— Пива?

Вскидываю глаза на вошедшего в ванную мужика. Понятия не имею, как его зовут. Для меня они все на одно лицо и отличаются только номером квартиры. Этот 6С, но с таким же успехом мог быть 10D или 28А. Одинаковые, как под копирку, подтянутые или не очень сукины дети — брокеры, юристы и прочие белые воротнички. Загорелые, с холёными рожами, на дорогих тачках. Все как один с кризисом среднего возраста и риском раннего инфаркта.

Этот стоит в дверях ванной с двумя бутылками пижонского пива в руке. Бля, ты вот серьезно?! Одиннадцать утра, я пробиваю чертов засор в твоем чертовом толчке, а ты мне предлагаешь пива? Усилием воли загоняю не вовремя вскипевшее раздражение подальше и отрицательно качаю головой. Смотрит непонимающе и приходится пояснить.

— Не пью на работе.

— Жаль.

Да неужели, фыркаю про себя и отворачиваюсь.

— Я думал, раз сегодня суббота... — продолжает 6С, явно не собираясь оставлять меня один на один со своим драгоценным толчком.

Ага, суббота. Но, как видишь, некоторым приходится работать и в субботу, если ты не хочешь до понедельника отливать в раковину и срать в пакет, как собака. Слышу позади щелчок зажигалки, а следом чую сигаретную вонь. Блять, ненавижу эту дрянь, но что сейчас могу сделать? Это его квартира. Поэтому только повыше поднимаю край затянутой на лице банданы. Уже собираюсь доставать трос, так как химия в этот раз не помогает, когда в заднем кармане комбинезона оживает мобильник.

<i>«Доброе утро ;)».</i>

Пробегаю глазами по коротенькой строчке на заблокированном экране и сую телефон обратно. Доброе, блять. Из-за тебя, сопляк, я не мог уснуть полночи, и все мое невъебенно доброе утро в покрасневших воспаленных глазах и более роскошных, чем обычно, синяках под ними. Впрочем, плевать. Как ни в чем не бывало вытягиваю из ящика трос, и 6С оживляется.

— Хочешь сказать, все так плохо? — слышу, как садится на бортик углового джакузи и прихлебывает пивом.

— Ну, — соглашаюсь и мельком смотрю на мужика. — Чего спускали-то? — спрашиваю, распрямляя полую стальную кишку.

— Да ничего, вроде, — пожимает плечами и снова делает глоток из бутылки. — Хотя-я... Вчера привел одну, в клубе снял. Такая, знаешь, — многозначительно усмехается и показывает на себе руками гигантскую грудь, а я благодарю небо за то, что моя морда закрыта банданой. — Ничего так! Ну вот утром долго тут сидела, может, чего она... Кстати, горячая девка попалась...

Снова блямкает телефон и опять лезу в карман.

<i>«Тебе понравилось?)»</i>

Краем уха слушаю про ночные подвиги 6С, а у самого екает где-то под солнечным сплетением. Образно. Потому что екает совсем в другом месте, о чем стараюсь не думать и опять убираю телефон.

— ...прикинь, да, совсем чумовая баба?! — выдыхает довольный 6С.

Отстраненно хмыкаю, изображая заинтересованность, хотя в душе желаю провалиться ему к ебене матери вместе со своей бабой и вонючей сигаретой. Уже второй. А мобильник опять оживает. Матерюсь сквозь зубы, но рука к заднему карману тянется сама.

<i>«Хочешь еще?)»</i>

Едва не роняю телефон в толчок, снова прячу его, еле слышно матерюсь сквозь зубы и со всей дури засаживаю конец стального троса с наконечником в унитаз. Вот же бесстыжая сучка. Надеюсь, ты не сейчас собрался присылать мне продолжение? Резко проворачиваю трос за ручку, проталкивая глубже, а у самого перед глазами дурацкое вчерашнее видео.

По заду вновь разливается бодрящая вибрация входящего сообщения. Стискиваю зубы, пихаю трос дальше и наконец упираюсь в засор.

— Приятель, ты популярен! — радостно произносит 6С и подмигивает, когда удивленно вскидываю на него глаза. — Меня бы так кто домогался.

— Это рабочий номер, — говорю ровно. Не признавать же в самом деле, насколько он близок к истине. Вместо этого открываю смс-ку.

<i>«Я бы отсосал тебе прямо щас, вместо завтрака».</i>

Блять, кто-то точно допиздится. И искушение подняться к тебе и забить член в глотку прямо у входной двери почти непреодолимо. А потом трахнуть на кухне, на столе среди твоего гребаного завтрака. И в спальне. И трахать весь день напролет, пока член не заболит, а из твоего очка не будет брызгать при каждом движении.

С силой проворачиваю трос за ручку, засор худо-бедно поддается, а меня тянет ржать. Сублимация в действии, сука. Хорошо хоть 6С не видит моей перекошенной рожи за банданой. Насадка троса утыкается в стенку стояка, делаю пару холостых вращений, вытягиваю стальную кишку из толчка и бросаю в стоящее рядом ведро.

И снова блямканье.

<i>«Как еще сказать, что я хочу тебя?»</i>

Тупо пялюсь на экран пару секунд и посылаю к дьяволу мальчишку. И его, и внутренний голос, нашептывающий, как упоительно будет иметь настырного засранца. С этими мыслями жму на слив и голубоватая вода шумит, булькает и лихо исчезает в стоке.

— Ну вроде все, — киваю мужику, по-прежнему на бортике джакузи вещающему про своих баб.

— ...даже не раздумывая, хотя на парней никогда не стоял, — заканчивает он.

Цепляюсь невольно за последнюю его фразу и вопросительно вздергиваю бровь.

— Да не, не из этих я, — криво усмехается он, неверно истолковав мое удивление. — Просто... ты ж сам его видел.

— Кого? — спрашиваю не удержавшись.

— Шлюшку с тридцатого, — поясняет мужик, подхватывает пустые бутылки и выходит из ванной. — Новенький который, — доносится уже из глубины квартиры. — Я баб-то смазливых таких не видел, как он.

Закатайся, блять. Скрипнув зубами, промываю трос и стараюсь думать, что все это меня не касается.

— Я бы трахнул, — раздается за спиной.

