Слегка ослабленный полувиндзор. Красный. Белая сорочка, воротник, который выступает над чёрным воротником пиджака на привычные полтора. Платок, красный, больше для вида, в левый карман. Дорогие запонки — в манжеты. Лёгкая улыбка — на лицо так, чтобы поднимались одни уголки губ. Готово.

Бён Бэкхён скептически осматривает себя в большом зеркале, подмечая, что оттенок лица его немного зеленоват. За прошедшие два месяца он потерял порядка десяти килограмм, дважды заработав переутомление. Но сегодня он встретится с тем, ради кого так убивается.

Пак.

После новостей, принесённых Химчаном неделю назад, его имя набатом звучит в голове. Он напоминает себе больного сталкера, помешанного на Соквоне. Он оказывает ему слишком много чести, понимает Бэкхён в один день, просыпаясь от очередного кошмара. Пальцы путаются в волосах, нервы ни к чёрту. Шаг, и он себя погубит. Шаг, и ничего. Шаг — пустота. Такая тягучая, на вкус сродни горечи антигистаминных. Неприятно, но принять надо.

Бывают люди, которым сложно жить просто потому, что нет сил, а бывают такие, как Бэкхён — даже дышать больно, но силы есть. Он выходит из квартиры, добредая до лифта, как сомнамбула. Рядом охранник, который жизнь его приравнивает к чему-то важному, потому что работа, но на самом деле эта безопасность нужна лишь для того, чтобы выжить, выжить ради Пака.

Лифт едет непреодолимо медленно, как кажется Бэкхёну. Он ловит себя на этой мысли ежедневно. А ещё он знает, что на потолочном зеркале ровно пять царапин, что кнопки "один" и "восемь" нажимаются чаще всего, потому что затёрты больше других. Он так же знает, что консьержу снизу пятьдесят три, и у него никого нет, и что тот альфа, хотя своей добротой и душевностью больше напоминает омегу. Он знает ещё, что Химчан сменил сигареты на те же, что курит Бэкхён — чисто чтобы проверить, как боссу ещё дышится, а дышится нормально. Бэкхён знает, что Бан и Ким-младший не ненавидят друг друга, как хотят доказать окружающим, им просто нравится выносить друг другу мозг. Бён Бэкхён знает много чего о людях, окружающих его, но проблема в том, что никто ничего не знает о нём самом. Сомнительная биография — аргумент Чунмёна — не в счёт. Но, что самое главное, Бэкхён и не хочет, чтобы о нём знали, потому что хранение боли в себе и её отдача вещи если не равносильные, то подобные друг другу.

Он садится в машину и диктует адрес водителю. Тот смотрит как-то скептически, и Бэкхён понимает, что говорил адрес ещё по телефону. Химчан сидит рядом и не задает лишних вопросов — и на том спасибо. Тот одет в полуделовом стиле: брюки, кашемировый свитер и кожаная куртка. И всё чёрное, будто на похороны собрался, и, судя по выражению лица, явно не на свои и не на Бэкхёна. У Ким Химчана какая-то своя стратегия жизни, понятная только ему одному. И к чёрту претензии посторонних — его всё устраивает.

— Чан, что у меня завтра по расписанию?

— В десять встреча с КуМенсу, представителем Eyeder, потом в два часа дня у тебя собрание акционеров, а сразу после —самолёт до Пекина, где у нас завтра сразу пять встреч. Ещё что-нибудь?

— Нет. Спасибо, хён.

Больше они не говорят. Ким усиленно с кем-то переписывается, и с каждым новым ответом черты лица его разглаживаются. А Бэкхён просто смотрит на часы, желая и не желая одновременно поскорее покончить со всем этим.

Машина останавливается в назначенном месте за полчаса до встречи. Он медленно выходит из автомобиля, не дожидаясь помощи охраны. Химчанразговаривает с кем-то по гарнитуре, усиленно жестикулируя. Ещё чуть-чуть, ему кажется, и он снесёт здесь всё к чёртовому дедушке. Бэкхён топчется на пороге ресторана, читая сводку последних новостей в ленте телефона.

Неожиданно мимо проносится нечто, чуть не сбивая его с ног. Мальчишка лет пяти виновато мнётся слева.

— Сколько раз я говорил тебе не бегать, Сонёль-а? Ну почему ты меня не слушаешься совсем?

