Нет, в этот раз его величество решил не шокировать присутствующих, видимо, и без того хватило скандалов. Что ж, потанцуем. Медленно и печально, держась за ручки. И без всяких там намеков. С мужем танец – это флирт, заставляющий сердце биться быстрее. С королем – шахматная партия. А у меня сегодня слишком забита голова, чтобы просчитывать ходы в игре, в которой нельзя ни выиграть – после вчерашней пощечины – ни проигрывать. Значит, буду улыбаться и строить из себя дурочку. Если получится.
– Как ваше здоровье, леди Джейн?
Ты теперь каждый день будешь спрашивать, как мое здоровье?
– Благодарю вас, замечательно, ваше величество.
– Вчера вы изрядно нас напугали.
У меня дежавю, или ты других слов не знаешь?
– Я смутно помню вчерашний вечер, ваше величество. Очень смутно.
Пусть муж хранит воспоминание о твоей ошарашенной морде, как драгоценнейший камень. А мне не о чем вспоминать. Вчерашний вечер... До чего же длинными, оказывается, могут быть дни!
– В самом деле? Что же вы помните?
– Последнее, что я ясно помню – это как лорд Чон ударил лорда Намджуна. Остальное все как в тумане.
Память у меня девичья, так и запишем. Нет, амнезия. В лучших традициях мыльных опер. Здесь помним, здесь не помним, здесь рыбу заворачиваем.
– Нервная горячка, сказал мой лекарь.
– Не стану с ним спорить, ваше величество.
Все равно не поможет. Да и зачем? Мне это на руку. На больных не обижаются. Хотя к королям это не относится, наверное... Но даже если он и затаил камень за пазухой, ничего с этим не поделать. Я не намерена беспокоиться о том, что все равно не смогу изменить. Более насущных проблем хватает. Муж, например.
– Что ж, рад, что ваша жизнь вне опасности.
Король сменил тему, пустившись в воспоминания о последней войне, так что мне оставалось только время от времени вставлять «как интересно!» или ахать, широко раскрыв глаза. А заодно думать, что же теперь на уме у его величества, ибо послушать его – так в целом мире нет никого круче лорда Чона. Интересно, с чего у его величества концепция поменялась? И что любящие родственники успели друг другу наговорить? И кто все же наградил синяком Чонгука – покойный Ким или король?
Нет, пожалуй, я не хочу этого знать. Крепче спать буду.
Танец закончился, король вернул меня мужу. Я мысленно выдохнула – одной проблемой на сегодня меньше.
Ой, блин! А вот и еще одна проблема!
– Лорд Чон, вы позволите?
Отец? С чего бы вдруг? Хочешь поговорить так, чтобы точно никто не мог подслушать? О чем же? Впрочем, я знаю о чем. И мне это совершенно не нравится. Жаль, не успела рассказать Чонгуку.
Первые несколько тактов мы молчали. Потом отец произнес:
– Рад, что тебе стало лучше.
Не дождешься, папенька. Назло тебе возьму и не умру. И настроение ты мне не испортишь.
– Спасибо, батюшка. Вашими молитвами.
– И все же ты бледна сегодня. Дурные мысли?
Которых ты мне прибавишь, если своих не хватит? Вот же повезло с родственниками!
– Нет, что вы, батюшка. Просто еще не совсем здорова.
– Жаль. Я надеялся, ты все же задумаешься. И поймешь, что этот брак не принесет тебе ничего хорошего.
Вполне может быть. Если муж все же решит, что я спятила. Или что я демон. Или еще что-нибудь этакое. Во сколько невозможностей он готов поверить до завтрака?
– Боюсь, батюшка, с этим уже ничего не поделаешь.
– Почему? Вы, женщины, знаете множество способов...
Проесть плешь? Вынести мозг? Это я, пожалуй, могу. Но ведь недостаточно радикально, так от мужа не избавиться. Что там у нас еще есть из чисто женских методов? Залюбить до смерти? Вариант, конечно, соблазнительный... не до смерти, конечно, но интересный... Впрочем, Роберт – мужик крепкий, так что еще вопрос, кто кого...
– ...привороты, отвороты, – не унимался отец. – Зелья...
Зелья? Вот как? С бромом, чтобы поспокойней стал? Или сразу с мышьяком, чтобы насовсем успокоился?
– Я не слишком сведуща в таких вещах, батюшка.