Так и застываю с тросом в руках. Че ты, блять, сказал, козлина?.. То самое образное выражение «руки чешутся» нихера не образное, понимаю это сейчас как никогда. Потому что чешутся они адово. Придушить мразоту, раскатывающую свои вонючие яйца на пацана. Стискиваю в ладонях стальной полый трос, представляя, как он затягивается на загорелой кадыкастой шее. Просто кожей ощущаю, как ломается гортань под стальными звеньями.

— А кто бы нет, верно? — ухмыляется и подмигивает мне.

Прижигает какой-то сумасшедшей злостью. Да я, блять, тебя в твоем пижонском толчке утоплю. Но прежде нассу туда, тварь. Даже если ты просто глазом своим ебливым на Эрена только посмотришь. Но это все шипит и клокочет внутри. Снаружи я невозмутим, как гребаный Джеймс Бонд. Даже сворачиваю негнущимися пальцами трос и закидываю его в свой ящик. Туда же летят насадки, разводные ключи и упаковка щелочи. Следом сдергиваю и выбрасываю перчатки и приспускаю бандану с физиономии. Застывшая рожа с воспаленным взглядом, как всегда, производят должное впечатление, и мужик отшатывается. Тяну губы в, должно быть, милой улыбке и уже собираюсь объяснить, куда в следующий раз затолкну трос, только что пробивший засор в его толчке, но тут снова прилетает смс-ка.

<i>«Измельчитель накрылся».</i>

Делаю шаг назад и хмыкаю. С удовольствием наблюдаю, как у мужика на залысинах не по возрасту выступает испарина.

Отворачиваюсь. Блять, малыш, своим враньем ты меня спасаешь от второго срока. Подхватываю пластиковый ящик, киваю охуевшему хозяину квартиры и иду на выход. От Смита теперь не оберешься говна и подъебок, но откровенно похер. Все равно же знаю, что прикроет мою задницу. Тем более в этот раз вообще у меня была благородная цель. Бэтмен, сука, как пить дать, Бэтмен.

Открываешь мгновенно, едва отрываю палец от кнопки звонка. Даже испугаться не успеваю, бля. Ухмыляюсь сам себе.

— Под дверью стоял? — спрашиваю, многозначительно вскинув бровь.

Ухмылку ты почему-то принимаешь на свой счет и моментально поджимаешь губы. Не обижайся, слышишь? Я просто мудак со странным чувством юмора. Заходить в до боли в яйцах знакомую квартиру не спешу, просто скольжу взглядом по растрепанному тебе. В одних пижамных штанах. Надеюсь, что надел спецом, чтобы открыть мне дверь, ты же не спишь в пижаме, верно? Только не говори, что спишь не голым, нет. Прищуриваюсь, усиленно транслируя вопрос прямо в твою лохматую голову, и вопросительно смотрю на тебя. Краснеешь, как диснеевская принцесса, бля. Мило до жути.

— Доброе утро, — выдыхаешь и делаешь пару шагов за порог. Босые ступни шлепают по полу. Да-да, помню, они у тебя охуенные, такие, как надо, мечта извращенца в джинсовом комбинезоне. Вернись в квартиру, балбес, простынешь же.

— Здоровались уже, — вместо этого говорю с кислым видом и слегка пожимаю плечами.

— Думал, ты придешь, — смотришь не отрываясь на мои губы, призывно покусывая свои.

— Я пришел, — отвечаю невозмутимо.

— Я про ночь.

— Хм, тебе и без меня было неплохо, — опираюсь рукой на дверной косяк и встречаю твой ядовитый взгляд своим, воспаленным.

— А с тобой было бы лучше!

— Сомневаюсь.

На пару секунд зависаешь и раскрываешь свой замечательный рот, хлопаешь длиннющими ресницами. Они у тебя тоже замечательные, но рот вне конкуренции. Кажется, я соскучился, потому что до дрожи хочется его снова. Почувствовать вкус. Его. Твой. Ты вкусный, знаешь это? Блять. Меня вчера точно не приложили пару раз башкой об стену?! Ничем другим в принципе не могу объяснить свои мысли. Целовал тебя всего лишь вчера, а кажется, что целую вечность назад. Губы сушит от жажды. И кажется, до меня доходит, зачем я пришел к тебе сейчас. Ведь у тебя нет измельчителя, верно? Есть просто обычный сток, который я уже когда-то разбирал. Так что пришел я явно не за этим.

Словно считываешь меня и подаешься вперед всем телом. Замираешь, не решаясь сделать то, что задумал. Чертовски жаль. Смотрю на тебя из-под прикрытых век, а ты оглаживаешь взглядом мои скулы. Чувствую почти физически. Склоняешься еще ниже — ебать, я че, такой мелкий?! — и метишь прямо в губы.

— Настырный щенок, — комментирую твои действия и криво усмехаюсь, но не делаю попыток отстраниться. Как и ты, только улыбаешься в ответ как-то вымученно.

— Ты непробиваемый. Неужели не понравилось вчера? — вроде с усмешкой произносишь, но голос дрожит от напряжения. Ты весь на взводе, это видно невооруженным взглядом. Как та пресловутая бочка с порохом — только спичку поднеси. Что и делаю.

— На троечку. И то за усердие.

Резко подаешься вперед по инерции, но в последний момент тормозишь, будто тебя дернули назад. В глазах происходит какая-то термоядерная реакция и с удивлением понимаю, что пиздец мне. Что, естественно, не может не веселить, поэтому хмыкаю. Даже интересно, что ты сделаешь. Впрочем, узнать это не получается.

Мелодично тренькает лифт, бесшумно распахивая стеклянные двери, и боковым зрением вижу высокий силуэт. Твоя же физиономия растерянно вытягивается, ресницы хлопают пару раз, и ты отшатываешься от меня, как ошпаренный.

— Жан?!

Вон оно как... Так это и есть Жан? Пиздец я везунчик. Занятно. Отрываю ладонь от косяка и разворачиваюсь, с мрачным любопытством разглядывая твоего ебаря. Что ж, повезло, красивый парень. Назвать его мужиком язык не поворачивается, и не потому, что такой же сопляк, как и ты. А потому что такое же самодовольное говно. Выходит из лифта с видом хозяина жизни, окидывает меня пренебрежительным взглядом с головы до ног, потом смотрит на тебя. Сука. Столько жадности и пошлости на квадратный дюйм я не видел нигде, разве в самом дерьмовом баре в порту. Он смотрит на тебя, как на шлюху, понимаешь это? Не будь меня тут, ты давно валялся бы мордой в коврик или стоял бы на коленях с открытым ртом.

