Он пристально посмотрел на меня, чуть склонив набок голову.
– Ради своей жены. Остальное сейчас не имеет значения.
Долг и все такое... Только меня это больше не устраивает.
– Возможно, что по законам вашего бога я...
Ой, блин! А в самом деле, венчали-то Джейн и Чонгука. А я не Джейн! Блинский блин! Нет, мне-то плевать, а ему?
– ...не ваша жена.
– «Вашего» бога? – лорд приподнял бровь. – Это уже интересно.
Так, что еще я сейчас наговорю? Ересь? Богохульство?
Я выставила вперед руку, точно защищаясь. Точно этот нелепый жест в самом деле мог удержать его, если что.
– Не перебивайте меня, пожалуйста, и без вас прекрасно запутаюсь, потому что во всем этом трудно не запутаться...
Блин! Факты. Голые факты. Эмоции потом. Иначе я снова закачу истерику, прямо сейчас.
– Позавчера, – Блинский блин, всего лишь позавчера! – вы обвенчались с леди Руби Джейн. Вечером того же дня, спускаясь на свадебный пир, леди Чон Джейн упала с лестницы. Какое-то время казалось, что все обошлось... в моем мире это называется «светлый промежуток после черепно-мозговой травмы».
Он снова вскинул бровь, но промолчал. Молчи, только молчи, потом я выслушаю все, что хочешь... если у меня хватит на это сил. А сейчас мне надо договорить. Мамочки, как же мне страшно!
– Потом леди Джейн умерла.
Его лицо вовсе утратило всякое выражение. А неплохо держится, я на его месте уже бы санитаров вызывала. И врача с волшебными укольчиками.
– В это же время в другом мире... А может, не в это же, я не знаю, как течет время относительно разных миров...
– Разных миров?
– Я не знаю, сколько их. До позавчера я была уверена, что мир один – мой. Хотя наши ученые говорят что вселенных может быть бесконечное множество...
Блин, опять сбилась! Просила же помолчать, я сейчас совсем запутаюсь.
– Почему бы и нет? – задумчиво произнес лорд, точно разговаривая сам с собой. – Если господь всемогущ и всеведущ, с чего бы ему создавать лишь один мир? Все равно что поэту ограничиться одним-единственным стихом... – Его взгляд снова стал цепким и острым. – Но вы просили не перебивать. Прошу прощения. Продолжайте.
Как же холодно от этого «вы»! Да, я первая перешла на формальный тон. И все же..
– В другом мире погибла еще одна женщина. Ким Дженни. Ее... Меня сбила машина. Это такая самоходная повозка. Быстрая и тяжелая. В общем... Я не знаю, почему вышло так, как вышло, почему я осознала себя в теле леди Джейн...
– Когда именно?
– В первую брачную ночь. Я была уверена, что это глюк... простите, бред. Или безумие. – я пожала плечами, – Я до сих пор до конца не знаю, не брежу ли я...
Меня передернуло. Я плотнее закуталась в простыню. Факты. Догадки и эмоции потом.
– Тело леди Джейн было девственным. Мой разум – нет.
Зачем я ему это рассказываю? Зачем ему это знать?
– Я это заметил. Только думал...
– Что Намджун был достаточно искушен, чтобы получить свое и не тронуть ее девственность?– Блин, факты! Кому какое сейчас дело до постельных приключений леди Джейн, точнее, их отсутствия? Но почему-то мне хотелось защитить эту девочку, чья память мне досталось. Словно речь шла о репутации моей умершей сестры. – Нет, она была невинна во всех смыслах. В отличие от меня.
Вдох. Выдох. Пока удается сдержать дрожь в голосе. Это хорошо.
– Это объяснение одной странности, которую вы, как только что сказали, заметили. Дальше. Там, в своем мире, я была хирургом. Это такой врач... лекарь...
Я всерьез зависла. Как же ему объяснить? Хирург – это тот, кто лечит оперативными методами. Операция – это... Блин!
– Словом, это специалист, который может разрезать человеческое тело, посмотреть, что именно не так и вырезать болезнь... не любую, конечно... или зашить рану, поврежденный сосуд... да много чего.
– В вашем мире женщин всерьез обучают наукам?