В самом деле не слишком. И, кажется, это может стать проблемой, если кто-то захочет испробовать на нас какую-нибудь симпатичную травку. Не накаркать бы...
– Так обратись к тому, кто сведущ! Ты слишком юна, чтобы класть всю жизнь на алтарь служения мужу, который этого все равно не оценит.
Предлагаешь убрать мужа и положить жизнь на алтарь служения тебе? Второй раз ты меня из рук не выпустишь – ведь вместе со мной ко второму мужу уйдет и богатство, на которое ты намерен наложить руку.
Блин! Блинский блин! Мало мне было своих проблем, еще и ты...
– Непременно обращусь, батюшка. Вы так волнуетесь о моем благополучии. Жаль, что я раньше этого не замечала.
Трудно заметить то, чего вовсе нет.
– Мы не всегда понимали друг друга, но знай, мне действительно небезразлично твое будущее.
– Да, батюшка.
А еще я пожалуюсь мужу и он превратит тебя... Блин, никого он не превратит. Во-первых отец тоже очень сильный маг. Во-вторых, они вроде как теперь родственники. В третьих, король запретил поединки под угрозой повешения. Даже не отрубания головы, петля – казнь позорная донельзя. В четвертых, только поединка мне и не хватало для полного счастья. Я ж от страха помру! Как в те полчаса, показавшиеся вечностью, когда я не знала, кто кого...
Что же делать, блинский блин, что же делать? Может, самой папеньку притравить? Мне-то он не родич, и никаких теплых чувств я к нему не испытываю.
Только я не смогу, даже если соображу, чем и как. Кишка тонка. Я всю жизнь занималась тем, что спасала жизни, а не наоборот.
– И помни, что я всегда буду беспокоиться о тебе, – сказал отец, подведя меня к мужу и выпуская руку.
– Не стоит, – сухо заметил Гук. – Я в состоянии позаботиться о своей жене. Следующий танец мой, леди Джейн?
Весь вечер я чувствовала на себе тяжелый неотрывный взгляд отца. Точно он ждал, что я тут же начну воплощать в жизнь его советы. То ли бежать искать яд, то ли жаловаться мужу, то ли еще что. А, может, сам вид моего улыбающегося лица был ему невыносим – кто знает? Как Джейн вообще умудрилась дожить до своего возраста в здравом уме при таком-то папаше? Хотя, может, и не совсем в здравом, кто теперь скажет...
Не дождешься, папенька. Я буду улыбаться и танцевать. Что еще может быть в голове у свежеиспеченной жены, кроме улыбок и танцев? Прямо сейчас ты ничего не сделаешь, а с мужем я поговорю спокойно. Все равно с ним надо будет поговорить. Сперва о тебе, потом обо мне... блин, только я так и не знаю, как это сделать чтобы он все же не решил, что я рехнулась. Или не счел меня демоном, сожравшим душу леди Джейн..
– Что такого сказал тебе отец? – спросил Чонгук, едва за нами закрылась дверь, ведущая с лестницы.
Глазастый.
– Ничего конкретного, – медленно проговорила я. – И все же... кажется, это он оставил те чары на твоем седле.
Чонгук нахмурился.
– Объясни.
Я пересказала оба разговора как можно более подробней, и чем дольше говорила, тем сильнее чувствовала себя дурой, у которой разыгралась паранойя. Ничего же конкретного, ничего! Муж молчал, и его лицо было совершенно непроницаемым.
– Вот, значит, как, – сказал он, наконец.
– Прогони его! – Я обхватила руками плечи. – Придумай повод!
– Я не могу прогнать собственного тестя со свадьбы его дочери, – медленно произнес Чонгук.
– Попроси короля...
Он жестко усмехнулся.
– Вот уж его я точно не буду просить ни о каком одолжении.
Да, похоже беседа родственников над бесчувственной дамой была не слишком приятной.
– Ну придумай что-нибудь!
Он приподнял мой подбородок, заглядывая в глаза.
– Тебе в самом деле не все равно?
– Да сколько раз тебе говорить, что мне не все равно! – взорвалась я. – Стала бы я тебе все это рассказывать, если бы мне было все равно! Если бы не...
Ой, блин!
Если бы не втрескалась в тебя по уши. Что уж себе-то врать.
– Если бы не?... – медленно повторил он.
– Спокойной ночи, милорд.
