Движ начался раньше, чем я вообще мог загадывать — к концу недели на Сходку заявились заречники — и, по сравнению с этим, остальные происшествия были не больно-то значительными, но раз уж я начал тут развешивать, то дело ли тормозить на полдороге?

Так вот, заречники заявились на Сходку в своём праве — с соблюдением устоев. Привезли на обмен жрачку, барахло, лекарства, в общем, как полагалось, и им не отказали. Зассали отказывать — так будет правильней, и тогда я догнал, что имел в виду Кас, говоря своё «плохо», и что нам втирал Ной на ящиках.

Свин действительно оказался странный — словно он заречников и позвал, иначе откуда ему знать про всю эту дрянь?

— Ёб твою мать! — выдохнул Пёс, когда вереница квадриков заехала в ворота, обдавая караульных вонючим дымом. Заречные тачки ревели, как ненормальные — точь-в-точь наш грузовик. Хотя они и были такие же, как наш грузовик — только свежепокрашеные и блестящие на солнце болотными боками.

Кас торчал рядом, у ворот, курил и дразнил шкетов: кидал в них мелкие камешки-щебёнку, шкеты в ответ швырялись ветками — и всем им было замечательно.

— Пёсель, кого ещё там принесло? — Кас наклонился, чтобы набрать горсть щебня — в схватке со шкетами он проигрывал основательно. — Тама?

— Ёб твою мать! — снова сказал охуевший Пёс. — Кас, тут это, твои...

Кас повернулся — босс с косами-пёрышками, тот самый, спрыгнул с подножки на землю, замер, держась за дверь квадрика — и Кас замер, вперился в него. А сбежавшиеся бойцы смотрели то на заречников, то на Каса, и гул становился всё громче. Тут всё было ясно и прозрачно, как погожий летний день.

— Нашёлся, — удовлетворённо сказал сивый и от машины зашагал к боссам, которые стояли особняком. За удивлёнными возгласами и шкетячьим визгом слов было не разобрать — я по губам прочитал.

А Кас злобно выругался, попятился, не поворачиваясь спиной, в кого-то врезался и нырнул в жральню. Я, расталкивая бойцов, рванул за ним.

Мало ли, что там получится.

В жральне было пусто. Все поскакали пялиться на настоящих заречников — и Каса всерьёз не восприняли, слишком привыкли к нему и его косам, красно-чёрным, как земля с кровью.

Сине-белое, словно небо с клочьями облаков, было красивее.

— Кас, это что вообще? — Я прищёлкнул пальцами, и Жирный привычно налил в стаканы самогона — до самых краёв. Ровный мужик Бен — у него на поруках была жральня, и из-за стойки его не выгнали бы самые заречные заречники. — Какого хера они сюда притащились?

Кас закрыл лицо ладонями — и слова мои летели мимо него в пустоту.

— Джей, если что-то пойдёт не так, пристрели меня сразу, хорошо?

— Ты меня слышишь вообще? — я едва удержался, чтобы не отвесить ему затрещину — как в городе, когда Кас останавливался посреди улицы и смотрел в свою вечность, расписанную под хохлому. Что он там видел — падение мира или тянущиеся к небу дома, мор или тёплую воду под краном, оранжевую миску или отражение Солнца в тысячах окон?.. Не знаю. Мне трудно понять, что может иметь в своей голове зомби.

Если я ещё раз подумаю про него «зомби», братцы, сломайте мне челюсть.

— Джей, просто пристрели. Пожалуйста. Снова оказаться у них — хуже смерти.

— Да зачем ты им сдался? Ушёл и ушёл, какой с тебя спрос?

— Сдался. Джей, обещай, что ёбнешь сразу.

И лишь когда я ему пообещал, он успокоился и начал кое-как воспринимать человеческую речь. Но пообещать не значит сделать — у меня бы рука не поднялась стрелять в моего Каса.

— Эй, Кас, родственнички твои явились? — раздалось под ухом. Я обернулся.

Этого бойца я знал по погонялу Катым — и только. Он был слишком молод, ничем себя не проявил, а понтов в нём болталось по самую макушку, и незаслуженных шрамов белело чуть ли не до ушей. За шрамы с него ещё никто не спросил лишь потому, что боец чересчур рьяно следил за соблюдением правил.

Между нами: ни хрена он не следил — удачно создавал вид.

Катым подобрался незамеченным, но Кас на него и смотреть не стал, уткнулся в стакан — он со мной-то говорил неохотно, не то что с левым бойцом.

— Нет.

