала, где деньжата? Может, нам вмешаться?

― С чего бы это? ― Подозрительно интересуюсь я. ― Раньше вам дела не было, теперь готовы пистолетиками помахаться? ― Издевка слетела с губ прежде, чем я осознала двойственной своих слов.

И тут-то Михей показал, что шутить с ним лучше не стоит. За считанную секунду он схватил меня за воротник и дернул на машину, практически засовывая в нее через полуоткрытое окно. Я пропищала что-то невнятное, но и тут меня заткнули, хорошенько встряхнув.

― Нам... ― Вразумительно говорит он, снова встряхивая. ― Стоит... ― Выкидывает, не церемонясь, через окно. ― Вмешаться?

Другие мужчин, сидевшие в машине, загоготали.

― Нет. ― Мучительно произнесла я, чувствуя, как горит кожа в содранных местах. У кого-то из них зазвонил телефон, и былая радость от выходки немедленно сменилась на полнейшую серьезность. "Будем через минут десять", ― кивнул говорящий, которого сходу понял Михей.

― Нужно уехать. Не натвори никаких глупостей, чтобы нам потом не пришлось соскребать тебя с асфальта. ― Он пригрозил толстым пальцем, до последнего момента строго глядя на меня.

Как только простыл след их машины, я сплюнула и двинулась к своему авто. Лучшего случая решить все по-тихому и по-хорошему мне не предоставиться. Чтобы как-то сбить навязчивые мысли, я закурила прямо в салоне, со странной мыслью понимая, что превратилась окончательно во врага своего романа. Какая ирония.

Если мне придется искать Стешу, а мне придется, то я могу с легкостью наткнуться и на чертова Еремеева. Однако к этой встрече я готова не была.

Я обогнула собственный двор, но света в квартире так и не заметила. Скорее всего, виновница сейчас в разгуле, не подозревая, что я ее разыскиваю. Однако где именно она могла находиться ― у меня и в мыслях не было. Медленно покуривая, я мчала через весь город, подозревая, что Майкл снова гуляет у заброшенной водонапорной башни.

Все мысли заняты были странной нервозностью и спешкой криминалов. Готовы вмешаться? Не верю, что из благих намерений. Скорее всего, они боятся того, что в городе снова отец. Или новые враги? От злобы я ударяю по рулю, но вовремя его схватываю обратно, чтобы не выскочить из дороги прямиком в кювет.

Я проезжала по проселочной дороге мимо городского кладбища, чувствуя, как сердце неприятно заныло. Там, где-то среди оград, на которых давно потрескалась старая краска, и мраморных плит, лежит моя мама. Не видя дороги перед собой, я вглядывалась в памятники, не в силах оторвать взгляд. Неприятная тоска поселилась где-то внутри. Сигарета выпала из пальцев.

Приближаясь к цели, я уже слышу навязчивую безвкусную музыку и вижу некоторые парочки, либо старающиеся уединиться, либо основательно проблеваться в кустах. Мою машину проводили взглядами, вспоминая, где это они раньше видели меня. Ноги ступили на землю. Я даже не пытаюсь слиться в толпе, ибо огнестрельное оружие внушает мне безопасность среди кучки пьяной молодежи.

― Шоу! Шоу! Прыгнет или нет?! Делаем ставки, друзья! ― Орет местный заводила, собирая с некоторых участников приличную сумму денег. Я сотню раз слышала о некоторых абсурдных выходках, как, например, зарыться в старую могилу и просидеть там минут пять, которые всячески придумывались для развлечения плесневеющей вечеринки.

Решив, что Майкл однозначно не пропустит подобное шоу, я мгновенно двинулась за толпой, что осадила полуразрушенный и Богом забытый бывший пионерский лагерь.

Над моей головой тянулась протянутая с водонапорной башни труба, что всячески сотрясалась, издавая пугающие звуки. Из некоторых ее дыр капала вода, словно отсчитывая секунды. Странное ощущение опасности усилилось, как только я приблизилась.

― Эй! Ставки делать будешь? ― Тронул полупьяный парень меня за плечо, протягивая мешок.

― Какие ставки? ― Не совсем поняла я, замечая покрасневшие глаза от наркотического курева.

― Прыгают сегодня. Два варианта: сдохнет или выживет. Сколько поставишь? ― Он с трудом стоял на ногах. А как только на его плечо положил руку тот самый заводила, чуть бы не рухнул.

― Скажу по секрету: ставь на смерть. ― Как эксперт посоветовал заводила, пьяно мне подмигнув. ― Девяносто девять процентов, что он умрет. Не поскупись.