Оборачиваюсь к тебе и вижу, как стремительно краснеешь. А пресловутый Жан проходит мимо, обдавая назойливым шлейфом крутизны и безвкусицы. Хватает тебя за острый подбородок, за что вырвать ему руки кажется детской шалостью, и мажет губами по щеке, совсем рядом с твоими. Стараюсь не замечать, криво усмехаюсь, хотя больше всего на свете охота схватить за крашеные патлы и приложить это сытое чмо мордой об колено.

— Зачем ты приехал? — спрашиваешь едва слышно.

— Соскучился, — тянет пошлую лыбу, пожирая тебя глазами, и шумно вдыхает твой запах. — Утро, детка, — как ни в чем не было проговаривает так приторно, что тянет блевать. По-моему, даже передергиваю плечами и чувствую, как мерзкая дрожь катится по позвоночнику. — Долго еще? — едва заметный кивок в мою сторону.

— Я сейчас, иди, — раздраженно высвобождаешься из его пальцев.

Но твоему ебарю насрать. Хмыкает, скользит пятерней по твоей спине, словно в завершение шлепает по заду и скрывается в квартире. Даже дверь прикрыл, падла, демонстративно. Сглатываю. Вскидываю глаза и смотрю на тебя, но отводишь взгляд и обхватываешь себя за плечи, и это неожиданно добивает. Становится противно так, что мата не хватит высказать. Вообще не знаю, что говорить. И главное, надо ли. И если до этого ощущал себя мудаком, отталкивая тебя, то теперь ощущаю себя им же, только поверив тебе в какой-то момент. А не стоило.

Разворачиваюсь и ухожу, оставляя тебя в твоей охуенной жизни с твоим замечательным ебарем. С меня довольно. На этот раз точно. Чего, блять, хотел, сам не пойму, на что рассчитывал — тем более. Очевидно, что ты наденешь на себя передник и станешь готовить мне супружеские обеды. И пусть не перед первым, но перед последним раздвинешь свои блядские ноги. Заржать бы. Над самим собой. Наивным, как прыщавый школьник, сука, поверившим, что королева бала выбрала его. Но ржать не хочется. Хочется закатать себе по роже за бесхребетность. А еще валить отсюда нахер, пока настойчивое желание уебать твоего Жана не заглохнет.

Злость выплескиваю в скорость, с которой несусь по лестнице вниз. Незамутненной частью сознания хвалю себя за то, что выбрал не лифт, его кабину точно бы сейчас разнес к хуям. А так только перила гудят под рукой на поворотах и берцы оскальзываются на ступенях. За грохотом крови в ушах даже не слышу, как спустя несколько секунд закрывшаяся за мной дверь хлопает вновь. Как, впрочем, не слышу и твоих легких шагов, когда внезапно настигаешь меня на площадке между этажами и хватаешь за плечо. Инстинкты реагируют прежде меня — ящик с инструментами с грохотом летит по ступеням вниз на пролет, а ты пронзительно вскрикиваешь, когда выкручиваю тебе запястье и едва не бью локтем в лицо. Блять! Разжимаю пальцы и отталкиваю в последний момент.

— Сдурел?! — выплевываю в смазливую рожу и дышу через раз, наблюдая, как ты растираешь поврежденное запястье. — А если бы я шею тебе свернул, идиота кусок?

— Ну не свернул же, — отвечаешь нервно и едва слышно и хмуришь брови.

В глазах читаю такое же безумие, как вчера, когда ты наблюдал драку в подворотне. Только сейчас к восхищенному желанию примешивается испуг. Я напугал тебя, по-настоящему. Но мне даже не жаль. Вру, жаль. Что так мало. Надо было разделать тебя, как бог черепаху, чтобы ты уже отвалил раз и навсегда.

— А ты сильный, — выдыхаешь и делаешь шаг за мной.

— Еще хочешь? — киваю на поврежденное запястье. — Так без проблем, — огрызаюсь и уже собираюсь спускаться за отлетевшим ящиком, считая разговор исчерпанным.

— Я не приглашал его.

Вздрагиваю и замираю на долю секунды.

— Не ебет, — сбегаю по ступенькам и начинаю собирать рассыпавшееся барахло.

— Ты должен верить мне, Ривай! — спускаешься следом, шлепая босыми пятками.

— Я ничего тебе не должен, вот абсолютно. Как и ты мне, — отвечаю, методично забрасывая в ящик железки и всякую хрень.

— Да послушай же... — пытаешься меня обойти и заглянуть в лицо. — Я не хочу, чтобы наши отношения...

— Нет, это ты меня послушай, — с противным лязгом швыряю разводной ключ и вгрызаюсь глазами в твое лицо. — Не знаю, какого хера творится в твоей голове и что ты там себе навоображал. Но все это зашло слишком далеко. Поэтому я сейчас скажу, а ты меня выслушаешь. И запомнишь, блять, не собираюсь пережевывать эти сопли дальше, — с этими словами толкаю опешившего тебя к стене. — У нас нет никаких отношений, сопляк, не было и не будет, понятно?

Смотришь недоверчиво. По смазливой физиономии вижу — не веришь, и губы подрагивают, готовые рассмеяться моей шутке.

— Ну, а вчера? — выдыхаешь так, что живот подводит. Уверен, что таким же тоном просишь засадить тебе поглубже.

— Что вчера? — злобно огрызаюсь. — Это был адреналин. Всего лишь.

— Неправда же, — шепчешь, кусая губы, и подозрительная рябь застилает твои ядовитые глаза. — Или ты так говоришь из-за Жана? Злишься и специально пытаешься ударить побольнее?.. Ну так он ничего не значит.

