Спустя пятнадцать лет

В Вене моросил дождь и от такой погоды Петре становилось еще гадостнее на душе. Она не была в Австрии полгода. Не видела город, который когда-то являлся родным, а после стал вычеркнутым, как ненужный. Петра надеялась, что на кладбище уже кто-то будет и ей не придется стоять возле могилы лишь с дочерью, в полной гнетущей тишине ожидая появления других.

Их всех связывали лишь ежегодные встречи на могилах Авы и Карины. Петра начала брать с собой дочь только когда той исполнилось тринадцать и сейчас она уже не ощущала того же страха, как два года назад. Правда, черная одежда погружала в депрессивное состояние, омрачненное мерзкой погодой.

Петра увидела вдалеке знакомый силуэт Симона. Она была рада, что хотя бы он приехал первым. На ее лице появилась легкая улыбка и девушка позвала его по имени.

— Привет! Рад вас видеть, — поздоровался Симон и заключил Петру, а после Элину в объятиях.

За столько лет они сдружились. Стали ближе, чем при жизни Авы, которую Симон вспоминал с теплом на душе. Горе всегда сближает людей, даже самых далеких друг от друга.

Элина вновь посмотрела на уже знакомую могилу. Девушка на надгробии мило улыбалась, была молодой... полной надежд, какой сейчас была Элина. Девушке казалось, что всю ее жизнь где-то рядом стояла смерть. Она знала слишком много о Карине и Аве, знала их трагические судьбы и боялась. Подсознательно боялась, что когда-то застанет смерть и наконец посмотрит ей в глаза лично.

— Вижу, ты первый пришел, — сказала Петра, поежившись из-за влаги вокруг.

— Джонас скоро приедет, как и Питер с Софией.

— Папа забронировал столик в нашем любимом ресторане на всех, — подметила Элина.

— Во-у, у меня явно не будет свободного времени, — сказал Симон. — Нужно забрать сына из школы.

— Ладно, я напишу ему.

Тесный контакт Джонаса и Элины удивлял Петру буквально каждый день, хотя она должна была привыкнуть к такому за пятнадцать лет. Она помнила, как беременной была уверена, что Джонас сбежит быстрее, чем Элина первый раз улыбнется. Ошиблась.

— Все, сообщила. Он уже рядом.

Элина снова уткнулась в телефон. Петра достала свой, читая сообщение от Марлен. Она приедет с Леони только через час, потому что у нее случились какие-то очередные проблемы.

— Филипе так и не решается приехать? — спросил Симон.

— Он каждый раз говорит, что ему не хочется видеться с Джонасом лишний раз и что он не имеет никакого отношения к Аве и тем более Карине. Его понять можно.

Симон пожал плечами.

— Но к тебе же он имеет отношение.

— О, вон и Джонас, — сказала Петра.

От ее немного радостного голоса Элина сразу оживилась и, увидев отца на горизонте, бросилась к нему в объятия. Она скучала. От родного тепла ей стало уютно. Джонас по старинке поцеловал Элину в лоб, щекоча кожу несбритой щетиной.

— Как же я скуча-а-ал, — протянул Джонас, сжимая девушку в объятиях так, что у нее захрустели кости.

Элина рассмеялась.

— Я больше. Все хочу тебе показать новую песню не по видео.

— Ты все же решишься сыграть при мне?

Элина закивала. Одну любовь Джонас сумел ей передать — любовь к фортепиано. Он всегда с наслаждением смотрел на горящие глаза Элины, в которых видел влюбленную в него Петру.

Джонас перевел взгляд на мать его дочери. Она мялась в стороне, одетая в широкие штаны и рубашку, смущенно опустила взгляд на носки кроссовок. Джонас молча двинулся к ней и скромно приобнял, не решаясь более нарушать личное пространство.

— Привет, рад тебя видеть, — сказал он.

— И я. Наконец-то Элина отдаст тебе всю накопленную энергию.

Они рассмеялись и вокруг повисла неловкая пауза. Им было привычно больше молчать, когда рядом была Элина. Но она всегда чувствовала, что все слова произносятся за закрытыми дверьми, в которые путь ей закрыт.