Презрительно оглядев их, я вытащила из рюкзака несколько тысяч.

― На то, что выживет.

― А кто ты? Как тебя записать?

― Запиши как Харитонову...

― О-о-о... Ты случайно не та самая Харитонова? ― Оба закачались на месте же. Заводила шикнул на своего помощника.

― Дурачье! Эта девка другая.

― Ха, тебе ли не знать. Видюху эту аж десять раз, наверно, глянул.

― Что за видео? ― Вмешалась я в их пререкания, изучая толпу в поисках сестры.

― Пардон, мадам, но я должен идти объявлять! ― Он отвесил подобие поклона и исчез в толпе вместе со своим дружком. Не успела я пройти мимо некоторых людей, как через громкоговоритель услышала снова его голос. ― Итак, ставки сделаны! Игрок готов! Прошу взглянуть на него! Он ждет вашего внимания!!

Заводила вскочил на крыльцо лагеря, указывая рукой вверх, на крышу. Но мой взгляд, напротив, последовал по пути трубы. Конец ее был скрыт кустами, через которые я с трудом пробралась. Труба заканчивалась прямо у старого бассейна, от которого, по сути, остались одни обломки. Зря я, кажется, поставила на выживание. Шансов у игрока не было. Воды мало. А высота... И только сейчас я обратила внимание на крышу, на которой стояли двое. Оба раздетые по пояс терпели суровый ветер на высоте четвертого этажа.

― Прыгай! Прыгай! ― Заорала разом толпа, обезумевшая от подкинутого им так удачно развлечения.

Пытаясь разглядеть стоявших на крыше, я начинала понимать, что в глупейшую передрягу могл влезть только Толик. И смутные мои догадки начали постепенно превращаться в правду, отчего все нутро немедленно запротестовала против всего.

Я отшатнулась назад, врезалась в дерево и попыталась хоть как-то угомонить два голоса. Оба противоречили друг другу. Один призывал спокойно глядеть на все происходящее, отбиваясь от второго тем, что люди вольны делать все что угодно. А вот второй, самый разрывающий, орал что есть мочи о том, что их нужно спасать.

Схватываюсь за голову, пытаюсь перебить два этих голоса, но у меня ничего не получается. А тем временем заводила только подгоняет Германа и Толика, между которыми происходит незримая борьба.

― Точняк не выберется. ― Скептично заметила сидевшая неподалеку от меня девушка. ― Как прыгнет ― все старые плиты подымет, которые не дадут самому всплыть.

― Вот болван. Да это же чистое самоубийство!

― Хватит! ― Заорала я так громко, что на меня многие повернули головы. А я просто пыталась перекричать голоса внутри. Однако в этот самый момент раздалась команда прыгать, и толпа захлопала. ― Не прыгайте! ― Я пытаюсь протиснуться через людей, хоть как-то привлечь на себя внимание, но разве может один человек перекричать целое стадо?

Сердце замерло. Одна из фигур, оттолкнув вторую подальше, рывком рванула к самому краю... и прыгнула...

Я почувствовала только, как все охнули, как все сдвинулись сразу же назад, как на тех, кто стоял впереди, брызнула вода... Какая-то девушка истошно заверещала: "Убился! Он убился!" А я, сама того не понимая, медленно вышла вперед... Плиты, все это время бывшие в грязи, всплыли от мощного удара тяжелого тела, не оставляя шанса всплыть самому... Вода будто бы забурлила на том месте, где исчезло несколько секунд тело.

Сколько прошло секунд? Может быть, минут?..

Одна из плит странно поднялась вверх, все снова охнули, не веря своим глазам, но чуда не произошло. Плита опустилась обратно. И вода, почерневшая, стала медленно успокаиваться.

Моя толстовка полетела куда-то в толпу, а ноги уже были босыми. Оттащив сильным рывком одну из крайних плиток, я, совершенно ни о чем не думая, ныряю в это грязное болото.

Вода обволокла все тело своей ледяной силой. Я готова была закричать от резкой смены температуры, но все это желание ушло куда-то на второй план, пока тело медленно, но уверенно, спускалось все дальше и дальше... Ноги коснулись ила со смесью грязи. А в легких уже начинало клокотать.

Я тяну руки, на ощупь пытаюсь пробираться по чертовому бассейну, но уже чувствую, что сама начинаю задыхаться. Если через тридцать секунд я не выплыву ― я погибну вместе с ним.

Когда отчаяние готово было погубить меня, я уже решилась выплыть обратно, но именно в момент самой ужасающей паники рука моя схватилась за ускользающее запястье. Не медля, я отталкиваюсь от дна и что есть силы плыву вверх... От нехватки кислорода перед глазами искры... Губы приоткрыли сами в надежде на жадный глоток, но я не успеванию вынырнуть ― в горло попала вода...