Я рванула к двери, ожидая, что его рука сомкнется на запястье или схватит за плечо, но меня никто не остановил. Только прошелестел за спиной смешок:
– Спокойной ночи, Джейн.
Мина, как всегда, увидев меня, подскочила со скамеечки у двери спальни. Я пролетела мимо нее , едва не хлопнув дверью ей по лбу, рухнула плашмя на кровать.
Два дня! знаю его два дня!
Блинский блин!
– Что с вами, миледи? – спросила Мина каким-то надтреснутым голосом.
Я подняла голову. Глаза у девушки были красные, нос распух.
– Мина, что случилось?
Она шмыгнула носом.
– Ничего серьезного, миледи. Давайте я помогу вам раздеться.
Интересно. Ничего серьезного, но нос распух от слез?
– И все же? Кто тебя обидел?
– Никто, миледи. Это... не меня. Сущая ерунда, миледи...
Она усадила меня и начала выбирать булавки из покрывала на волосах.
– Мина, говори. Я от тебя не отстану.
– Простите, миледи. Мальчик издох.
– То есть? – не поняла я.
– Кот. Он на кухне жил, крыс ловил. Такой ласковый был, пушистый...
А я не видела на кухне кота. Спрятался, видно, от чужой...
– Жаль. Он болел?
– Он ничем не болел, миледи. Эмма говорит, отравился крысиным ядом... Пришел ко мне на руки, так мучился, бедолага...
– Бедный. – Мне правда было жаль неведомого кота, пострадавшего по людской безалаберности. Если уж вздумали травить крыс на кухне, надо было животное оттуда убрать!
Мина всхлипнула.
– Я молилась святой Эде, но... Хотя Эмма говорит, что это грех, у животных нет души, и поэтому святая не могла услышать.
– Святая Эда? – Я уже почти перестала понимать, где воспоминания Джейн, а где мои, но такой святой припомнить не могла.
– Простите, миледи. Это наша святая... простых людей. Лорды в нее не верят.
– Расскажи.
– Отец Макей говорит, что это суеверие, и грех ее поминать...
Да что у них все грех да грех! Честное слово, я лучше послушаю про неведомую святую, чем про несчастного кота.
– Я не отец Макей. Расскажи, Мина.
– Святую Эду просят об исцелении. Говорят, она была молода, но к ней приходили из дальних мест, потому что она могла излечить даже смертельно больного лишь наложением рук и молитвой. Слава о ней разошлась широко, и однажды к ней привезли молодого сына лорда, который медленно умирал от раны в живот, полученной на турнире. Святая Эда исцелила его, но юноша воспылал к ней страстью и захотел жениться как на равной.
– То-то родители обрадовались, – не удержалась я.
– Да, его отец при всех обвинил святую Эду, что она приворожила их сына, и потребовал суда над ведьмой. Ее испытали каленым железом...
Удержать на ладонях раскаленный докрасна брусок, и если через три дня ожоги не сойдут, значит – виновна. Да уж, захотела я отвлечься от бедного котика, послушав про святую. Ничем не лучше.
– Когда на третий день повязки сняли, от ожогов не было и следа. Но лорд подкупил священника, который был свидетелем во время божьего испытания, и тот сказал, что она навела на всех морок. И что исцеления, которыми она прославилась – тоже гнусное колдовство. Все знают, что целительных чар не существует. А молодой лорд потерял покой и сон с тех пор, как встретился с ней, из-за злых чар. И святую Эду сожгли как ведьму.
Зря я спросила. Почему как ни древняя легенда – так редкостная гадость?
– Говорят, перед тем, как взойти на костер, она предрекала, что вернется, пробудившись в дочерях ее дочерей, и не найдется такой силы, которая смогла бы остановить этот дар. Над ней смеялись, ведь она не была замужем...
Мина вздохнула, вскинула голову и торжественно продолжила:
– Но когда загорелся костер, тот юноша, сын лорда, бросился туда, не в силах смотреть, как гибнет любимая. И из пламени и дыма взлетели два белых голубя, костер разом потух а среди недогоревших дров не было ни следа тел.
Она снова опустила голову и закончила обычным тоном:
– Теперь мы молимся святой Эде об исцелении и о защите от... простите, миледи.
– От несправедливости знати?
– Простите, миледи. Словом, я молилась святой Эде, но... – Она всхлипнула.