Тут же рядом с мальчиком возникает, как Бэкхён успевает подумать, его папа, пытающийся вразумить малолетнего непоседу. Бэкхёна совсем не задевает поведение ребёнка, он дажене совсем понимает, за что родитель на него орёт. Голос омеги кажется ему доболезненного знакомым, и запах тоже, а когда тот поворачивается в его сторону, чтобы извиниться за сына, сердце предательски сжимается, но Бэкхён давит из себя улыбку, будто это разожмёт его, будто это залечит чувство вины, съедающее его изнутри уже не первый год, будто отпустит.Как бы не так.

— Вы извините за сына. Он у нас очень гиперактивный. Он вас не сильно задел? — лепечет омега дружелюбно, отодвигая сына за спину.

Бэкхён отрицательно качает головой, неловко улыбаясь. Ким Химчан на заднем фоне ругается матом, и ребёнку зажимают уши.

— Всё в порядке. Не беспокойтесь, — выдавливает мужчина из себя, а в голове набатом бьётся вопрос, что же ему делать. Он садится на корточки и протягивает руку ребёнку, улавливая в его лице знакомые черты. — Ну, давай знакомиться, маленькое чудо. Я Бэкхён, — говорит он, и маленький омега неуверенно её пожимает. — А ты?

— Ким Сонёль, — неуверенно произнёс мальчик, поглядывая на папу. — Простите меня, хённим.

— Всё в порядке, правда, вам не о чем волноваться. Рад знакомству, Ким Сонёль. И слушайся папу с отцом. Хорошо?

Бэкхён вновь посмотрел на родителя мальчика, отмечая про себя здоровый румянец и неловкую улыбку. Наверно, он в порядке.

— Простите, я забыл представиться. Ким Хосок. Ещё раз извините за...

— Не берите в голову. Честно, всё в порядке.

Бэкхён поглядел в сторону своего помощника, который по-прежнему на повышенных тонах выяснял отношения с кем-то из сотрудников. Бэкхён невольно поморщился от количества нецензурной брани и произнесённого с издёвкой. На горизонте появилось пятое действующее лицо, на руки к которому бросился Сонёль с криками «Отец!».

— Хороший у вас мальчик, — сказал он слегка охриплым голосом. — На вас похож.

— Он больше похож на своего дядю. И поведением, и характером. Несносный мальчишка, — последние слова он произносит обречённо, но с теплотой в глазах.

Бэкхён кивает, будто согласен. Чонгук действительно был в каких-то моментах несносным.

— Извините ещё раз, нам пора.

— Удачного дня вам, Ким Хосок, — говорит Бэкхён как можно более уверенным голосом, поворачиваясь к гамме. Тот подходит ближе, успевая дать человеку на том проводе целый список заданий.

— Хашима развёл бедлам в Киото. Поедешь разбираться?

Бэкхён закуривает сигарету, отрицательно качая головой.

— Без меня. У Баналучше получается находить общий язык с японцами. Это ты с ним сейчас так безбожно выяснял отношения?

— Его бы я послал сразу, — усмехается Ким. — Пак должен прибыть минут через пятнадцать? Может, пойдём в ресторан? Ты замёрзнешь, — констатирует он, смотря на покрасневшие щёки шефа. — Кто это был, босс?

— Да так, старые знакомые.

— Твои или его?

— Его.

— Понятненько. — Раздаётся звонок, и Химчан вновь отходит в сторону. Судя по мягкости интонации старшего, это Чунмён. Только с братом он способен быть шёлковым, и то не всегда. Бэкхён соврёт, если скажет, что не боится младшего Кима, потому что тот одно сплошное противоречие, которых Бэкхён не любит в людях.

Бэкхён выбрасывает наполовину недокуренную сигарету и заходит с Химчаном в помещение. В фойе играет ненавязчивый лаунж, а освещение в ресторане из разряда «в самый раз для сна». На часах только пять вечера, а чувство усталости в это время для него уже как норма. К ним подходит метрдотель приятной наружности и с деланными улыбкой и голосом провожает их к столику, что отделён от общего зала тремя стенами.Вип-зона блещет относительной утончённостью и помпезностью. Стол посреди зала рассчитан, по меньшей мере, персон на шесть. Сбоку, на выкрашенной в голубой — какой-нибудь пафосный дизайнер сейчас бы закричал, поднимая указательный палец вверх, с пеной у рта утверждая, что это «воды пляжа Бонди», в крайнем случае бирюзовый, но никак не голубой — цвет стене висит плазма в половину стены, а прямо напротив входа зеркало во всю стену, большое такое, наверно, смотреть, чтоб изо рта ничего не выпало и подбирать слюни в случае чего. Аляповато, но красиво.

Бэкхён садится к стене, плотно упираясь в спинку кресла. Химчанустраивается с самого края, переводя взгляд со своих часов на местные — висящие в голубой раме почти у самого потолка.