— Ну как нет, Кас? — Катым уселся рядом с нами, поставил локти на стол. — Ты босса их копия и говоришь так же, и косички у тебя как у них. Слушай, ты правда дохлый, а?

— Валил бы ты отсюда по-хорошему, салага, — Да, ребята, я его оскорбил, назвав салагой, потому что Катым уже год ходил в бойцах, но неловко и тем более стыдно мне не было.

— А то что? — Катым неприкрыто выводил на конфликт — он к нам шёл уже взвинченный, готовый к драке. Заранее знал — что мы обязательно сорвёмся, и перебирал поводы, по которым можно иметь полное право к бойцу прицепиться.

— А то пизды получишь.

— Пизды? А почему не очка твоего заречника, которое ты дерёшь, Джей?

Всё. Конец. За такое убивают на месте — по-другому нельзя, даже если боец кругом и всюду прав.

— Ответишь за слова? — лениво поинтересовался у него Кас — вынырнул, переключился со своей вечности на мир настоящий. Катым, который ждал мордобоя, растерялся. — Ты свечку держал, когда он меня ебал, или третьим был? — Кажется, Касу стало весело. Он словами хлестал Катыма по морде, и боец, к своему счастью, быстро сориентировался, что таким базаром гонит себя в гроб — пошёл на попятную. Прослыть жопошником — зашквар и следом Выселок, а на Выселке, как я рассказывал, несладко. Как звездуле, упавшей с неба.

Не по балочке мы с Касом ходили, а по лезвию, до толщины волоса заточенному.

— Так это Бада сказал, — промямлил Катым, стараясь незаметно вылезти из-за стола, но я положил ему на плечо руку, придавливая к скамье.

— А, вы с ним ещё и пиздоболы? — обрадовался Кас. — Давай, ещё раз скажи, кто там чьё очко дерёт? Ну? Катым, за базар объясняй, не виляй жопой, иначе я могу сказать, что Бада тебе за щёку давал, потому что вас шкеты за водокачкой видели.

У меня перевести наезд против самого обвинителя так красиво бы не вышло. А всё потому, что надо помнить — язык Каса всегда окажется длиннее. Боец вот забыл, за что и поплатился.

— Кас... Кас, бля... Не гони, — пробормотал Катым, когда Кас взял его за ворот двумя пальцами, подтаскивая к себе. Никаких доказательств, кроме слов Бады, он не принёс и понял, что влип хорошо, как воробей в размякшую на солнце смолу. — Хуйню ляпнул, бывает, это Бада всё, реально. Он говорит, а я так... слышал просто, спросил вот. Без задней мысли, Кас, отвечаю!

И Касу стало противно — я видел, как он искривил губы, выпустил Катыма, словно тот был шкетом, разменявшим второе лето, а не взрослым бойцом — но тут уж как себя поставил.

Ставить себя на речах Бады — самое тупое, что можно придумать.

— Хер с тобой, а с Бады я потом спрошу. Проставляйся, салага.

Катым возбухать не стал, всё выгреб, что у него с собой было: получился бутыль самогона и полтора стакана — и мы этот движ замяли, натрындели, что Кас с Катымом бухло не поделили. Бойцам зашло, и они потеряли к нашему конфликту интерес, зато Кас интереса не потерял, два дня караулил Баду у подъезда Резика, спрашивал у бойцов — его то там, то тут видели, минут прям пять назад, но сказать, куда именно он отправился, не могли.

Предъявы подобного толка надо объяснять, а Бада их мог объяснить, лишь признавшись, что крысовал под дверью. Хреновый расклад.

Бада это тоже понимал — благоразумно не лез на рожон, шнырял в толпе, как нашкодивший кот, но Кас всё равно его где-то выловил и на глазах у чужих кланов разбил ему ебало, попутно уточняя, откуда ветер дует. Ветер дул хер знает откуда, поскольку Бада начал переводить стрелки на всех подряд: кто-то где-то кому-то что-то говорил. Одно сплошное «то», не разберёшься, а без оснований чистить морды половине форта — беспредел. Но я догадываюсь, что с Бады всё началось и им же закончится — Кас с такой ответственностью и усердием подошёл к вопросу, что об Баду умудрился вывихнуть себе палец.

Вмешиваться не стал даже Резик, потому что пиздили шаху за дело — причину боссу донесли, — постоял с бойцами, наблюдая, чтобы Кас не перегнул палку и не убил его на хер.

— Достаточно, — негромко сказал он, когда Кас хрустнул пальцами левой руки, примериваясь — собирался сломать бойцу челюсть. — Он ответил.

— Ни хера не ответил, — отозвался Кас.