— Да блять! Ты меня слушаешь, нет?! Между нами вообще нихера нет, ясно тебе? Я просто работаю тут, а ты... ты по каким-то неведомым причинам решил докопаться до меня. Нахуя тебе это, правда, понятия не имею. Да и плевать, если честно, — предупреждающе вскидываю руку, показывая, что ничего не хочу слышать. — Пойми это уже наконец и отъебись от меня раз и навсегда. А это значит никаких сообщений, звонков и порева на телефон, усек? Играй в свои гребаные игры с кем и где хочешь, но меня не трогай.

Кажется, усек. Впервые вижу на твоем лице такую растерянность. В какой-то момент вижу, как болезненно кривятся изгрызенные сомнениями губы и от этого почему-то почти больно. Но нет, нельзя дать слабину. Не сейчас. Иначе ты заползешь под кожу и останешься там навсегда. А я слишком стар для этого дерьма. И для тебя. Я не вынесу тебя, понимаешь ты или нет?!

— Почему? Просто ответь.

— Потому что не хочу, — отвечаю слишком ровно. — Этого достаточно.

— Я не верю тебе.

— Не моя проблема.

Отворачиваюсь, на автомате поднимаю еще какую-то мелочевку. А ты все так же стоишь у стены, босой и растрепанный, с дрожащими руками, которые не знаешь куда деть. Блять. Иди уже. Не добивай меня.

— То есть... все? Вот так, не начавшись?

Пожимаю плечами. Кажется, что тебе не хватает какой-то мелочи, чтобы послать меня нахер и не оборачиваться. Твои глаза кричат об этом, хоть и избегаю в них смотреть.

— Иди, а то он уже заждался, — говорю как бы между прочим.

— Не знай я, что ты мудак, решил бы, что ревнуешь, — говоришь тихо и быстро, словно боясь испугаться, и отлипаешь от стены.

— Поверь, мне глубоко плевать, перед кем ты становишься раком.

Без понятия, какой реакции ожидаю, но ты резко разворачиваешь меня и бьешь прямо в челюсть. Удар у тебя бестолковый, малыш, но неожиданно тяжелый. Спасает то, что в последнюю секунду уворачиваюсь, и костяшки проезжаются по касательной. А вот твое злоебучее кольцо задевает губы, тонкая кожа лопается от встречи с металлом, и кровь резво струится по подбородку.

Отшатываюсь и пару секунд смотрю в сверкающие бешенством глазищи. О да, вон он ты, настоящий. Без прикрас и такой живой и правильный. Совсем не тот, который уже месяц беспричинно стелется передо мной, как текущая сука, и сносит все мои заебоны. И такого тебя хочу даже больше. Впрочем, куда уж больше, и так все внутри ходуном ходит от желания драть тебя так, будто ненавижу. И удерживает только осознание, что нихера у меня нет, у бывшего судимо-сидевшего и милостиво отпущенного. Все равно ничего путного дать тебе не смогу, кроме наступающего на пятки прошлого, выводка тараканов и годного, очень годного секса. Ну и вероятности унаследовать три ящика инструментов, два из которых принадлежат твоему фею-крестному.

Мысль эта, со всех сторон идиотская, заставляет усмехнуться, ты же опять проявления моего дебильного юмора принимаешь на свой счет. И кажется, ты напуган. Знаешь, я бы тоже напугался. Резко вскидываю руку — всего лишь вытереть подбородок — и вижу, как вздрагиваешь. Блять, малыш, правда думаешь, что я смогу тебя ударить?! Медленно стираю пальцем кровавую дорожку, смотрю на перепачканные пальцы, потом опять на тебя и отступаю. Подхватываю барахло и просто ухожу, оставляя тебя один на один с ноющей рукой и если не светлым, то хотя бы с будущим.

                           <center>***</center>
Правильно говорят, что если хочешь сделать человеку плохо, сделай ему очень хорошо, а потом верни, как было. Без понятия, кто сказал, но, блять, как же верно. Наверное, у него тоже отобрали тебя, Эрен.

Эрен. Эрен. Он не знает, что его имя, как жемчужины, соскакивающие с порванной нитки. На «э» они срываются вниз, на «рен» с сочным дробным стуком отскакивают от натертых досок пола. Не знает об этом, нет, я никогда не говорил ему этого. И не скажу. Потому что иногда мне кажется, что его не было вовсе, настолько резко он исчез.

Нет, он продолжает жить в пафосной квартире пафосного дома из стали и стекла. Откуда знаю? Часто вижу его серебристую «ауди» в паркинге, стабильно забираю мешки с мусором от черного хода его квартиры и иногда чувствую его запах в холле. Тот самый, из перца и граната, горько-сладкий, совсем как он сам. А может, и нет, слишком мало было его, не распробовал толком. Но по-любому, пахнет так тут только он. За две недели видел мелькнувший силуэт в лифте. Даже стал чаще ездить в этой гребаной коробке, надеясь, что однажды войдет в раскрывшиеся двери. Надеясь, конечно, про себя. Потому что даже под пыткой не признаюсь, что совсем ебанулся на старости лет.

Может, это он и есть, пресловутый кризис среднего возраста, переосмысление и прочая мозгоправская хрень? Очевидно. Осталось отрастить брюхо, покрыться оранжевым автозагаром и купить тачку. Красную. Компенсируя то, что хуй на полшестого и уже не виден из-под пуза. Блять. Вот реально, блять. А хотите знать почему? Потому что когда подобная хуета лезет в голову это первый звонок. Как сентиментальность первый признак маразма, никогда не забывайте об этом.

Вчера под это дело прилично так накидался в баре в одно рыло. А потом всю ночь драл какого-то несчастного попаданца только за то, что такой же длинный и смазливый. Прилично так растрахал ему очко, хотя не скажу, что до меня там было узко. Зато убедился, что хуй все еще в потолок смотрит, на том и успокоился. Выставил парня под утро и отключился на пару часов, довольный собой. На пробежке с перепоя потел, как шлюха под клиентом, потом чуть не выблевал завтрак, а сейчас радостно пробиваю мусоропровод, рассуждая о тленности бытия. Но последняя мысль все же о свиноте, умудряющейся впихивать долбанные коробки из-под пиццы в долбанный мусоропровод. Я бы эти коробки ему в жопу запихал, если бы узнал кто.