Рука выгнулась вверх, но встретилась к громоздкой плитой, а тело, такое тяжелое в проклятой воде, висело как утягивающий в глубь камень. От всей силы я барабаню по плите, судорожно выхватываю скользкое тело из пучины смерти... Рука выбивается через появившуюся щель, но до края она схватиться не в силах. А тело так предательски выскользает.

"Если погибать ― то только вместе", ― мелькнула мысль, как вдруг чья-то крепкая ладонь схватила меня за руку и дернула вверх, к спасительному воздуху.

Легкие наполнились жизнью.

― Я в норме! ― Заорала охрипшим голосом. Из рта вывалился глоток позеленевшей воды. От вида этой картины многие отошли снова проблеваться. ― Тащи его!! ― К счастью, спаситель не медлил. За плечи схватили утопленника и вытащили на сушу.

― Принцесска, давай руку! ― Я по команде тяну ладонь, и меня грубо ставят на землю, пытаясь удержать на ватных ногах. ― Ну-ну! Стоять! ― Только сейчас пелена исчезла, и я вижу лучезарную улыбку Толика. ― Приветик!

Смеется? Да как он смеет?! От злобы я отталкиваю его подальше, но тут же падаю на землю, где в это время лежал тот, ради которого я рисковала жизнью. Мокрая моя ладонь случайно коснулась огрубевшей кожи, а до ушей ясно дошли хриплые вздохи и постоянный кашель.

Живот скрючило. Я отползла подальше от него и, наконец, вырвала все содержимое своего желудка. Стоявшая рядом толпа попятилась от меня, как от холеры.

Позеленевшая травка щекотала лицо. Некоторое облегчение настигло мой организм, который весь обмяк. Отяжелевшая от воды одежда давила, хотелось скинуть ее с себя, но ветер, такой холодный, дополнительно издевался надо мной.

― Ну все, Мия, вставай. ― Сначала я увидела кроссовки Толика, а потом его протянутые руки, которые теперь, более осторожно, подняли меня, отчего мне оставалось просто обвиснуть безмолвием на руках.

Мой взгляд столкнулся с посиневшей спиной неизвестного, который продолжал извергать из себя рвоту, с трудом придерживая голову. Кто-то похлопал его по плечу.

― Пойдем к нему? ― Предлагает Толик, но я смутно угадываю в грубом профиле знакомые мне черты.

― Какого хрена ты полез на крышу?! ― От ярости я готова была накинуться на тощее тело, но меня связал своими объятиями Толик, будто бы знавший куда больше, чем я. Это его поведение вывело меня из себя. Я устала от тайн. Сыта ими по горло. ― Иван!!

Мой старый друг повернулся в большем удивлении. Его и без того овальное лицо вытянулось еще больше. Он секунду неверящим взглядом исследовал меня, после чего, резко отвернувшись, снова вырвал и закашлял по хохот толпы. Он был похож на противного дождевого червяка, растянувшегося после ливня на асфальте. Захотелось подойти и окончательно раздавить за такое безрассудство.

Многие не стеснялись наблюдать за мной как за желанным товаром на прилавке популярного магазина.

― Воды наглотался, но в порядке будет. ― Заверил меня Толик, подталкивая подальше отсюда. Зачем он мне это говорит? Да мне плевать! Искренне плевать! Хочется проорать это восхитительное слово каждому, кто стоял здесь и глазел на меня. ― Я рад видеть тебя. ― Доброжелательно говорит он.

― Не могу ответить взаимностью. ― Покачала я головой, освобождаясь от его рук. Как на счастье попались родные кроссовки. Нарочито стараясь не глядеть в глаза всем, я попыталась исчезнуть, но путей отхода не оказалось.

В малый круг вбежал неожиданно протрезвевший заводила, в руках которого был заветный мешок. Тут-то толпа оживилась, заметно возмутилась моему поступку, прося переигровки. Выслушав некоторых, заводила развел руками.

― Все честно! ― Перекричал он с удивительной легкостью толпу, которая ответила низким ропотом. ― Итак, подводим итоги ставок... ― Длинная бумага появилась в его руках. Многие так и посыпались к заводиле, стараясь увидеть через плечо имена победителей. ― Что ж... Один против всех... Харитонова― победитель! Она одна поставила на то, что он выживет! ― "А кто такая Харитонова?"

Я схватываю за руку Толика и увожу его в лес, в надежде, что никто не проследит за нами. Когда расстояние стало приличным, я позволила себе отдышаться. Толик, упавший у ствола дерева, шокировано разглядывал меня.