— Достаточно, — с нажимом проговорил босс, и Кас швырнул Баду на землю, как гнилое яблоко — по крайней мере, руки о куртку он вытирал с таким лицом, будто в гнильё вляпался.

— За что его так? — поинтересовался Ной. После встречи у Выселка и попойки на ящиках свин нам мог считаться знакомым, и потому разговаривали мы с ним вполне по-дружески, хотя договариваться я с ним всё ещё не собирался и вообще хотел его поспрашивать о всякой странной всячине.

— За язык, — коротко ответил Кас, слизывая с костяшек кровь.

— Это как развесить надо, чтоб полной шапкой огрести у всех на глазах? — изумился свин.

— По-зашкварному, — сказал Кас, развернулся к народу. — Чего встали? Всё, пиздуйте, кина не будет.

— Чё? — не допёр Пёсель, переглянулся с парой таких же недоумевающих волчар. — Чего не будет?

— Ничего не будет. — Кас присел на корточки возле Бады, ткнул его пальцем в висок — голова бойца, окровавленная, испачканная в земле, безвольно мотнулась. — Пожалуй, и правда хватит.

Представление было окончено, наши салаги утащили Баду, чтобы отмочить его в бочке с холодной водой, и глазеющие бойцы погребли каждый в свою сторону — из всей толпы с нами остался стоять заречник с косичками-пёрышками, разглядывал Каса с неодобрением и жалостью. Как он умудрился просочиться в народ, я даже не заметил — и ведь бойцы от него не шарахнулись в разные стороны, как то обычно получалось.

— Во что ты превратился, Костя? — вздохнул заречник. — Был гением, а стал животным. Калечишь людей ни за что.

— А ты на хуй иди, Кречин, — со злобой прошипел Кас, схаркнул розовой слюной. — И подумай сам, во что ты всех превратил. Гений, блядь.

— Не я, Костя. А ты. Совсем всё забыл? — Босс провёл пальцами по шее, как грязь стирал, — Ной ни жеста не понял, ни заречных слов, а вот я видел, что прятал под шарфом Кас, и невольно содрогнулся, как будто мне тупой железякой разорвали кожу на шее.

Для меня это было чересчур много.

Значит, вот ты какое — прошлое, которое пыталось отпилить Касу голову. Мою голову.

— На хуй, — повторил Кас уже в никуда — заречник его ответа ждать не стал. Посмотрел как на неизлечимо больного и свалил — только белое в грязном рванье мелькнуло.

— Обалдеть, — восхитился Ной, завистливо таращась на Каса. — Тут бойцы без погонял шатаются, а у тебя и так и этак... Видать, очень тебя твой босс любит.

— Да катись ты... к своим ковчегам, — печально ответил Кас и пошёл к воротам, облизывая разбитую опухшую руку — там бойцы играли в городки.

— Это точно что-то с костями связанное, — поделился со мной свин и почесал мелкие шрамы на лбу. — Вот прикинь, нашего Смотрящего Череп зовут, и все ждут, когда он копыта откинет, чтобы погоняло его прибрать. Череп же — это не Щепка, круто звучит...

— Пиздатая история, — пробормотал я, наблюдая, как Кас у ворот забрал у какого-то волчьего салажонка палку — кучка взрослых, расписанных под хохлому свиней, громыхнула дружным хохотом, потешаясь над незадачливым парнем.

— Да, хорошая, без сомнений, — Ной проследил за моим взглядом, оттопырил губу — судя по всему, он не одобрял простых бойцовских развлечений. — Не-е-е, уважаемым людям палками кидаться не к лицу. Пойдём накатим, что ли, я угощаю.

В этом у нас было что-то общее — ни я, ни Ной городки не любили.

Так что с Ноем я накатил и спросить у него про странную всячину забыл — потому что уснул прямо на лавке.

И мне снился Кас со своим интернетом, он ходил между стеллажей в поисках имени, грыз пальцы и из коробок вытряхивал картинки — на каждой была баба с оторванной головой, перебирала белые цветочки.

А под столом сочились кровью кишки в марле.

Блядь.

Я потом у Каса, конечно, спросил, не жирно ли одному бойцу иметь столько погонял? Он, конечно, послал меня в задницу, а все мои думки и догадки лезли из черепа, как переваренная каша: так всё же — сколько?

Ещё очень давно кто-то из старичья говорил — девять миллиардов. Это он имел в виду — много.

Выходит, у Каса имён — девять миллиардов.

Я не знаю точно, сколько это — девять миллиардов. Знаю, что дохуя. Как Касовых имён.

Ну, как знаю — слышал.