– Не везде. В моей стране – да. Поэтому я заметила, что вы странно двигаетесь, когда сломали ребра. Поэтому, увидев шрам, могу сказать, как заживала рана. Поэтому я уверена, что куда лучше королевского лекаря понимаю в том, как устроено человеческое тело и как его лечить – я училась этому семь лет и потом еще пятнадцать зарабатывала этим на жизнь.
– Сколько же вам?
– Сорок.
– По крайней мере, не четыреста.
Я нервно хихикнула.
– Я – человек. Во всяком случае была им до того, как оказалась тут. Люди столько не живут.
Пока не живут. Кто знает, до чего медицина дойдет еще лет через сто... Впрочем, теперь вокруг меня другая медицина, и...
Блинский блин, этак и в самом деле рехнуться можно!
– Так вы все-таки умеете исцелять лишь руками?
– Нет! Точнее, да, но... – Блин, как объяснить-то! – Это не чудо и не мгновенное исцеление. Вы же сами видели: вскрыть гнойник, обеспечить отток, дождаться, пока рана очистится. Если надо – зашить. Я не творю чудеса! В нашем мире вообще нет магии!
Хотя с точки зрения королевского лекаря иначе чем чудесами это не назовешь. Наука вообще не сильно отличается от магии – понятна лишь тем, кто всерьез ей занимается...
– Хорошо, оставим это, – кивнул лорд, по-прежнему не выказывая никаких эмоций. – Вы сказали «зарабатывала на жизнь». Вы не леди, или ваши родственники растратили состояние?
Кажется, в его представлении о жизни я окажусь даже не говорящей кошкой, а говорящей табуреткой. Как Мина.
– По вашим представлениям, я не леди. Моя мать бухгалтер, отец – инженер.
А теперь попробуй объяснить, что это такое.
– Бухгалтер – это...
– Неважно. Что-то еще?
– Больше ничего. Вы хотели знать правду. Правда в том, что у меня тело леди Джейн, память леди Джейн, но моя личность – личность человека из другого мира. Я даже не уверена, что я теперь ваша жена перед богом, потому что во время венчания в этом теле была Джейн, а не я. Ее... душа? Личность? были в церкви, а потом... Я не знаю. Это все слишком сложно для меня...
Я в который раз поежилась, кутаясь в простыню. Надо договорить, и будь что будет.
– Я знаю только, что у вас нет никаких долгов передо мной. Вы и без того сделали для меня слишком много, а сегодня утром и вовсе спасли мне жизнь, пусть и невольно. И прежде чем вы решите меня защищать – если вы решите меня защищать – я хочу, чтобы вы знали, ради кого именно это делаете. Так будет честно. И правильно.
– И что мне теперь делать с этим знанием? – медленно произнес он.
А я предупреждала, что правду ты сможешь и не перенести.
– Вам решать, милорд. Вы хотели, чтобы между нами не осталось недоговорок. Я с этим согласилась. Теперь вам решать, отвернуться ли от меня, счесть ли демоном или... – голос сорвался. Только бы не разреветься.
По его лицу по-прежнему невозможно было ничего разглядеть.
– Это – все? – тем же ровным ровным тоном произнес лорд. – Просто разум другой женщины в теле леди Джейн? Вы не демон, не приносите человеческих жертв и не едите младенцев на завтрак?
– Что?!
Я, наконец, разглядела искорки смеха в его глазах. Ах ты зараза, нашел время надо мной ржать!
Но все же смеяться он не стал. Из глаз исчезло веселье, на лице появилось... сочувствие?
– Ты вся дрожишь.
– Это не от холода, милорд, – голос едва слушался.
– Я знаю. Моя маленькая храбрая девочка. Иди сюда.
– Не смейтесь надо мной, милорд, – прошептала я, глядя куда-то поверх его плеча. – Пожалуйста...
– Посмотри на меня.
Я отчаянно затрясла головой. Если я посмотрю ему в глаза, я разревусь. А реветь нельзя. Особенно теперь, когда внутри шевельнулась надежда, что он не сочтет меня чудовищем. Увидеть в его взгляде холод... я этого не выдержу.
Одним стремительным движением он сгреб меня в объятья, усадил на колени.
– Посмотри на меня, – повторил он. Отстранился, взял за подбородок бережно и в то же время крепко – не вывернуться.
Я перевела на него взгляд, часто моргая.