— Что-то Пак задерживается, — задумчиво тянет Ким, постукивая мыском ботинка по полу, сделанного в виде корабельной палубы. Такого же голубого цвета. Бэкхён готов поклясться, что после сегодняшнего он возненавидит все оттенки синего.

— Не знаю, — только и пожимает он плечами, нервно жуя внутреннюю сторону щеки. — Мне кажется, что-то пойдёт не так.

— Расслабься, Бэкки, — шутливо говорит гамма, пихая босса в плечо. Его нервозность действует на него как красная тряпка. — Всё пройдёт наилучшим образом.

— Думаешь?

— Знаю.

Химчан пусть и знает, но он не Бог. Кто знает, быть может, Пак в эту минуту меняет своё решение и разворачивается в сторону дома.

— Да не нервничай ты так. В конце концов, у тебя больше влияния, чем у Соквона. Во всяком случае, в Штатах и Европе. К тому же, как я понял, речь пойдёт о взаимовыгодном сотрудничестве, а не присваивании кем-либо чего-либо. Тебя ж не заставляют заглатывать сразу.

— Чан, порой твои метафоры меня пугают.

— Ты хотел сказать «смущают»?

— Нет, именно пугают. Ты слишком...

Договорить он не успевает. В поле зрения появляется альфа, одним своим видом пытающийся доказать если не своё лидерство, то хотя бы равенство их с Бэкхёном позиций. Только вот сам Бён ожидал увидеть не его.

— Мне кажется, или речь шла о встрече с Пак Соквоном и... — начинает Бэкхён, но его наглым образом перебивают.

— Приношу вам извинения от имени моего отца. Он не смог присутствовать ввиду его проблем со здоровьём, но я очень надеюсь, что наша встреча принесёт свои плоды. Я Пак Чанёль, будем знакомы. Я много наслышан о вас, Бён Бэкхён.

Перед Бэкхёном, кажется, весь мир перед глазами проносится, что в пору хвататься за голову и кричать "Караул!". Это же... Это же Чанёль, да? Но ему нужен не он — его отец. Если это был стратегический шаг Соквона — выбить его из колеи, то "один - ноль" в пользу Пака.

— Что ж, — выдавливает он из себя, больно впиваясь в локоть подвернувшегося под руку Химчана. Тот осторожно освобождает руку, поглядывая то на босса, то на визитёра. Мысленно он ставит на то, что Пак его не узнает: с их последней встречи пошла порядка десяти лет. Чанёль изменился, Химчан изменился. Они все изменились.

Ким внимательно смотрит насвоеготонсена, что не будь тот слишком самоуверенным, съежился бы под таким взглядом.

— А вы, прошу прощения, кто? — спрашивает Чанёль Кима, молча принимая меню из рук официанта.

— Мойасистент или нечто большее, — говорит первое пришедшее в голову Бэкхён, ища помощь в лице Кима.

Чанёль многозначительно кивает, пригубив вино, только что разлитое ловким официантом по бокалам. На самом деле, ничего спланировано не было. Просто отец позвонил ему утром и просто поставил перед фактом: он просто не едет на встречу. У Пак Соквона всё «просто». Появились дела поважнее. В принципе, Чанёль мог просто не ехать, наплевав на встречу, попросту перенести её, но репутация фирмы была дороже собственной. Обычно, родители краснеют за своих детей, когда те натворят несусветную херню, тут же обратная ситуация — краснеть приходилось Чанёлю, потому что несусветную херню творил отец, а не он.

— Вы так молоды, а уже столько добились.

Подобные "комплименты" Бэкхёну приходилось слышать каждый день, но никогда доселе он не слышал, чтобы они были сказаны в столь саркастическом ключе. Пак Чанёль смотрит на него с издевкой, и Бён, осознавая это, вдруг понимает, что его друга больше нет. Тот был методично убит собственным папашей. Что ж, думает он, ну раз правила такие, давайте выполнять. Он принимает как можно более расслабленный вид и тоже отпивает вина, отмечая его приятный терпко-сладкий вкус. Хоть что-то в этом ресторане на высшем уровне.

— Не могу, к сожалению, того же сказать о вас, — усмехается он, мысленно посылая все нормы этикета куда подальше. — Чан, ты можешь быть свободен, — говорит он Химчану, и тот, поняв намёк, вскакивает с насиженного места, как ужаленный. Край свитера поднимается, и Чанёль замечает умело скрытый рукав. Когда Ким уходит, Пак прикрывает глаза и слегка усмехается.

— Позволяете своим сотрудникам татуировки? Экстравагантно, ничего не скажешь.