Закрыта дорога в мир их личных, тайных взаимоотношений. Они отступили друг от друга, Элина замялась, а после сразу оживилась, погружаясь в разговор с отцом о школе.

— Знаешь, я думала к тебе на пару месяцев летом приехать, — сказала Элина.

— Тут как мама разрешит, ну и Филипе тоже. Кстати, можешь на неделю сейчас остаться у меня.

— И ты мне разрешишь поработать в клубе?

Глаза Элины загорелись, но в разговор вмешалась Петра.

— Никаких клубов, это слишком рано для тебя.

— Мам, хватит, мне пятнадцать, а не десять. Я не буду принимать наркотики и пить алкоголь. Папа всегда рядом, как надзиратель, сама знаешь.

Джонас вопросительно посмотрел на Петру и та, тяжело вздохнув, сдалась, решив довериться дочери. Все же она и вправду уже не была той маленькой девочкой, к которой все так привыкли. Она уверенно превращалась во взрослую, самодостаточную девушку.

Элина была рада остаться в Австрии без матери, ощутив свободу и сразу же написала об этом Леони. Мечты о ночевках, вечерних сериалах, обсуждениях парней вновь появились в подсознании Элины и она усмехнулась.

Джонас всегда видел в ней свои черты. Смотрел на лицо, подмечая, что у нее его цвет глаз, его нос, а вот губы Петры. Иногда, Джонас не верил, что он — отец такой взрослой девочки, которая уже активно думала об университете и мечтала съехать от родителей. Он явно был не готов признать, что ей стукнет восемнадцать через три года.

Они дождались Питера, который с немного мрачным лицом сжимал руку Софии. Все же его жизнь не была серой и ужасной. Он научился заново радоваться обычным вещам, женился на Софии, пять лет назад у них родился сын... Для Питера жизнь наконец имела смысл. Но воспоминания о Карине били в такие дни, как сегодняшний, сильнее, чем ему хотелось.

— Никогда не перестану удивляться тому, какая ты взрослая и как с каждым годом меняешься, — сказал Питер Элине и та засмущалась, завесив лицо волосами.

— Почему сегодня пришли без Роберта?

— Решили, что для него будет слишком тяжело посещать кладбища. Пока рано, нужно еще время. О, а вон и Марлен!

Его сестра шла со своей дочерью, которая светилась от счастья при виде Элины. Девочки, недолго думая, бросились обниматься. Петра и Марлен всегда удивлялись и радовались тому, что их дети смогли выстроить такую дружбу, которой могла позавидовать даже их.

— Простите, что опоздали. Хочу предложить кое-что. Знаю, Джонас очень хотел в ресторан, но мы с Леони подумали и решили, что стоит собраться у нас. Мы недавно ремонт сделали в доме, хочу все показать, да и посидим в семейной атмосфере, — сказала Марлен.

— Я думаю, что это отличная идея! — обрадовалась Петра и положила голову на плечо Марлен, ощущая себя рядом с ней, как дома.

— Ладно, давайте постоим у могил, — сказал Джонас.

Они встали напротив могилы Авы. Джонас ощутил привычную тревогу. На этом месте он вспоминал все — фотосессии, объятия, поцелуи с ней, вечера, смех, приключения. Ава была сильно закомплексована, но настолько настоящая и искренняя... Джонас ощутил, как к горлу подкатил ком от боли.

С момента ее смерти прошло пятнадцать лет, но рана в его груди не заживала, как и та, что была из-за смерти Карины. Он не знал, как смог пережить все удары. Его за руку взяла Элина и Джонас, глянув на нее, осознал, что только благодаря ней.

С самого рождения она была его лучиком света с огромной улыбкой и радостными глазами. Его не останавливало ничего — ни замужество Петры на Филипе, ни их жизнь в Испании. Он был рядом всегда. Стал тем, кем обещал — настоящим отцом.

Джонас приобнял Элину. Он был уверен — они бы с Авой сдружились, а с Кариной были бы самыми лучшими подружками.

Возле могилы сестры Джонас все же не сдержался. Элина протянула ему салфетку и прижалась, сжимая руку. Она сама еле сдерживалась, чтобы не заплакать, хотя не была знакома ни с Кариной, ни с Авой. Петра стояла в стороне, кусая губы, чтобы отвлечься. Она бы бросилась к Джонасу, но не сдвинулась с места. Пускай все вокруг думают, что она давно его отпустила.