― Моя сестра здесь? ― Прямо спросила я, роясь в рюкзаке в поисках теплой одежды. С трудом отлепив от тела вымокшую майку, я выбросила ее подальше и укуталась в мягкий свитер.

― Нет, она здесь не появлялась. ― Сглотнул парень, медленно подходя ко мне. А я уже без стеснения стаскивала с себя штаны.

― А Майкл?

Он судорожно сглотнул. "Да что с тобой такое?"― подумала я.

― Он здесь больше не гуляет. ― Толик медленно поднялся и настороженно стал следить за происходящим за моей спиной. Я обернулась и встретилась с глухой темнотой. ― Когда ты успела вернуться?

― Лучше ответь: на кой черт вы полезли на крышу?

Атака вопросом на вопрос не принесла никакой пользы. Я поглядела в нисколько не изменившееся лицо бывшего знакомого, которое в ту же секунду, как раздался глухой звон в небо, исказилось разочарованием и неверием.

Что происходит?

Вопрос выпорхнул из груди, но Толик отчаянно молчал. Не выдержав его молчания, я здорово треснула по его плечу собственным рюкзаком.

― Проснулся? ― Грубо толкнула я его, ощущая себя командиром перед трусом-рядовым, который растерялся перед своим первым боем. ― А теперь рассказывай: где гребанный Герман?

― Прыгать должен был я. ― Сдавленно прошептал он, щупая свое лицо.

― Что?

Он повторил свои слова, которые я и без того услышала и в прошлый раз. В стороне пионерлагеря послышались новые девчачьи крики и топот людей. Быстро перекладывая вещи в рюкзаке, я собиралась сбежать, как на всю округу заголосил голос проклятого Соколова.

― Харитонова! ― Промурлыкал он мою фамилию. ― Я знаю, что ты здесь! Выходи! У меня к тебе есть разговор.

"Вот сектант. Не отстает ведь", ― усмехнулась я, снимая пистолет с предохранителя. Проснулась "старая" Мия, которую порядком достал червячок, мешающей ее жизни.

― Ты что, пойдешь туда? ― Не поверил Толик, но путь мне преградил. Я решительно взглянула на него.

― Этот нацист порядком достал меня.

― Да он прикончит тебя!

И я снова усмехаюсь. С Германом он, порядком, никого и ничего не боялся. Анархия плохо влияет на людей. Она усиливает беспричинный страх и развивает паранойю. Скучным взглядом я обвела труса, не обращая после на него никакого внимания.

― Не иди туда! Я не смогу тебе помочь!

― А разве я прошу у тебя помощи?

― Мне нельзя туда! ― Взмолился он, удерживая меня за одежду. ― Прыгать должен был я, а сиганул этот Ваня.

С минуту поразмыслив, я очень осторожно интересуюсь:

― Ты попал под опалу Соколова?

Судорожный кивок.

― Я ведь дружил с Еремеевым. После такого в фавориты не метят. ― Моя бровь вопросительно приподнялась. ― Он сказал, что отстанет от меня, если я ему заплачу. Ну не просить же мне денег у мамки!!

― И сколько же тебе обещали за прыжок? ― Хотелось назвать его трусом и предателем. Застрелить на месте же и заклеймить его "подстилкой". Он видит насквозь мои мысли, сам неприятно съеживается.

― Я знаю, о чем ты думаешь. Считай меня кем угодно, но Герман исчез. Его нигде нет!

И снова над лесом, что временно укрывал нас, вознесся голос Соколова, который уже перешел на явные угрозы:

― У меня здесь твой дружок, Мия. Ну же, выходи. В обратном случае я начну ломать ему пальцы.

Опять шантажирует слабыми людьми. Сукин сын.

― Почему Ваня прыгнул вместо тебя? ― Мой последний вопрос крайне смутил его.

― Он и ему выдвинул условия. Угрожал честью сестрички.

― Ларка? Она-то тут причем?..

Но ответу на мой вопрос придется подождать. Гортанный крик Вани чуть ли не заложи уши, а через секунду я уже ступаю на новую тропу войны. Толик неуверенно мнется за мной. Его нервозность начинает передаваться и мне, что заметно раздражает.

― Знаешь, в этом дворцовом перевороте тебе не обязательно участвовать. Хотя... Некоторое шоу мне от тебя потребуется... ― Зловеще прошептала я, придумывая свою выигрышную шахматную партию.

...Я вышла прямиком со стороны, к которой Соколов стоял спиной. Чтобы еще больше унизить мокрого Ваню, он заставил его сидеть на коленках, прям как собачонка, у своих ног. Вся его широкая спина была напряжена.