День тянется уныло. Чертовски не хватает порой дурацких смс-ок с точками и прочим откровенным пиздежом. Кстати, зачем-то сохранил последние с того утра и ночи до. Иногда, когда совсем накрывает, перечитываю коротенькие строчки. А один раз пересматривал дрочево с ним в главной роли. Не удержался от соблазна. Ну, а че, не железный я. Да и гаденыш стонет, как блядь моей мечты.

В очередной раз смотрю на мобильник и думаю, что пора сделать то, что откладывал весь день. Поэтому нехотя подрываюсь и выхожу из квартиры. В лифте жму на тридцатый и начинаю перебирать ключи в увесистой связке, ища один с надписью 30В. Да, все верно, его мажор-сосед опять свалил в псевдо-научную экспедицию, а мне опять ходить поливать фикусы, проветривать квартиру, чтобы в такую жару не задыхалась.

На этаже не смотрю в сторону его двери. Не обернусь, даже если выйдет. Впрочем, он и не собирается выходить пока вожусь с чужим замком, делая вид, что тот не поддается. Злобно матерюсь про себя, когда понимаю это. Как школота, бля, дебильней отмазки не найти. Отвратительно, что сам себе не могу признаться насколько хочу просто увидеть его. Поэтому с остервенением проворачиваю легко скользящий ключ и захожу в 30В.

Полумрак и духота. Включаю везде свет, окидываю скучливым взглядом привычный уже интерьер. Все еще слишком перегруженный, с моей точки зрения, всякими вещицами из закромов каких-то там папуасов, но кому какое дело до скромного мнения сантехника. Раскрываю везде окна, впуская в комнаты пусть и душный после дневной жары, но все-таки воздух. Раздвижные двери на террасу открываю последними. Тут у 30В целые джунгли, мать его, которые оставляю, как всегда, напоследок. А пока хватаю огромную лейку литра на три и обхожу с ней все четыре комнаты.

Будете ржать, но мне нравится поливать цветы. И когда закончу со всем дерьмом тут и осяду где-нибудь в Доминикане или Коста-Рике, обязательно обзаведусь садом. И кактусом в горшке. У меня был такой в детстве. Нашел его на помойке, пыльно-желтый и сморщенный, с обломанными колючками, в расколотом горшке. Ни щенка, ни котенка воспитатель мой не разрешал, так я притащил этот полудохлый шарик. И знаете, выходил и привязался к нему, пожалуй, сильнее, чем к любому человеку в моей жизни. Совсем как тот мужик в кино, помните? Леон, кажется. А потом воспитатель мой в очередной ссоре расхерачил горшок и размазал кактус сапогом по полу. Помню, подумал в тот момент, хорошо что нельзя было завести щенка. Ладно, похер, давно то было настолько, что почти уже неправда. Хмыкаю, наполняя лейку вновь. Пульверизатор еще не забыть. Он у 30В тоже огромный, но, впрочем, удобный. Тоже себе заведу такой. И кактус обязательно. Даже не один. И опунция чтобы в саду, чтобы цвела.

Свет на террасе не включаю, хотя внизу, на улице, уже горят фонари. А здесь, на высоте тридцати этажей еще видно солнце. Скоро оно скроется за рваный горизонт мегаполиса. Но пока его лучи обжигают небо красным золотом, и этого достаточно. Методично приподнимаю и раздвигаю зеленые заросли, щедро лью воду в пересушенную даже за пару дней землю и попутно убираю попадающиеся сухие листья. Следую за изгибом террасы, пока не протискиваюсь в самый угол, где невысокая кирпичная кладка отделяет эти джунгли от соседнего балкона. Его. И когда стараюсь не думать, что только шаг вперед и твоя терраса будет как на ладони, до меня вдруг доносятся смачные звуки поцелуев и какая-то возня. Хотя почему какая-то. Вполне определенная, которая становится еще очевиднее, когда слышу охрипший от возбуждения мужской голос:

— Повернись.

Твою же мать. Меня будто вытянули хлыстом от загривка до подколенок. И лучше бы вытянули, блять, чем стоять тут и слушать то, что доносится с соседней террасы.

— Давай, детка... не могу больше...

Понимаю, что надо бежать, просто развернуться и бежать нахуй отсюда, так далеко, чтобы никогда не возвращаться и забыть этот приторный порнушный тон. Но вместо этого делаю шаг вперед, отвожу в сторону жесткий лист пальмы и...

Ты стоишь на коленях на одном из своих мажорских плетеных шезлонгов, вцепившись пальцами в ажурную спинку. Последние лучи солнца окутывают обнаженного тебя красноватым дрожащим маревом, подчеркивающим твое... совершенство? Лица не вижу, но готов поспорить на всю свою гребаную жизнь, щеки пылают. Совсем как тогда, в подворотне, когда ты умолял трахнуть и спустить в твою задницу. Ту самую, которую сейчас вижу так близко, что руку протянуть буквально. И к ней действительно тянется рука, но не моя, а твоего ебаря. Звонко прикладывает, тут же сжимает крепкую ягодицу, мнет и отпускает, чтобы проделать то же самое с другой. А затем уже двумя ладонями растягивает их в стороны. Отсюда не видно, но могу представить, как раскрывается дырка и выпячивается, приглашая поиграть.

Стискиваю зубы и чувствую, как в штанах предательски дергается член, почти готовый наброситься на твой аппетитный зад. Отдаю себе отчет, что нужно уходить, но не могу сдвинуться. К месту словно пригвоздили, и виновата в этом не только выставленная напоказ дырка, но и дивный прогиб поясницы, и трогательно проступающие под смуглой кожей позвонки, и весь ты, целиком, наверняка возбужденный, наверняка пьяный от желания.

А еще уйти не дает жилистое тело твоего героя-любовника, сейчас совершенно лишнего между нами. Мне даже рожу его видеть не нужно. Без труда узнаю этот крашеный затылок, который с таким удовольствием раскроил бы о кирпичную кладку, разделяющую террасы. И вырвал бы руки, ласкающие твое тело. Гибкое и отзывчивое, совсем такое, как я помню.

Напомни мне, почему я тебя оттолкнул?