В первую очередь сама Элина.

Они все ехали в дом Марлен молча, каждый думая о своем. Симон уехал за сыном с чувствами грусти и пустоты, которые накрывали его после кладбища.

В доме Марлен начала расставлять на стол приборы вместе с дочерью, а Петра выбирала с Софией, что же им заказать из еды. Их выбор пал на мексиканскую кухню.

— Ну что, определилась на кого будешь поступать в университет? — поинтересовался Питер у Элины.

— Честно — нет. Вообще не знаю, что выбрать. Думала, может в музыкальный пойти, но потом поняла, что душа у меня к этому не так сильно лежит. Может, на финансы и потом переехать в Австрию, работать с отцом... я не знаю.

— И ты бы хотела заниматься клубом?

Элина пожала плечами.

— Возможно, хотела бы попробовать  но я так сильно люблю Испанию. Не думаю, что когда-то на самом деле решусь переехать.

— Главное, чтобы именно ты этого хотела, а не кто-то другой.

Элина кивнула. Она всегда завидовала Леони в том, что та уже как год определилась, куда поступить. Леони выбрала медицину, которая всегда пугала Элину. И ей было грустно, что она не могла выбрать что-то подходящее для себя.

Леони принесла всем напитки и протянула Элине яблочный сок, которым они радостно стукнулись и рассмеялись. Еда была заказана, Марлен показывала Петре дом, а Джонас сидел в стороне с пивом руках.

Он наблюдал за радостной Элиной, которая что-то рассказывала Леони, постоянно жестикулируя. Ее каштановые волосы спадали волнами на плечах, черная блузка была запревлена в такого же цвета брюки. Джонас подметил, что это штаны Петры и усмехнулся.

Джонас перевел взгляд на Петру — выпрямленные утюжком волосы, легкий макияж, черная рубашка и темные брюки. Она глянула на него и Джонас напрягся. Петра, осмотревшись по сторонам, последовала в туалет. Джонас заерзал на месте, резко отставил в сторону банку с пивом и пошел за Петрой.

Он нерешительно тихо постучал по двери и Петра распахнула ее. Она молча указала рукой, чтобы Джонас вошел и следом закрыла дверь на замок.

— Элина тебя не видела? — спросила Петра.

— Не думаю. Она увлечена диалогом с Леони.

Петра замялась ровно на пару секунд и следом бросилась к Джонасу, прильнув к его губам так, будто сейчас съест. Джонас обхватил ее за талию, начиная следом расстегивать рубашку. Петра потянулась к пуговице на его штанах. Она приспустила его джинсы, а Джонас резко развернул Петру к себе спиной, заставляя упереться руками в стену. Он целовал ее шею и оголенные плечи. Разрывался от желания раздеть полностью.

— Как же я по тебе скучала... — прошептала Петра, когда руки Джонаса, блуждая по груди, спустились к штанам.

Он ловко справился с пуговицей, стянул штаны, а Петра отбросила их ногой в сторону. Бежевое кружевное белье свело Джонаса с ума. Его рука пробралась сквозь ткань, пальца ловко прикоснулись к эрогенной зоне. Петра вся напряглась, прикусила руку зубами, чтобы не издать громких звуков.

Джонас снял с себя трусы и одним лишь движением заставил Петру застонать. Она больно кусала свою руку, ощущая жесткие движения Джонаса, который не сдерживался. Никто не хотел останавливаться, пока не достигнет своей цели.

Петра неловко одевалась, пока Джонас мыл руки в стороне. Она поправила свои волосы, понимая, что прическу не спасти. Спрятала следы укуса на руке под рукавом рубашки.

— Вообще, я хотела с тобой поговорить, — сказала Петра.

— Только не здесь. Выйдем на терассу, я покурю и в нормальной обстановке поговорим.

Петра понимающе кивнула. Они и так уже долго были в этой ванной. Джонас вышел первым, а Петра спустя пять минут, сразу же следуя к терассе.