— Ну, в отличие от большинства бизнесменов я оцениваю работу сотрудников, а не их внешний вид. Знаете, Чанёль-ши, пока мои люди выполняют свою работу на высшем уровне, я буду позволять им надевать на себя хоть мешок из-под картошки, потому что мне, прежде всего, важнее качество. — Бэкхён улыбается, хотя улыбка его куда больше смахивает на акулий оскал. — Итак, давайте, наконец, перейдём непосредственно к делу, господин Пак.

Бэкхён смотрит Чанёлю прямо в глаза, и того буквально передёргивает, потому что... Потому что никто, вплоть до сегодняшнего дня, не смел смотреть ему в глаза, причём так откровенно прямо, без отвода глаз. Это пробуждает в нём странного рода чувства. Неудовлетворённость вкупе с удивлением. И, стойте-стойте, чувства? Скорее, их подобие.

— Ни для кого не секрет, что KaesangGroup имеет огромное влияние в странах Азии, в частности, в Китае. Не знаю, как ваши, а мои аналитики утверждают, что не всё так просто. Я же правильно говорю, господин Пак?

— Вполне возможно, — размыто отвечает, делая ещё один глоток буроватой жидкости. — А у вашей фирмы, RapidIncorporated, напротив, есть влияние везде, но только не в Китае. Отчего же?

— Просто не хватило времени. Сами понимаете, поставить полмира на колени дело не из лёгких. Пока вы прогибали под себя азиатский рынок, я прогибал под себя европейский. Но как мне кажется, кто кого и каким образом не суть всего. Важнее то, что мы можем сделать совместными усилиями.

— Совместными усилиями, — медленно, растягивая буквы, пробует на вкус Чанёль. Тем временем им приносят ужин. — А вы, я должен сказать, не промах.

— Вы во мне сомневались?

Усмешка.

— Совру, если скажу, что нет.

Бэкхён вновь улыбается одними уголками губ. Со стороны может показаться, что он самоуверен, но мебель, в кожанную поверхность которой он впивается чуть ли не до крови, другого мнения на этот счёт. Хочется начать бегать взглядом, сбежать в конце концов, но раз уж предложены такие правила игры, он пойдёт до последнего, задавит в себе остатки инстинкта самосохранения, если потребуется. Но от одного он не откажется. От собственных слов. И эти слова, выведенные неотмывающимися, въедающимися вплоть до костного мозга чернилами на изнаночной стороне черепной коробки кричат о том, что нужно забыть, забыть того Пак Чанёля, которого он знал когда-то Тэхён. Потому что это совершенно другой Пак Чанёль. Его даже копией Соквона назвать нельзя, только если сильно видоизменённой. Если Соквону ещё хватает наглости подходить со спины, то Чанёль может сломать, просто идя на.

У Бэкхёна внутри беспокойное море, в котором ещё плещутся остатки здравого смысла. Он тяжело кашляет, отпивает вина и наконец из себя выдавливает:

— Ваша честность подкупает.

Подкупает настолько, что хочется выблевать лёгкие, хочется добавить ему, но он замолкает, поджав губы.

— Прошу прощения за глупый вопрос, но когда вы или ваш отец впервые услышали о Rapid?

— Мой отец по глупости и недальновидности своей узнал о вас только в этом году. Лично я пытаюсь постоянно следить за ситуацией на рынке, и впервые о вашей фирме заговорил Леонард Байрон в одном из своих интервью Forbes околотрёхлетназад.

— О, Лео, — мягко говорит омега. — Прекрасный человек, которого, к сожалению, уже нет с нами. Он внёс большой вклад в развитие Rapid.

— Но большая часть успеха всё же ваша заслуга. Только мне всегда было интересно, как добиваются таких высот молоденькие беты. Вы не поймите неправильно, я не пытаюсь вас задеть этим. Тем не менее, как?

— Считаете, у бизнеса есть пол? — говорит он едва слышно, отбивая только понятную ему мелодию вилкой по столешнице. Эта деталь не уходит от внимания Чанёля, и он невольно улыбается столь детскому жесту, как ему кажется, беты. — И вы меня вовсе не задели. Подобные вопросы я слышу часто, если не постоянно. Что помогло мне достичь высот? Наверное, то же самое, что в своё время помогло ВуИфаню создать KaesangGroup: деньги и нужные люди рядом.

Бэкхён видит, как Чанёль дёргается при упоминании имени отца лучшего друга, и ему бы радоваться, да вот только на душе как-то скверно и паршиво. Осознание того, что он делает, приходит не сразу —они с Паком пытаются найти слабые точки друг друга. Что ж, удаётся обоим это с переменным успехом.