– Как ты могла подумать, что я от тебя отвернусь? – его голос, негромкий, глубокий, словно окутывал теплым покрывалом. – Ты права, во все это очень сложно поверить и еще сложнее понять. Но я постараюсь. Потому что ты доверилась мне. Неужели я обману это доверие?
В его лице и голосе было столько нежности, что я все-таки не удержала слезы, сама не понимая, отчего плачу.
– Мне плевать, из какого ты мира. – продолжал он. – Плевать, сколько тебе лет и сколько мужчин у тебя было до меня. Потому что я... – Он вздохнул, коротко и резко, как перед прыжком в прорубь. – Потому что я люблю тебя. Тебя, Д-же-нн...
– Джейн, – прошептала я, запуская пальцы ему в волосы. – Так ты называл меня и пусть так и останется.
– Джейн, – повторил он. Коснулся губами, стирая слезинку. – Я снова заставил тебя плакать?
– Нет, – всхлипнула я, улыбаясь сквозь слезы. – Сама не понимаю, что...
Он не дал договорить, накрыв мои губы своими, поцеловал так нежно и бережно, словно боялся напугать, оттолкнуть. Сперва легко, едва касаясь, потом углубляя поцелуй, но все так же неспешно и ласково, как будто с этого мига нам принадлежало все время в мире, как будто за стенами этой комнаты больше не было никого, кроме нас двоих, во всем мире больше не было никого, кроме нас двоих. Кроме тихих вздохов и ласковых рук, кроме его губ, удивительно нежных. И мы целовались, и целовались, не торопясь переходить к большему. Растворялись друг в друге, в неровном дыхании, в стуке сердца. Согревались друг об друга, и хотя вовсе не холодно на самом деле было в его спальне, в его объятьях все равно было куда теплее.
Опустилась на пол простыня, и я обнаружила, что сижу уже не боком, а лицом к нему, что полотенце уже ничего не прикрывает и достаточно лишь совсем немного сдвинуться...
– Говоришь... не осмелишься оседлать... породистого... жеребца, – прошептал он, выцеловывая мне шею.
– Может быть... – выдохнула я, – этого... жеребца мне незачем бояться...
– Незачем, – он приподнял меня, придержав за талию, помог устроиться как надо. Заглушил поцелуем стон, вырвавшийся, когда я опустилась на него. Какое-то время мы так и сидели, прижавшись друг к другу, не торопясь разжимать объятья, разрывать поцелуй, словно и вправду на миг стали одним. Пока я, не удержавшись, не двинула бедрами. Он улыбнулся, откинулся на спину, наблюдая за мной из-под полуприкрытых век. Я качнулась несколько раз, приноравливаясь, поймала нужный угол. Его ладони накрыли грудь, прошлись по телу, снова заставив меня застонать. Я начала двигаться, медленно, дразня то ли его, то ли саму себя, не отрывая взгляда от его искаженного страстью лица. То ускоряя ритм, то снова замедляясь, останавливаясь у самого пика и опять начиная двигаться, пока не позволила наслаждению заполнить себя целиком, выплеснуться с криком. Его руки подхватили меня за талию, поддерживая, не давая сбиться с ритма, разжались, позволив мне замереть, вжимаясь в него, и снова обвились вокруг, когда я склонилась и замерла у него на груди, слушая, как колотится его сердце – так же бешено, как и мое.
Мы долго лежали так, нежась в объятьях друг друга, под прикосновениями, в которых почти не осталось чувственности – лишь тепло и ласка.
– Говоришь, в первый наш раз ты решила, что это бред? – усмехнулся вдруг Чонгук.
Я подложила кулак под подбородок, заглянула мужу в лицо. Какая же невероятная у него улыбка!
– Очень приятный бред, – мурлыкнула я, целуя его. – Не мужчина, а просто мечта, такое может быть только в бреду.
– А что бы ты сделала, если бы знала что это явь?
– Огрела бы подсвечником. Ну или чем еще там под руку попалось бы.
Он расхохотался.
– Да, тогда первая брачная ночь стала бы воистину незабываемой.
Он выбрался из моих объятий – я разочарованно застонала – бросил мне мокрое полотенце. Сунулся в сундук.
– Извини за мокрое белье, но слов ты не слышала. Не бить же тебя было по щекам.
Я поежилась.
– Нет уж, не надо.