Без единой заминки я вышла из чащи, держа впереди себя пистолет, который, под оханье толпы, наставила к затылку Соколова.

― Ты меня искренне достал. ― Низко произнесла я у его уха, а после, схватив Ваню, подняла того на ноги. ― Пинай! ― Приказала я ему, но мой друг даже и не дернулся. Кажется, мои слова вообще не дошли до него. Нога моя с размаху толкнула испуганного Соколова. Весь побледневший, он растерял былую хватку за считанную секунду. Дуло пистолета творит с людьми небывалые метаморфозы. ― Отныне, ты здесь больше не главный. ― Плюнула я, после чего обратилась к его кучку. ― И вы, сукины сыны, тоже!!

От вечеринки осталось совсем немного людей, но с каждой минутой их оставалось все меньше и меньше. Быть застреленным никому не хотелось.

― Ждали меня с битой? А я вот с пистолетиком пришла, неожиданно, правда?

― Харитонова... Ты... Убери... ― Прошептал Соколов. Не успеет и дернуться, как я нажму на курок.

Все, без исключения, видели мое озверевшее лицо. Рука не дрожала. Да и многим была известна профессия моего отца. А работа военного ― это убивать безжалостно и беспрекословно. Без единой доли сомнения.

― Стравливаешь моих собачонок? ― Я приблизила дуло к его голове. ― А кто тебе дал на это право? Кто?! ― Соколов пролепетал что-то невнятное. ― Громче!!

― Никто!

― Умничка. ― Я даже погладила его по голове и пространно улыбнулась, указывая пистолетом по его дружкам. ― По кому стрелять первым будем, малыш?

Тут-то его верзилы вытянулись. "Выбирай: или ты, или кто-то из них", ― ясно предложила я ему.

― Того... ― Дрожащим пальцем пальцем указал он на самого крепкого, после чего зарыдал как глупец.

Я наставила в их сторону пистолет и прицелилась. Соколов зажмурил глаза и заскулил, но на его удивление, ничего не произошло.

Снова пнув его, я обратилась более сдержанно и невозмутимо к его дружкам.

― Это такого командира вы себе выбрали? ― Пистолет уже был сжат между телом и поясом брюк. ― Жалкого подонка. На! Забирайте его!

Стоя как две противоположные стены, мы буравили друг друга взглядами. В этой кучке я увидела и тех, кто отвозил меня в новогоднюю ночь в лес и подавал Герману ножи.

― Роман! ― Тут-то в игру и вступил Толик, быстро подошедший к "своим" и пожавший им руки. Он бросил на меня короткий взгляд. ― К черту поганца Соколова. ― Но его бывшая компания хмуро встретила его.

― Толик, немедленно иди сюда. ― Низко скомандовала я, придерживая руку на ремне. Друг повиновался, спиной пятясь ко мне. С особым наслаждением он наступил на Соколова, пытавшегося незаметно отползти.

Бывшая компания Еремеева, а теперь и Соколова, коротко о чем-то говорила между собой. Один из них вышел вперед. "Это и есть Роман", ― шепнул мне Толик.

― Хочешь вступить в нашу компанию и стать во главе ее?

―Нет, ― просто ответила я, медленно собираясь. Толик посмотрел на меня как на идиотку, ведь вступление в их компанию решило бы многие проблемы. ― Но я выдвигаю кандидата. ― Даже не глядя на него, я понимала, что Толик пытается уйти. ― Да-да, тебя.

― Толяна?! ― Вспыхнули некоторые члены компании.

Я подняла руку, в другой вертя складной ножик. Почему-то игры с этим оружием успокаивали меня.

― Я тоже "за", ― согласился Роман, коротко кивнув мне.

Медленно, один за другим, поднялись и другие руки.

― Поздравляю, дружище. Теперь тебе не нужно метить в фавориты.

Усмехнувшись ему в лицо, я взглянула на остальных членов. Толик продолжал мяться на месте, но его непонимание испарилось как только я собралась уходить.

― Постой, Мия!

Я развернулась на мгновение.

― Ты тоже наш участник. Я принимаю тебя.

Скупо поклонившись с явной издевкой, я в упор посмотрела на него: "Ты будешь прекрасным главарём. Главарём, который не посмеет мне мешать". Толика подняли на руки и стали подбрасывать вверх под хлопки и "ура".

― Мия, я...

― Заткнись, Ваня. ― Устало вздохнула я. ― Заткнись и пошли со мной. Нужно тебя согреть.

***
Как прошли ваши экзамены?
Результатами довольны?