Остановившимся взглядом наблюдаю, как в тебя вкручиваются чужие пальцы и тянут, тянут, пока не начинаешь всхлипывать и скулить, пошло виляя задницей. Наблюдаю, как пальцы сменяет хрен, толстый и длинный, с грибовидной головкой. Вижу, как дергаешься, стоит ей только пробить сфинктер. Сопишь и дышишь глубоко, медленно впуская в себя, и едва слышно стонешь, когда принимаешь до конца. Вот же раздолбанная блядь.

Это внезапно остужает. Как и мысль о том, сколько мужиков уже тебя поимело. И перед каждым ты так отставлял зад и старательно выгибался? Я бы не стал исключением. Хоть и почти поверил, и в дрожащие ресницы, и в соленую рябь в глазах, и в искусанные губы. На какую-то долю секунды тогда показалось, что это не просто твой каприз, что делаю ошибку, отталкивая. И мать твою, я бы точно сломался еще два дня без тебя и сам бы приполз, как слизняк. А сейчас ощущаю себя настолько погано, что тошнит.

Уже безразличными глазами наблюдаю, как тебя дерут. Смачно, но механически, как я тех, кого цеплял на одну ночь в ближайшем баре. Не заводит. Мне не хочется быть на месте твоего ебаря, чтобы почувствовать, как сжимаешься и дрожишь и насколько безумно глубокий. Не хочу чувствовать твой вкус и хватать за спутанные пряди, засаживая так, чтобы ты орал, умоляя прекратить. Все, что мне сейчас нужно — это посмотреть в твои бесстыжие глаза. Даже не знаю, что хотел бы в них увидеть. Откровение? Испуг?

Но ты не вскидываешь голову, не оборачиваешься, а все так же цепляешься пальцами в плетеную спинку и в нее же утыкаешься лбом. Даже не кричишь, не стонешь, а просто подставляешься. Зачем?.. Посмотри на меня, Эрен. Посмотри. Подними свою дурную башку и посмотри. Вместо ядовитой зелени раскосых глаз ловлю осоловелый от страсти карий взгляд твоего ебаря. Сначала читаю на вытянутой морде смятение, но оно настолько быстрое, что почти неощутимое. Следом же приходит довольная гримаса. Тонкие губы кривятся в пошлой и словно понимающей улыбке, адресованной мне. А дальше эта мразь облизывается и подмигивает, одновременно наотмашь прикладывая тебя по заднице.

Передергивает. Что меня останавливает от того, чтобы перемахнуть невысокую перегородку и превратить самодовольную харю в кровавое месиво? Не могу сказать. Вид этого трахающего тебя козла окончательно срывает оцепенение, поэтому отпускаю жесткий лист растущей в кадке пальмы и делаю шаг назад. Один и еще один. И еще. А потом просто разворачиваюсь и ухожу.

Злости нет. Вообще ничего нет. Единственное, что есть, это досада. Только не пойму, на себя самого или на пацана. Наверное, все-таки на себя. Чего с него-то взять? Я, блять, удивился, что ли, увидев его на коленях перед этим Жаном? Ни разу. Все настолько ожидаемо, что даже не смешно. Шлюха она шлюха и есть. Но какого хрена я стоял и пялился? Мудак бесхребетный. Убедился, блять? Нахер ты ему не задался. Ему и без тебя прекрасно более чем.

Усмехаюсь и как ни в чем не бывало заканчиваю все дела в 30В. Потом закрываю окна, проверяю все ли в порядке и выхожу из квартиры. Спокойно жду стеклянную коробку лифта и жму кнопку первого этажа. В голове ни единой мысли. Собственное отражение, кажется, готово плюнуть мне в рожу. Не привыкать. Отворачиваюсь и лезу в карман, вытаскиваю телефон и удаляю его последние сообщения. Также к чертовой матери отправляется коротенькое видео. Облегчения не чувствую, скорее, наоборот, но так хотя бы не сожру себя с потрохами. Ромео недоделанный. Имя как жемчуг, блять. Совсем ебанулся.

Иди на хер, Эрен. Иди. На хер.

Дома быстро переодеваюсь в спортивные штаны и футболку, хватаю плеер с наушниками и пулей вылетаю на пробежку. Сначала наматываю круги по бульвару, пока пот не пропитывает футболку и не начинает разъедать глаза. Тогда останавливаюсь наконец и тащусь на спортивную площадку позади дома. По сути, она для игры в теннис, но есть тут в углу и неплохая перекладина для ебанутых вроде меня. Высоковата, но со второй попытки удается ухватиться. Подтягиваюсь и кручусь на ней до тошноты и решаю, что пора завязывать, только когда руки от напряжения заходятся мелкой дрожью. Соскакиваю и быстро растягиваюсь.

К концу импровизированной тренировки тело накрывает приятная усталость. Люблю это ощущение. Почти так же классно, как секс, та же легкость и удивительный похуй. А главное, Эрен остался далеко позади, как будто в другой жизни. Вообще уже не колышет ни разу, разве что вызывает кривую усмешку над самим собой. Какого вообще хрена?! Очнись, Ривай. Тебе тридцать шесть и ты точно знаешь чего хочешь от жизни — дом у моря в богом забытой банановой республике, с кактусом на подоконнике и помидорами в огороде. И чтобы все оставили в покое. И никаких сопляков с зашкаливающим самомнением, шилом в жопе и лет на пятнадцать младше тебя. Из таких не получаются домохозяйки, они уходят, как только член твой перестает смотреть в потолок.

Тащиться до черного хода лениво, выезд с паркинга ближе, поэтому ныряю туда. Быстро иду мимо приземистых спорткаров, жопастых кроссоверов и пафосных представителей бизнес-класса. Сворачиваю к лифту, тычу в кнопку вызова и цыкаю сквозь зубы, когда понимаю — лифт где-то наверху. Уже жалею, что не пошел через черный ход, но топать обратно удовольствие ниже среднего. Поэтому просто прислоняюсь к ближайшему столбу, поддерживающему приземистый потолок и, скрестив руки на груди, застываю.

Полумрак паркинга действует умиротворяюще. Как и почти полная тишина, нарушаемая только гулом из лифтовой шахты и настырным жужжанием готовой вот-вот перегореть лампы в конце этого пролета. Пахнет резиной, бензином, маслом и пылью. Мне нравится. Когда-то даже хотел стать автомехаником, когда был мелким и вместе с братом матери жил в трейлере. Наш сосед, его вагончик стоял через два от нашего, даже что-то, помнится, пытался мне показывать и чему-то учить. С удовольствием ему помогал после школы, если так можно было назвать тот обшарпанный дом за десяток километров в захолустном городишке. И наверное, все же стал бы автомехаником, если бы Кенни не приспичило перебраться в большой город.