– Не буду. – он шагнул ближе. – Я никогда... Хотел бы я сказать, что никогда не сделаю тебе больно, но причинить боль можно и вовсе не желая того. И все же я постараюсь.
– Я знаю. Я люблю тебя.
Он судорожно вздохнул, прижал меня крепко-крепко и долго не выпускал. А разжав объятья сунул мне в руки рубаху – свою, судя по размеру.
– Надевай. И отдохни.
– Да я и так могу. – стесняться уже давно поздно. – У тебя... рядом с тобой тепло.
Он хмыкнул, сам натянул на меня рубашку.
– Боюсь, если ты будешь рядом, голая и соблазнительная, спать я тебе не дам. А тебе нужно поспать после всего, что случилось.
– Случилось не только плохое, – я прижалась к нему, обнимая. Хотелось постоянно его касаться, обнимать, быть рядом.
– Да. – он улыбнулся и снова посерьезнел. – Я никому не дам тебя в обиду. Завтра...
– Тшш, – я накрыла пальцами его губы. – Завтра будет завтра. А сегодня только ты и я.
Я проснулась среди ночи, сама не понимая, отчего. Может быть, слишком светло? Полная луна светила прямо в окно, блики пятнали потолок и стены, словно изменяя пространство. Ни звука, кроме ровного дыхания мужа рядом. Стоило бы опустить веки, пристроить голову у него на плече и спать дальше, но глаза почему-то раскрывались сами, и внутри зудело какое-то неприятное чувство – словно чей-то взгляд неотрывно сверлил спину. Я поерзала так и этак, чувствуя себя принцессой на горошине. Нервишки шалят – впрочем, неудивительно.
Чонгук развернулся ко мне, погладил по голове.
– Не спится?
А в следующий миг вскочил, перелетая через меня. Вспыхнуло пламя – я зажмурилась от неожиданности – потом громыхнуло, надо мной пролетел поток обжигающе-горячего воздуха. так что я чуть не заверещала вслух. Скатилась с кровати, на пол.
Крик. Безумный, невыносимый крик, полный боли, в котором уже не слышно ничего человеческого, не узнать голоса – я слышала такие когда скорая привозила к нам почему-то не успев обезболить. Только сейчас я была не в больнице на экстренном дежурстве по травме. И в больнице не воняло так горелым, и дым не лез в глаза, и... Блинский блин, что вообще творится?
Я высунула голову над кроватью ровно для того, чтобы увидеть, как на полу перестал шевелиться факел в форме человеческого тела – огонь погас разом, словно его потушил кто-то извне. А рядом с телом на пол медленно оседал Чонгук.
Я метнулась к нему, подхватила под плечи, опустила не давая удариться.
Слева от грудины торчала рукоять ножа.
Я перехватила руки мужа, вцепившиеся в нее.
– Не трогай. – голос не дрожал, словно я еще сама до конца не понимала, что происходит. – Пока клинок в ране, он сдерживает кровотечение.
А рана в проекции сердца, и... Нет! Нет-нет-нет-нет, так нельзя, так не должно быть!
– Но не навечно же сдерживает? – криво улыбнулся Чон.
Но щеке темнела полоса ожога – останется шрам, навсегда перекосив. Господи, о какой ерунде я думаю. Всего лишь еще один шрам к тем, что уже есть. Лишь бы живой...
– Не навечно.
Дома этого времени, возможно, хватило бы, чтобы довезти его до кардиохирурга. Здесь...
Здесь не сделать ровным счетом ничего.
Твою ж...
Чего стоят все мои знания, весь мой опыт, если все, что мне остается – смотреть, как у меня на руках умирает самый дорогой мне сейчас человек?
Чонгук кивнул каким-то своим мыслям.
– Хоть попрощаюсь по-человечески, – он погладил меня большим пальцем по щеке и тут же отдернул руку. – Кровь... Извини.
Я поймала его окровавленную ладонь, прижалась к ней щекой. Даже если бы я и боялась крови, сейчас это не имело значения. Сейчас ничего не имело значения, кроме его лица, мертвенно-бледного в лунном пятне, его глаз, его пальцев, сжимающих мою руку.
Неправда, это не может быть правдой! Это сон. Дурной сон, сейчас я проснусь, и он улыбнется, встретившись со мной взглядом, а потом мы потянемся друг к другу и не сможем оторваться, пока не затихнем рядом, переводя дыхание.