Заречники с того момента с нами не пересекались — брезговали, это сразу просекли и зелёнейшие из салаг. Чужаки составили свои тачки у стены, как можно дальше от наших, стоявших вперемешку квадриков. Там же они готовили еду и ночевали — заставить их сунуть нос в жральню могло только явление главного босса.

Только главного босса они доебали давным-давно, и загонять заречников в жральню ему было впадлу, так что он, конечно, не явился.

Мне валандаться с заречниками было тем более впадлу, да я к ним и не лез, передвигался себе от одной людской кучи к другой, торговался у лотков и жил, как каждый боец на Сходке.

Но, наверное, у главного босса всё было заранее расписано на тетрадных листах. Или больше — в толстых книгах с твёрдой чёрной обложкой. И сказано там — вот есть Джей. Да, он, конечно, уебок, но в целом нормальный парень и боец неплохой, а неплохому бойцу уныло жить не с руки, так что держи, Джей, дохлую тварь, которая ко мне в форт залезла со своими корешами, и корешей держи за компанию, и крутись с ними как можешь.

Спасибо, босс, но мне здесь не больно-то сладко, я мёд не жру, и тёплая вода не льётся из каждой щели, так что я бы как-нибудь сам выбирал, как и с кем мне крутиться.

Не уверен, конечно, что оно всё так, как я вам сейчас заливаю. Может, и не написано там ничего, а это я со своим талантом оказываюсь в ненужное время не там, где надо.

Сам факт, что заречников ко мне притягивало, как железную стружку к обломку магнита.

Вышло это всё по-тупому. Лично я никого не трогал, валялся себе на крыше разбитого двухэтажного здания рядом со стеной и дремал в тёплых, ещё не обжигающих лучах несуществующего апрельского солнца, поскольку Сходка в самом её разгаре надоедала мне до рези в печёнке. Касу, напротив, нравилось это вечное, непрекращающееся движение, и он где-то там ошивался, кому-то накидывал баек — ничего нового.

В закутке всегда было тихо: торжище шумело далеко за домами, через стену слабой вибрацией ощущался гул моторов — бойцы затеяли гонку, азартно свистели; изредка доносились голоса из соседних переулков, в общем, кроме мух, мне тут никто не докучал.

Пока не забрели сюда заречный босс и боец его, который косички зелёнкой красил, со своими беседами.

И какого хрена им, спрашивается, понадобилось?

— ...брать и ночью отправляться, — уловил я конец фразы, когда заречники остановились напротив окон с рамами без стёкол — аккурат под тем местом, где валялся я. Что они там собрались брать, меня не волновало, но уши я на всякий случай навострил.

— Ты, Данила, не горячись, — осадил его босс. — Считай, что ты находишься среди стаи собак, и всё они больны бешенством. Попробуешь схватить одну, и на тебя кинутся всей сворой. Касьянов стал таким же животным, и я вами рисковать ради него не собираюсь.

— Тогда зачем мы здесь?

— Чтобы убедиться лично. Я не сторонник неоправданного насилия.

Не сторонник неоправданного насилия — слышал бы это бедолага-дикий, оставшийся на насыпи с расколотой головой.

Но ему до этого мира больше дела нет.

— А убедиться в чём? — заинтересовался боец-зелёнка. Я так понимаю, он за рекой сидел тихо, как таракан под шкафом, а тут вдруг осмелел и раскатал язык — насмотрелся на нашу борзоту, которая боится только осечки и заглохшего мотора.

А больше ничего борзоте нашей не страшно.

Сивый долго молчал, видимо, не привык, что ему смеют задавать вопросы, но потом обстоятельно и толково всё ему объяснил. Так объяснил, что и я вместе с бойцом сразу допёр — и блаженная дремота слетела, и тёплый свет стал ледышками.

В общем, ребята, там очень увлекательно получалось: заречники явились не потому, что решили налаживать с нами связи или помогать убогим из своих богатств — кто-то им напел в оба уха, что за рекой, у нас то бишь, странные дела мутятся, и дела эти могут доставить тьму неприятностей, а он, Кречин этот, не для того долго и кропотливо работал, чтобы мы ему всё испортили.

Он много что успел рассказать своему зелёному бойцу: и про то, что у Каса в голове-свалке валяется секрет бессмертия, и что, если правильно им распорядиться, можно весь мир загнать в новые порядки, и вообще вечно жить — хорошо, только надо этот секрет достать любыми способами, но с Касом всего один способ работает, потому жалеть его не нужно — а нужно довести дело до конца.

Принцип меньшего зла, как этот мудень сивый сказал.