Тогда-то я не понимал, зачем мы уезжаем. Сообразил гораздо позже, что заядлый игрок проигрался в пух и прах и должен всем букмекерам штата. Конечно, в каменных лабиринтах мегаполиса и в другом штате найти его было почти невозможно. Но Кенни все равно исчез, правда, я так и не понял, сам или ему помогли. В любом случае больше о нем не слышал. И мне было шестнадцать, когда меня поставили на счетчик за чужие грешки. Сумма была не шибко большая, но это я сейчас понимаю. Тогда же она казалась заоблачной, при условии, что делать нихера не умел. Разве что драться, хоть за это старому мерзавцу спасибо. Так и угодил на бои без правил и спустя несколько лет попал под крыло Смита, широко известной личности в весьма узких кругах.

Из размышлений вырывает треньканье лифта. Даже вздрагиваю и устало приоткрываю глаза, чтобы встретиться взглядом с давешним героем-любовником. Он замирает на пару секунд, затем усмехается и выходит в паркинг. Как ни в чем не бывало отлипаю от колонны, прохожу мимо, почти задевая его плечом, и уже собираюсь нажать на кнопку, когда неожиданно слышу его голос.

— Понравилось?

Медленно разворачиваюсь и окидываю его взглядом. Нет, не любопытным. Таким я, скорее, разглядывал тараканов в нашей с Кенни крошечной квартирке и черную плесень в ванной.

— То, что видел, понравилось? — уточняет он, решив, что я не въехал в суть его вопроса.

— Нормально, — кидаю безразлично.

Усмехается и скользит по мне взглядом, задерживаясь на татуировках.

— А поучаствовать не хочешь? — спрашивает вдруг.

— Что, прости? — очень надеюсь, что ослышался. Очень.

— Поучаствовать, — повторяет он, удовлетворенно хмыкая.

— Приглашенной звездой? — спрашиваю ровно и впиваюсь взглядом в его рожу.

— Да хоть подзвездником, — коротко ржет и делает шаг вперед. Приваливается плечом к раскрытой дверце лифта. — Хочу посмотреть, как ты его трахнешь.

— Вот так просто?

— С Эреном всегда все просто, — растягивает тонкие губы в змеиной улыбке. — И можно что угодно. Он очень горячий... Впрочем, ты же сам видел, да? — снова ржет и подмигивает.

— Можно вопрос? — обрываю его веселье.

— Валяй.

— Вы же вроде как вместе, нет? — стараюсь, чтобы голос звучал ровно. — Не противно вот так подкладывать его под первого встречного?

— Да его только ленивый не ебал, — пожимает плечами. — Модельный бизнес, все дела. Сам понимаешь, что не взлетел бы он так высоко, не раздвигай так отменно ноги... Ну так что? — снова оживляется и смотрит на меня.

Отвечать ему, естественно, не собираюсь. Вообще уже добрых несколько минут упорно гашу в себе адское желание уебать его мордой об все доступные поверхности и приложить так, чтобы всю оставшуюся жизнь ссал кровью, падла. Но он мое молчание понимает по-своему.

— Короче, подумай, — говорит наконец, подмигивает и уходит.

Онемевшим пальцем тычу в кнопку этажа, до хруста стискивая зубы. И только когда стеклянные двери закрываются и кабину рвет вверх, разворачиваюсь и со всей дури врезаю кулаком в стальной откос. И еще. И еще несколько раз, пока костяшки не пронизывает острая боль. Резко встряхиваю рукой и чувствую себя зверем в клетке. Почти физически задыхаюсь, но ничего не сделать. Не могу вырвать гнилой язык этому уебищу. Не могу забыть его слова. Не могу подняться к тебе и выбить всю дурь из твоей патлатой башки. Блять, малыш, что ты делаешь с собой?

Вопрос остается без ответа. Лифт открывается на этаже, глубоко вдохнув, выхожу и иду к себе. Мерзко настолько, что тошнит. Стараюсь не думать вообще, потому что сорвусь. Механически срываю с себя одежду, лезу в душ и яростно натираюсь гелем. Все удовольствие от тренировки и появившаяся, наконец-то, гармония в мыслях летят к ебеням. И надежда на блаженный сон испаряется, потому как совершенно точно не усну.

Натягиваю домашние штаны и футболку и долго роюсь в дисках. Идея посмотреть что-нибудь кажется не такой и убогой, осталось только выбрать что. Взгляд останавливается на отличнейшем древнем боевике, киваю сам себе и вставляю диск в дисковод. Под титры притаскиваю с кухни огромную бадью обжигающего чая и погружаюсь в перипетии охоты двух полицейских на наркоторговцев.

Иногда тупить перед телеком волшебно. Через полчаса абсолютно забываю обо всех событиях дня, и даже звериная злоба отходит куда-то на задворки и покрывается застывшей коркой безразличия. Правда, ровно до той минуты, пока в дверь не раздается звонок.

Скашиваю глаза на мобильник. Половина одиннадцатого. Вздергиваю брови и решаю не открывать. Я никого не жду и никого не хочу видеть. Если бы что случилось в доме, мне бы сообщили, верно? Проверю входящие и успокоенный возвращаюсь к фильму, где один из главных героев, страдая по погибшей жене, собирается пустить себе пулю в лоб. Романтично, бля. Но как же глупо.

Снова звонок. Цокаю языком, останавливаю кино и подрываюсь. Шкуру спущу, в прямом смысле слова. Свет, как обычно, не зажигаю, не нужен он мне, и подхожу к входной двери.

— Кто?

— Я.

Сглатываю, предпочитая думать, что ослышался. Это не можешь быть ты, верно? Что тебе делать тут, у меня под дверью, поздним вечером да еще после развеселого денька со своим ебарем?

— Уходи, — отвечаю через дверь и уже собираюсь вернуться в комнату, когда твои слова пригвождают к месту.

— Пожалуйста, Ривай...