Вот только его ладонь, что я прижимаю к своему лицу, липкая от крови. А рядом с грудиной торчит рукоять ножа, то поднимаясь, то опускаясь с каждым вздохом.
И это не сон.
– Твой отец... – выдохнул Чонгук. – Больше ничего тебе не сделает.
Я не стала оглядываться туда. где лежала головешка, отдаленно напоминающая человека. Он не мой отец, и мне все равно, что он умер страшной смертью. Я убила бы его еще раз, если бы могла. За то, что он убил... ранил моего мужа.
Убил.
И все, что у нас осталось – несколько минут, от силы – полчаса.
– Я не смогу без тебя, – прошептала я. – Так не должно быть.
Надо бы перенести его на кровать – пол каменный, холодный. Только у меня не хватит сил его поднять.
– Сможешь. – он улыбнулся. – Завещания у меня нет...
– Зачем мне оно? Зачем мне все это без тебя?
– Не... перебивай. Завещания нет, но ты, как моя жена, получишь все...
– Вот уж нет, – раздалось у меня за спиной.
Я вздрогнула, услышав чужой холодный голос. Обернулась. Из темноты выступила Джису.
– Убийца не наследует за убитым.
Чонгук изменился в лице, попытался приподняться на локте.
– Ты... Это ты провела его!
Он упал – я едва успела придержать его голову, чтобы не ударилась о каменный пол.
И в этот миг я поняла все.
Два года назад лорд Чон пригласил овдовевшую и почти обнищавшую тетку к себе. За несколько дней до того, как он уехал на войну, его жена умерла. От холеры.
От отравления мышьяком, симптомы которого ничем не отличаются от кишечной инфекции. Потому что после смерти жены тетка оказывалась ближайшей родственницей и наследницей лорда. Если бы тот погиб на войне. Но он вернулся. Израненный, лежа в повозке – но живой. И раны потихоньку затягивались, хотя до выздоровления было далеко.
А потом самая большая и опасная загноилась снова.
Чем Джису сдобрила рану? Фекалиями – самое простое и очевидное. Возможно, землей. Может еще чем – вариантов много... Кто-нибудь не с таким могучим здоровьем отправился бы к праотцам, но Чонгук был молод, силен и, видимо, очень хотел жить – несмотря на все старания тетки. А потом король прислал своего лекаря и тот прогнал от ложа больного женщину.
Выходит, что тогда муж и в самом деле выздоровел благодаря моему коллеге.
Джису на какое-то время притихла – ведь она, фактически, стала полноправной хозяйкой замка, а лорд Чон, овдовев, матримониальных планов пока не строил. Хотя, возможно, о наследнике и задумывался – про себя. Когда на горизонте появилась Чеен, Джису, скорее всего ничего не успела сделать: король призвал своего родственника ко двору, и тот оказался вне досягаемости тетки. Потом заварилась вся эта чехарда со ссорой родственников и скоропостижной женитьбой – так что возможность действовать появилась у Джису лишь когда новобрачная приехала в замок.
И она начала действовать, не теряя времени. В толпе дам, окружавших молодую жену, едва ли заметят, кто именно наступил ей на подол. А скорее всего, скажут – как это и случилось – что она сама оступилась от волнения.
Почти получилось. Если бы не случилось чудо – не знаю, кому я им обязана – и место Джейн не заняла я.
Правда, упорства Джису тоже было не занимать. В ржавчине, скопившейся на игле достаточно пор, чтобы удержать огромное количество микробов. И снова почти получилось – не инфекция, так королевский лекарь меня бы угробил. Но все же «почти » и тогда в ход пошел яд.
И одновременно начал действовать папаша Джейн, почуявший возможность неконец-то жить не только дарами короля и приданым жены. Его величество был щедр, но для того, кто сам когда-то был наследником целой державы, все его дары – лишь жалкие крохи. Оставил чары на седле, но несчастный случай не удался. Потом попытался добраться до лорда Чона через дочь – но то ли я слишком хорошо сыграла дурочку, то ли заметил, что новобрачная просто таки неприлично счастлива и решил действовать сам.
Чонгук сказал «ты его провела» – похоже, папаша договорился с Джису. Как? Да кто их знает, двух гадов ядовитых, кто из них кому что наплел. Оливия-то наверняка поняла, чего он хочет, как шустро появилась.