Мина, пока рассказывала, успела меня раздеть, облачить в ночную рубашку и теперь достала гребень, намереваясь меня расчесать.
– Дай сюда расческу и иди отдохни.
В конце концов, расчесаться и заплести на ночь косу я в состоянии и сама.
– Но, миледи... – попыталась было протестовать Мина.
– Иди, – повторила я. – Уже поздно, а ты расстроена.
Она, присев в реверансе, вышла. Я начала не торопясь, по прядям прочесывать волосы, с ностальгией вспоминая пластиковые щетки, способные прочесать даже этакую копну. Но чего нет, того нет...
Я почти закончила, оставалась последняя прядь, когда в спальню без стука влетела Мина. Бледная, с вытаращенными глазами, она дышала так, точно бежала по лестнице от самого подвала.
– Миледи, – просипела она. – Горничная говорит, что дала Мальчику ту еду, что собрала у вас с пола!
Я медленно опустила расческу.
– Ерунда, – я сама не узнала своего голоса. – Совпадение. Наверняка на кухне травили крыс, и...
– Я... – Мина всхлипнула. – Я пошла и поговорила с поваром. Он сказал, что травил крыс неделю назад и убрал все приманки через два дня. И в те два дня Мальчика не пускали в кухню, чтобы тот случайно не сожрал яд. Повар тоже его любил...
Я молчала, в животе скручивался ледяной ком. Если Мина ничего не придумала – а судя по перепуганному лицу, она сама верила в то, что говорила – кто-то пытался меня отравить.
Но кто и зачем? Отец? Ему это не выгодно. Может, отрава предназначалась мужу, а кто-то из прислуги перепутал?
Или все же мне? Подстраховаться на случай, если иголка меня не добьет?
– Мина, а кто принес еду в мою комнату, нарушив приказ лорда?
– Я не знаю, миледи. – Она снова всхлипнула. – Я помнила, что лорд говорил, будто королевский лекарь велел вам поститься. И передала Эмме. Так что это не я...
Я молчала, не в состоянии выговорить ни слова. Мысли скакали и путались. Кто-то пытался меня отравить, и если бы муж не заставил меня выронить от неожиданности тарелку, я бы слопала отраву за милую душу. И сейчас Бет рыдала бы надо мной, а не над котиком.
Только мне было бы уже все равно.
– Миледи, а вдруг это вовсе не отрава? – прошептала она. – Может, это проклятие? – Девушка говорила так тихо, что я едва разбирала ее слова, – Может, кто-то проклял лорда Чона, и теперь все его жены умирают? Леди Патриция ведь тоже...
– Я же жива, – усмехнулась я, пожимая плечами.
Нельзя паниковать, нельзя! Оттого, что я начну биться в истерике, лучше не станет. Сейчас как никогда мне нужна твердая голова.
– Пока... – прошептала Мина.
Я швырнула в нее гребнем.
– Не дождетесь!
– Простите, миледи, – девушка рухнула на колени, губы ее дрожали. – Простите, простите! Я вовсе не то...
– Встань немедленно, – жестко произнесла я.
Мало того, что я сама сейчас заверещу от страха, возись еще тут с истеричными девицами!
– Сейчас ты пойдешь, заваришь себе чай из ромашки и мяты, сдобришь медом... Если кто-то будет возражать, скажешь, я велела. Выпьешь, помолишься господу, вспомнив, что на все воля его. И ляжешь спать. Ни с кем не будешь разговаривать, пока завтра не взойдет солнце – это будет твое наказание.
Это, конечно, не помешает ей гонять мысли в голове. Но хоть прислуга не будет друг друга накручивать. А то этак к завтрашнему дню начнут говорить, что у лорда накопилось с полдюжины проклятых покойных жен.
– Да, миледи, – присела она.
– И запомни – проклятий не существует.
В мире магии я, пожалуй, не стану утверждать это со стопроцентной уверенностью. Но вовсе не проклятье, а человеческие руки сунули яд в еду и принесли ее ко мне в комнату. И вовсе не проклятье прицепило иголку к моей рубашке.
– Свою судьбу мы творим сами. Ты меня поняла?
– Да, миледи, – снова присела она.
– А раз поняла – марш отсюда!
Она испарилась.
Я обхватила плечи руками – трясло. Надо успокоиться и подумать. Взять себя в руки— я истерично хихикнула, обнаружив, что сейчас держу себя в руках в прямом смысле. Помогало, правда, так себе.