Дальше, видимо, рассудок мой отключается, потому что вместо того, чтобы послать тебя далеко и надолго, зачем-то шагаю вперед и распахиваю дверь. На пороге действительно ты, только совсем на себя непохожий. Бледность вижу даже под загаром, глазищи, подозрительно блестящие, и носом хлюпаешь до кучи. Кутаешься в какую-то растянутую темную тряпку, что раньше, очевидно, была толстовкой и отводишь взгляд.

— Можно у тебя посидеть? — спрашиваешь очень тихо.

— Что стряслось? — спрашиваю в ответ.

— Ничего, — зябко пожимаешь плечами. — Не могу я там.

Торможу еще пару секунд и отступаю от двери, пропуская тебя в темную прихожую. Настырно гоню от себя ощущение дежавю. Проходили мы уже это, сопляк, смотри, опять не облажайся. Вслух, разумеется, этого не говорю, а просто запираю за ним дверь и иду в комнату. Неслышно ступает следом и замирает посреди гостиной, когда плюхаюсь обратно на диван перед гигантским экраном, на котором уже мерцают звездочки.

— Я кино смотрю, если ты не против, — киваю в сторону телека и берусь за пульт.

— Какое? — интересуешься скорее из вежливости, нежели из любопытства.

— «Смертельное оружие», первый самый.

— Не смотрел, — пожимаешь плечами и нерешительно оглядываешься. Да, сесть у меня особо некуда, в гостиной только диван, но на нем сижу я, и ты, ясен пень, не решаешься сесть рядом.

— Вот и посмотришь, — отвечаю и киваю на подушки около себя.

Осторожно опускаешься на другой конец дивана, хлюпаешь носом и машинально вытираешь его рукавом толстовки, за что немедленно охота отвесить подзатыльник, но лишь выгибаю бровь и нажимаю кнопку на пульте.

Смотреть с тобой кино оказывается прикольно. Минут через двадцать уже не сопишь и не трясешься, а с интересом пялишься в экран. Забавно наблюдать, как древний боевик захватывает тебя, как фыркаешь над плоскими шутками, болеешь за «наших» и без конца спрашиваешь меня, все ли кончится хорошо.

— У тебя чипсы есть? — осмелев, спрашиваешь на середине фильма.

— Вроде были.

— Можно?

Почему-то киваю, хотя категорически против еды в комнате. Но ты уже унесся на кухню и грохочешь шкафами в поисках жратвы. Обратно возвращаешься с огромной миской чипсов и чашкой чая.

— Если хоть крошку увижу — заставлю вылизывать пол, — предупреждаю тебя и довольно киваю, когда согласно трясешь лохматой головой.

Садишься, но тут же двигаешься ближе, так, чтобы я тоже мог дотянуться до миски с дурацкими чипсами. Господи, не собираюсь я жрать эту гадость на ночь, но ничего не говорю и даже тяну в рот пару хрустящих ломтиков. Ебать меня во все дыры, если это картошка. Морщусь, искоса смотрю на тебя, но ты хрустишь этой дрянью, как заправский хомяк, запиваешь остывшим чаем и выглядишь абсолютно счастливым. Потом откуда-то из недр своих карманов вытаскиваешь пригоршню конфет и предлагаешь мне. Смеешься, видя, как мою физиономию перекашивает от возмущения при виде зачуханых фантиков, и грызешь теперь и конфеты.

Блять. Нельзя было тебя пускать. Потому что фильм мне уже глубоко побоку. Обращаю на него внимание, только когда ты что-то спрашиваешь непонятное. А так, смотрю на тебя. Надеюсь, что незаметно. Ко второй части уже забираешься на диван с ногами, весь находясь во власти кинематографа. Переживаешь с детской непосредственностью и кусаешь губы. Пару раз даже хватаешь меня за руку и не замечаешь этого. А моя кожа горит от твоих прикосновений. Когда же на экране офицер Риггс весьма посредственно трахает свою телку, ты неестественно замираешь и смотришь в экран невидящими глазищами и кажется дышишь через раз. И потом еще какое-то время сидишь удивительно притихший и словно боишься сделать лишнее движение.

Тоже думаешь о том, что мы могли бы лучше?

Постепенно чувство неловкости отпускает тебя, а меня вот наоборот. Особенно в тот момент, когда ты вдруг утыкаешься лицом в мое плечо. А всего-то лишь утопленную девку нашли. Жалко, да, но не до такой же степени, м? Надеюсь, что отпустишь меня, но ты лишь удобнее устраиваешься на моей руке и говоришь, что умер бы, увидев такое на самом деле. Ты вообще очень много говоришь по ходу фильма, задаешь вопросы, комментируешь, хохочешь. Обычно это бесит до дрожи, но сейчас заходит отлично. Мне же нравится слушать твой голос, это мы выяснили в твой первый день в этом здании. Но постепенно ты затихаешь, прижимаешься теснее, и мои мысли принимают иной оборот.

Не уверен, что должен, но почему-то кажется, что стоит рассказать о разговоре с твоим... приятелем. Думал об этом с того момента, как ты переступил порог моей квартиры. Однако так до сих пор и не понял, имею право сказать или нет. Вот и сейчас опять опускаю взгляд на макушку прямо под моим носом и не знаю, как поступить. Наверное, надо. Ведь у вас далеко не все в шоколаде, верно? Иначе бы не прибежал ко мне после него. И ты должен знать, что за мысли бродят в его больной голове.

От тебя пахнет вкусно. Шампунем и гелем для душа и чуть-чуть разогретым телом. Особенно четко чувствуется эта горячая волна, когда шевелишься. Ты вообще удивительно теплый и податливый. Уютный, как ни странно. Склоняю голову и осторожно вдыхаю твой запах. Ты не заметишь же, правда?

А ты и не замечаешь. Потому что когда я наклоняюсь еще ниже, то вижу закрытые глаза. Ты спишь, а длинные ресницы отбрасывают густую тень на скулы. Осторожно высвобождаюсь из твоих почти обнимающих рук, соскальзываю на пол и аккуратно укладываю тебя на диван. Даже не просыпаешься, и я мысленно благодарю всех чертей в аду.

Потому что хрен его знает, что произойдет, открой ты сейчас свои ядовитые глазищи.