Может и папаше какого яда подсыпала, чтобы тот потом не предъявил права на дочку.
Впрочем какая мне разница теперь? Разве это знание поможет мне сохранить Чонгуку жизнь?
– Ты убила мужа, – сказала Джису. – Сговорилась с отцом и убила.
– Я еще жив. – Чонгук дернулся, пытаясь сесть, и снова растянулся на полу. Я растерянно застыла над ним, не зная, что делать. Мысли в панике разлетелись.
Джису шагнула ближе, двигаясь настороженно, точно кошка, что выслеживала птицу.
– А ты, глупенький мальчик, так очаровался этой девицей, что до сих пор веришь ей? Даже после того, как она убила тебя?
Он снова дернулся. Я склонилась над мужем, коснулась лбом его лба.
– Тише, – прошептала я. – Не трать силы. Она того не стоит.
Я ее задушу. Своими руками. Когда... Когда Чонгук уже не сможет увидеть бабских боев в грязи. Не так много времени у нас с ним осталось, чтобы тратить его на старую гадюку.
– Джейн, у тебя руки в крови, – не унималась Джису. – Ты убила мужа, и об этом узнают все. Знаешь, что с тобой сделают? Что делают с мужеубийцами?
Да плевать. Что это теперь изменит? Он мог бы жить – а теперь умирает из-за двух жадных тварей, и я ничего, ровным счетом ничего не могу с этим поделать!
– Зароют в землю живой, только голова останется на поверхности, и оставят так. Прохожие будут швырять в тебя камни, а бродячие собаки – рвать твое прелестное личико – до того, как ты успеешь умереть...
Вещает, как киношный злодей, вместо того, чтобы забиться в истерике и побежать за помощью. Тянет время. Ждет, пока Чонгук умрет – тогда он точно не расскажет, что произошло на самом деле. Он ведь тоже все понял, наверняка понял...
– Я тебя с того света достану, – прошипел муж.
Джису рассмеялась.
– Разве что попросишь святую Эду, которой молится чернь, приглядеть за своей женой. Хотя она ведь благоволит невинно оговоренным, а вовсе не убийцам. Будет дознание, а на дыбе признаются все.
Наверное, надо было вскочить, схватить гадину за горло, хоть кинуть чем-нибудь. Но тогда пришлось бы выпустить холодеющие пальцы мужа из рук, а это казалось совсем невозможным.
Во взгляде Чонгука промелькнул ужас.
– Не смей ее трогать!
– Не надо, – я сжала его руки. – Ничего она мне не сделает. Все будет хорошо.
Ничего уже не будет хорошо. Совсем ничего.
– Я? – деланно изумилась Джису. – Я всего лишь твоя безутешная родственница, я не вершу правосудие. – Она помолчала. – Хотя могу помочь девочке. Преступление должно быть наказано, но милосердие мне не чуждо, и, если смерти не избежать, пусть она будет быстрой.
А еще так ты будешь уверена, что я не обвиню тебя. И хотя все действительно против меня – труп отца, руки и даже лицо в крови мужа, я ведь могу упереться и не признаться. Как там говорили в старые времена – невиновному бог даст достаточно сил?
Хотя при чем тут бог, никакого бога не было с этими людьми – только ложь, и яд, и рукоять кинжала, торчащая из груди моего мужа, и ничего уже не исправить. Только держать его за руки, чувствуя, как все холоднее становятся пальцы, смотреть в его лицо, которое уже казалось не мертвенно-бледным, а синеватым.
– Мышьяк? – усмехнулась я, не отрывая взгляда от глаз Чонгука, все остальное казалось неважным, совсем неважным. – Умирать в собственном дерьме и блевотине? Нет, спасибо, я предпочту дыбу.
Выдержу ли я пытку? Не знаю. Знаю, что не позволю этой твари победить. Она и без того отняла у меня самое дорогое. Если бы можно было повернуть время вспять. Если бы...
– Наперстянка, через несколько часов просто остановится сердце.
А еще, если я правильно помню симптомы отравления сердечными гликозидами – тошнота, нарушение зрения, бред и галлюцинации. Наверняка и папочке ее подлила на случай, если бы он пережил встречу с лордом Ривзом. К утру он бы наворотил такого, что его сочли бы одержимым. А меня бы судили не только как убийцу, но и как ведьму, околдовавшую собственного отца. И что во время галлюцинаций и бреда наговорю я?