Вдох на четыре счета. Пауза. Такой же медленный выдох. Пауза. Повторить. Вдох... еще раз. И еще.
Вроде попустило. Немного.
Так. Значит, есть я теперь буду только с общего блюда – как на этих пиршествах с гостями – или то, что приготовила своими руками. Леди не подобает? Плевать. Я хочу жить.
Чего еще опасаться? Одежда? Можно ли пропитать ядом одежду? Как ту ночнушку в фильме про Анжелику? Я переворошила в памяти курс токсикологии – как же давно это было, почти ничего не помню... Вроде бы, чтобы проникнуть через неповрежденную кожу, яд должен быть на жировой основе или связываться с жирами... Чего-то наподобие боевых отравляющих веществ здесь нет, техника до этого еще не дошла, а растительные яды вроде на такое неспособны. Уже лучше – значит, только еда и питье.
Или кирпич на голову. Или веревка, протянутая поперек лестницы. Или подушка, накрывшая лицо. Или, или, или...
Стоп! У меня все-таки начинается истерика. Дышать. Не думать. Дышать. И плевать, что грудь словно сдавило ледяным обручем, и кажется, будто воздух приходится протаскивать в легкие. И в животе крутится ледяной ком.
Что еще я могу сделать? Молиться, как велела Мина? Не вариант. Я привыкла рассчитывать только на себя.
Блинский блин, здесь даже замков на дверях толком нет! На общей двери, ведущей в господские покои, был здоровый засов – видимо, на случай, если последних защитников оттеснят наверх. Но не на дверях спален.
Можно поставить к одной двери табурет, а к другой – медный таз, шума будет достаточно, чтобы меня разбудить. Если вообще получится заснуть.
Дальше. От стрелы в спину и камня на голову я едва ли уберегусь, так что думать об этом не стоит. Незачем думать о том, на что я не могу повлиять. Что еще? Чары? Нет, до сих пот тот – или та – кто хотел меня угробить, пользовался вполне обычными средствами. Хотя чарами было бы эффективней, ведь мне нечего им противопоставить.
Значит, это либо женщина, либо... либо кто угодно, блин! Ревнивая бывшая— не Чеен, та получила, что хотела. Но за таким мужиком, как лорд Чон, наверняка тащится шлейф разбитых дамских сердец. Какой-нибудь внебрачный ребенок, нацелившийся на папенькины деньги... Хотя нет, Чонгук для этого слишком молод. Был бы моим ровесником... Блин, и без этих игр с возрастом крыша едет! Да тот же папаша, решивший убедить, что мне грозит опасность – кто знает, сколько яда было в еде, может, коту хватило, а я бы просто заболела. Подкупил кого-нибудь из прислуги, и...
Блин, блинский блин, это просто невыносимо!
Может, зря я прогнала Мину? Это ж невозможно – сидеть одной при свечах и вздрагивать от каждого шороха!
Я вскочила, уронив табурет, и решительно двинулась к двери.
Куда меня вообще несет? Мужик и без того под конец вечера выглядел так, что краше в гроб кладут. И что он сможет сделать? Приставить ко мне дегустатора? Так мало какие яды действуют мгновенно. Зачем я вообще к нему поперлась?
Но пока все эти, без сомнения, умные и своевременные мысли крутились в голове, руки сами распахнули дверь, ведущую в купальню, где – я это знала – была дверь и в спальню лорда Чона.
Вот только ванна не пустовала. Чонгук развалился в ней, откинув голову на край и закрыв глаза. Перевитые мышцами руки расслабленно свисали с бортиков.
Блин! Ну и куда меня понесло?
– Уже соскучилась? – ухмыльнулся он.
Блинский блин!
Он лениво приподнял ресницы – и в следующий миг распахнул глаза, подобрал колени к груди, стремительно превратившись в сжатую пружину, готовую вот-вот распрямиться.
– Что случилось?
Я всхлипнула. Блин, да что это такое, нельзя реветь, не о чем реветь, я жива, все обошлось, и...
Он оказался рядом в одно мгновение, обнял, прижав к себе, такой большой, надежный, сильный. Меня затрясло, слезы покатились сами.
– Ты спас мне жизнь, – всхлипнула я. – Ты спас мне... жизнь.
– Джейн? – Он встряхнул меня, заглядывая в лицо. – Джейн!