— Нужные люди? — переспрашивает альфа. — Это, интересно, какие? Такие, как ваш ассистент?

И его драгоценный брат, чуть не срывается с языка.

— Именно. Люди, знающие толк в своём деле. Ну и определенно те, кто никогда не предаст. Предательства я, увы, не прощаю ни в одном из его проявлений. Потому что в бизнесе либо ты, либо тебя. Хотя зачем я это говорю? Мы оба отлично понимаем, как работает эта система, не так ли, господин Пак?

— Определённо, господин Бён, — безэмоционально отвечает Пак, но Бэкхёнупочему-то кажется, что ещё чуть-чуть и тот зашипит, как змея, а после начнёт сыпать ядом и желчью во все стороны, но внешне Пак остаётся абсолютно индифферентным.

— Месяц назад мы заключили договор с Lenovo, согласно которому все акции отходят нам, но, как видите, об этом мало кто говорил. Вы знали об это?

— Нет. — Чанёль оттягивает узел галстука, и Бэкхён понимает, что чаша весов наконец-то стала крениться в его, Бэкхёна, сторону.

— А знаете почему? Я позволяю некоторым вещам оставаться неизменными. Всё руководство осталось тем же, а господин Ли его идейным вдохновителем и президентом. Вот и весь секрет моего успеха, который вас так волновал. Я не кусаюсь. — Для пущего эфекто Бэкхён белозубо улыбается, являя миру идеальную улыбку, но тут же вновь становится серьёзным. — Я заставляю других хотеть выживать, и если мои подчинённые действительно того хотят, я вас уверяю, они переживут атомную войну, потому что я работаю только с сильными мира сего.

— Мне расценивать ваши слова как комплимент?

— Как вам будет угодно, Чанёль-ши. Суть моего предложения состоит в том, что я хочу создать новый проект, над которым будет работать лучшая команда специалистов. Этот проект должен заставить весь инновационный рынок Азии взвыть волком, потому что на кону всё.

— Да, вы обсуждали ранее этот вопрос с отцом. Я читал ваши наработки. Только честно, Бён Бэкхён, — Чанёль складывает руки на груди, хмурясь. — Вы сами всё придумали?

Омега согласно кивает, вспоминая, как потратил почти двадцать месяцев на один только план. Пусть он и работает с умными людьми, есть вещи, которые даже самому гениальному специалисту не под силу, потому что та среда, в которой крутятся ежедневно и Пак, и Бён, больше похожа на мышеловку — не обойдёшь ловушку стороной, из жертвы превратишься в хищника. Тут никакие теоритические знания не помогут, только опыт.

— На самом деле, по вам это видно.

— Я так предсказуем? — усмехается в который раз Бэкхён, впервые за день отправляя кусок еды в рот. У запечённой трески довольно-таки приятный пряный вкус, но отчего-то ему кусок в горло не лезет.

— Вы бледны, будто работаете двадцать пять часов в сутки.

— Знакомое чувство?

— Лет шесть назад пришлось испытать на себе. Только у меня выбора не было, а вас я не понимаю. Ради чего всё это?

Ради твоего ублюдочного отца.

Бэкхён откладывает палочки в сторону, тяжело выдыхаете.

— Знаете, что я вам скажу? — он снова смотрит Чанёлю прямо в глаза. — Набет в этом мире возлагают слишком много надежд. Я просто пытаюсь соответствовать тому, что во мне хотят видеть, что во мне хотели бы видеть. Все мы работаем ради чего-то. Бедные и средний класс работают, чтобы прокормить свои семьи. А мы с вами, зажравшиеся толстосумы, считаем это делом привычки.

— Моя работа не д...

— Для меня тоже, Пак Чанель. Между моей жизнью и моей работой давно стоит знак тождества. Если не работать, в голове слишком много ненужных мыслей появляется. Тёмных мыслей. Понимаете?

Звучит уверенное "да". Впервые за вечер Чанёль говорит без спеси. Этот Бён Бэкхён просто невыносим, делает вывод он, всматриваясь в черты его лица, гладкие, слишком идеальные и неидеальные одновременно.

Пак Чанёль ловит себя на мысли, что впервые за долгое время что-то чувствует. Кажется, это что-то называется злостью, едва ли ненавистью и всего йоту — интересом. Этот Бэкхён слишком больно цепляет, и дело тут даже не во внешности. То, как он говорит; то, что он говорит, больно колет в области сердца, потому что этот выскочка, безбожно прав в своих неприкрытых лестью рассуждениях.

Пак Чанёлю хочется удавиться. Бён Бэкхёну хочется сбежать.