А я слушал, и мне становилось мерзко, будто я глотнул старой скисшей заварки. Мало заречники дразнили главного босса, мало он им воздал по всем делам — они решили всех нас уволочь за собой и посчитали, что могут распоряжаться чужими жизнями.

Ни хуя это не маленькое зло.

Короче, я едва дождался, пока они натрындятся всласть про непонятную заречную хероту: ретрансляторы, какие-то там проржавевшие тросы и замену бурового замка.

Касу, о чём трепался его босс-приятель, я говорить не стал — не хотел ворошить его свалку, там и без того всё было очень плохо, вернулся домой уже поздним вечером и застал Каса у костра. Он опять читал книгу и грел над огнём руки — то одну, то другую.

— Нормально всё? — спросил я, раздеваясь — в хатке было жарко и душно, как в нагретом вагоне.

Бессмысленный вопрос. Все мы знаем, что ни черта у нас не нормально.

— Если не смотреть по сторонам, то почти как раньше, — задумчиво сказал Кас, заложил книгу крысиной косточкой и потянулся — косички соскользнули с плеча, открывая белую шею; мне захотелось оставить на коже алый след, но я сдержался, слишком уж крепко отпечатался в памяти Катым и его предъявы.

И Ной ведь дельно тогда раскидал — от моего желания плохо никому не станет, и мир не перевернётся, но кто-то за нас уже давно всё решил. Как ты ни извернись, как ни прыгни — зашквар.

Наверное, если мы в одночасье возьмём и отбросим копыта — законы всё равно останутся, и по ним начнут жить пришедшие со свалки крысы.

Законы, в отличие от нас, не меняются.

— Опять читаешь свою ядрёную херню?

— Не ядрёную, а ядерную, — поправил меня Кас.

— Короче, херню, — подвёл итог я. — Угадал?

— Угадал. Но в последнее время она меня утомляет. Наверное, начинаю разлагаться, — предположил Кас и протянул мне книгу. — Положи на подоконник, будь добр.

— Разлагаться... Шутник херов, — проворчал я, взял книгу, но до подоконника не донёс, раскрыл на том месте, где была косточка, и тупо уставился в ровные чёрные строчки на белой бумаге.

В этой его книжке всё-всё рассказывалось про те мелкие хуёвины, на которые разобрали рай, и я сначала думал, что если прочту её от корки до корки, то смогу понять, что там у Каса в голове-свалке происходит — и попросил, чтобы он научил меня читать.

В общем, ерундовая оказалась затея — учиться читать. И бесполезная, как ржавое ведро. Даже ради хуёвин. Они без меня как-то существуют, и я без них проживу.

— Знаешь, Кас, ты херню какую-то делаешь, — сказал я и всё-таки швырнул книгу на подоконник. Не рассчитал — она улетела на жестяной навес у жральни и зависла на самом краю. Заверещали под окном припозднившиеся шкеты, запрыгали, стараясь до книги дотянуться.

А Кас задрал подбородок и долго рассматривал меня из-под ресниц. Отблески пламени оставляли на его лице алые солнечные брызги.

— Например?

— Например, сначала ты Таму отпустил. — Кас зажмурил один глаз — он у него слезился от дыма, и солёная вода блестела как стеклянные крошки. — Потом Катым. Ты его убить должен был прямо там, понимаешь?

— Не понимаю. Зачем?

— Что значит «зачем»? — растерялся я. Для меня всё было настолько очевидным, что вопрос Каса вынес мысли, как наш грузовик вынес кирпичи из стены.

— Тогда мне тоже надо тебя убить? — поинтересовался Кас, втёр пальцем солёное крошево в чёрный пустой провал и поднялся — я невольно сделал шаг назад.

— Человек очень хрупок. Одно движение — и его нет. — Кас прижал пальцы к моей шее — ледяные, словно лезвие ножа, чуть сдавил — потекла тьма красной кирпичной башни, и посыпалась земля — в могилу, где больше не будет света.

В полумраке его лицо напоминало белую неподвижную маску, но я не испугался. Вернее, испугаться не успел, потому что Кас уже принял свой нормальный облик, сверкнул глазом — ярким-ярким.

Блядь, Кас — грёбаный огрызок тупой зомбятины.

— Да ты ёбнулся на всю голову. — Я схватил его за запястья, сжал. Хотелось слышать хруст ломающихся костей — секундное наваждение вспыхнуло, как молния, и пропало. Кас посмотрел на меня, склонив голову к плечу.

— Серьёзно? — со смешком спросил он. А я даже не улыбнулся.

Серьёзно, блядь.