– Ты... спас... мне...
Сильные руки подхватили меня, куда-то понесли – дрожащую, всхлипывающую, и вдруг уронили, вокруг сомкнулась вода, хлынула в нос, накрыла с головой. Я рванулась, вынырнула, хватая ртом воздух, вскочила, выплюнув самые грязные ругательства, какие помнила.
– Ну слава богу, – выдохнул Чонгук. – Пришла в себя?
Я стерла с лица капли, отлепила от шеи мокрые волосы.
– Да.
Блинский блин! Позорище какое, перед мужиком истерику закатить!
Он легко, точно пушинку, вытащил меня из ванны. Стянул промокший насквозь пеньюар, следом – ночнушку, укутал в невесть откуда взявшуюся простыню. Отвернувшись, обмотал бедра полотенцем. Снова подхватил меня на руки— я вцепилась ему в шею, и Чонгук рассмеялся.
– Не бойся. Больше не уроню.
Он пнул ногой дверь, прошел в свою спальню, уселся на кровать, устроил меня на коленях, обняв.
– Рассказывай.
Я вздохнула. Очень хотелось прижаться к нему всем телом, ткнуться лбом в шею и расплакаться, позволяя себя успокаивать. Только я не маленькая перепуганная девочка, которая вправе ждать, что кто-то большой и сильный придет и защитит. Я взрослая женщина, которой сейчас как никогда нужна трезвая голова.
Хотя, если начистоту, как же хорошо, что есть кому рассказать. Что кто-то не будет заполошно всхлипывать, как Мина, и причитать про проклятие. Может, вместе мы что-нибудь придумаем.
Я выпрямилась. Посмотрела ему в лицо и как можно спокойней произнесла:
– Горничная отдала ту еду, что я уронила, когда ты пришел вечером, коту. Кот издох.
Как мало, оказывается, нужно слов, чтобы изложить голые факты.
Чонгук изменился в лице. Прижал к себе так, что я едва не задохнулась.
– Боже милостивый...
Он отодвинул меня, держа за плечи.
– Ты ее не ела? Точно?
– Не успела. Только собралась, и пришел ты, дальше сам все видел.
Он снова порывисто прижал меня к себе, а когда разомкнул объятья, рядом со мной был лорд Чон, сдержанный и хладнокровный.
– Первое. С этого дня ты ночуешь в моей спальне. Вместе со мной. Потеснимся как-нибудь.
Я глянула через его плечо на кровать – настоящий аэродром. Интересные у него представления о «потеснимся».
– Я не о том, – все тем же ровным голосом произнес он.
– Я тоже.
Чонгук кивнул.
– Второе. Когда ты выходишь из комнаты, кто-то должен тебя сопровождать. Когда я не смогу, – Он помедлил. – Попрошу дядю дать одного телохранителя.
– Ты же не хотел...
– Засуну гордость поглубже и попрошу. Правда, не уверен, что он согласится. Если нет – тогда Алан Эттон, ему я верю, как себе...
– Стоп.
Я поерзала, высвобождаясь из его объятий. Если он в самом деле пойдет к королю просить для меня защиты, переступив через обиды и самолюбие... я хочу, чтобы это решение он принимал, точно зная, ради кого он это делает. Возможно, Чонгук... лорд Чон решит, что не готов защищать нечисть, поселившуюся в голове его невесты. Значит, так тому и быть. Мне не привыкать оставаться одной против всего мира.
Муж разжал руки, выпуская меня. Посмотрел вопросительно. Ну что поделать, не могу я, сидя у него на коленях, заявить что-то вроде: «Разлюбезный мой супруг, я не совсем та, за кого вы меня принимаете».
Я отступила на несколько шагов, поежилась – каменный пол холодил босые ноги, вода с волос пропитала простыню, в которую я была укутана, и тело покрылось гусиной кожей.
Холод или страх? Я знала правильный ответ. И все-таки придется с этим справиться. Не хочу, чтобы Чонгук потом пожалел обо всем, что для меня сделал, и чтобы у него был повод для упреков.
– Не стой на холодном полу, – сказал он. – Иди сюда.
Я помотала головой. Вцепилась в простыню, удерживая ее на груди – аж пальцы заныли.
– Чонгук... Лорд Чон. Прежде, чем вы предпримете хоть что-то, я хочу, чтобы вы до конца понимали, ради кого это делаете.