Чонгук изменился в лице, глядя куда-то за мою спину – я резко развернулась. Мне на голову опускался здоровый, в человеческий рост, подсвечник. Я шарахнулась в сторону – металл гулко зазвенел о камень. Время словно замедлилось. Промелькнула мысль, что старая карга, видимо, решила прикинуться безутешной родственницей, в ярости набросившейся на убийцу – ей ведь невыгодно, чтобы я осталась жива и смогла обвинить ее в ответ. Успела порадоваться, что медная дура обрушилась на камень, а не на мужа – он ведь не увернулся бы.
А потом время понеслось скачками. Вот я выдергиваю канделябр – Джису визжит, пытается отскочить, но я быстрее. Перехватываю орудие убийства поудобней, перед глазами клубится алая муть ярости, застилает взор. По позвоночнику поднимается горячая волна, сметает разум, оставляя голые рефлексы, разбуженные гневом. Помню, как ринулась вперед, вроде бы даже подбадривая себя криком. И все, и темнота, словно на какое-то время повернули рубильник в мозгу, отключив все чувства.
Когда снова осознала, на каком я свете, Оливия с залитым кровью лицом лежала на полу и не шевелилась. Я склонилась над ней, коснулась артерии на шее, где должен был биться пульс, и не нащупала ничего.
Кажется, я ее убила. Только никаких сожалений по этому поводу не испытывала.
Чонгук! Что с ним? Я рванулась к нему, упала на колени рядом. Он растянул губы в улыбке.
– Кажется, я больше никогда не рискну тебя злить.
«Никогда».
Я бы взмолилась о чуде, если бы умела. Нет, не святой Эде, покровительнице невинно оговоренных. Тому, кто сказал деве «встань и иди» и воскресил Лазаря. Только чудес не бывает...
Святой Эде. Которая умела исцелять молитвой и наложением рук.
Молитва ли то была? Или знание?
И когда я осматривала сломанные ребра мужа, и когда накрыла внезапно зачесавшейся рукой собственный бок, я думала о механизмах регенерации тканей. О клетках, у каждой из которых своя функция. О химических реакциях – хотя сейчас я не сумела бы воспроизвести формулы.
Чудо ли это было или магия?
Может ли быть, что у женщин в этом мире есть магия – магия исцеления – но чтобы ее применить, нужно понимать, что именно происходит в теле? Пусть не с точностью до клетки и молекулы – но понимать и представлять?
Может быть, у меня все-таки есть надежда на чудо?
Чонгук сжал мою руку.
– Я доживу до утра, когда придут слуги? Чтобы рассказать, как все было на самом деле?
Я покачала головой.
– Тогда ни к чему больше тянуть.
Он взялся за рукоять ножа.
– Я не смог тебя защитить... Прости, – выдохнул он, вырывая клинок из тела.
Я накрыла его рану обеими руками – тепло словно пролилось из них внутрь, туда, где сбилось с ритма, снова дернулось и снова замерло сердце. Зажмурилась. Не слышать хрип, не чувствовать, как поднялась и опустилась – неровно, толчками – грудь под моими ладонями. Представить, точно в компьютерной 3D-реконструкции, сердце, слои его стенки, кровь... Представить, как тянутся белковые нити, склеивая раны, как специальные клетки закрепляют этот шов уже другими, более прочными белками, оставляя тонкий, едва заметный рубец. Как электрический импульс идет от водителя ритма по проводящей системе, заставляя сердечную мышцу сокращаться размеренно и ровно.
Перикард. Плевра. Межреберные мышцы. Кожа.
Мысль материальна, хотя бы в этом мире? Или я тешу себя напрасными надеждами? Или окончательно и бесповоротно схожу с ума?
Вдох. Кашель. Сердце под моими руками забилось сильно и ровно. Вдох. Выдох.
– Джейн?
Я сглотнула, заставила себя открыть глаза. Встретилась с ошалевшим взглядом.
Получилось? Или я все-таки провалилась в безумие, придумав чудо?
Чонгук медленно сел, прижал руку туда, где совсем недавно торчала рукоять ножа, и так и замер, глядя то на меня, то на свою грудь, то на валяющийся на полу окровавленный клинок. Я ткнулась лбом ему в плечо.
И разрыдалась.