Джонас стоял, сжимая в руке незаженную сигарету. Петра скромно протянула руку, прося и себе. Джонас протянул одну, следом чиркнув зажигалкой, помог Петре закурить.

— Дай угадаю — будешь снова много ныть о том, как предаешь Филипе? — спросил Джонас, тоже закуривая.

— Нет, тут и без нытья все понятно.

— А тогда что? С Элиной что-то?

— С Матео, — сказала Петра и ее рука затряслась.

Матео был вторым ребенком Петры, которого она родила десять лет назад. Петра никогда не думала, что решится стать матерью вновь, но когда узнала о беременности, поняла, что на самом деле хочет этого.

— Что с ним?

— Мне кажется, тут понадобится вторая сигарета.

— Не так скоро. Притормози.

Джонас всегда думал, что если бы они были вместе, он ни за что бы не дал ей закурить.

Петра нервно почесалась. Начала жутко переживать, переминаясь с ноги на ногу.

— Я не знаю, стоит ли тебе рассказывать правду, которую я так тщательно храню десять лет, но мне кажется, я уже не могу больше. У всего есть предел. Я устала строить иллюзии вокруг себя, хоть в них и верю, как верят и другие.

— Что за иллюзии? — спросил Джонас.

Он скрестил руки на груди. Они стояли в метре друг от друга, держа дистанцию, будто буквально десять минут назад не раздевались.

— Ты же помнишь, что десять лет назад я приехала в Австрию, еще сказала, что Филипе улетел месяц назад в Японию. Ты прекрасно знаешь, что происходило в те моменты. Мы были все время... близки, опять и опять. Джонас, я вернулась домой и спустя месяц узнала, что беременна. Пошла в больницу, узнала точный срок и поняла — Матео твой.

Глаза Джонаса расширились от шока.

— Что? Ты хочешь сказать... что Матео мой сын, а не Филипе?

Петра кивнула.

— Я солгала всем, даже себе. Уверила себя, что беременна от Филипе. Да и его глаза так горели, когда я сообщила все. Он хотел нашего общего ребенка, — рассказала она.

На ее глазах появились слезы. Джонас обхватил голову руками и закрыл глаза.

— Петра... твою мать... ты же понимаешь, что... что лишила меня правды, лишила сына?

— Я посчитала, что так будет правильно. У нас с тобой есть Элина, есть эта связь и я хотела такую же связь с Филипе. Тогда все держалось на волоске, прошел год со свадьбы, а я готова была на стены лезть. Осознала — наша надежда как раз в Матео.

Джонас бросил на нее злой взгляд, из-за чего по спине Петры пробежал холодок.

— Врать десять лет... Это даже для тебя слишком. Ты врала не только мне, а и Филипе, Элине, Матео... всем. Зачем эта правда тогда? Зачем мне она?

Он начал говорить на более повышенных тонах и Петра попятилась слегка назад.

— Прости, прости, я... не знаю, не могу понять, почему так поступаю.

— Я в очередной раз осознал, как рад тому, что в прошлом не захотел продолжать наши отношения, — сказал Джонас.

Петра наконец заплакала, ощущая, как горячие капли стекали по щекам. Ее руки тряслись. Но такую морально тяжелую сцену прервала вылетевшая на терассу Элина. Она удивленно смотрела на родителей.

— Я все слышала! — громко сказала она. — И я не верю в то, что услышала!

— Элина... я должна была все всем рассказать, — сказала Петра.

— Это ужас, мама! Я не думала, что все настолько нестабильно в нашей семье! Почему вы это делаете? Ты изменяешь Филипе годами.

Петра опустила глаза в пол, ведь дочь была права. Она предавала его раз за разом. Все эти пятнадцать лет. Все эти годы, когда клялась в любви и носила его обручальное кольцо.

— Я знаю. Мне нет прощения, но чувства — это сложно.

— Что в них сложного? Ты могла бы просто быть с папой. Что тебя связывает с Филипе? Раньше я думала, что Матео, что мы семья...

Элина тоже затряслась. Для нее это было слишком. Она посмотрела на отца, который молчал.

— И ты, пап, просто делал это, наплевав на ее брак? И на свой?

— Я же в разводе.

— Только год!

— Матео родился до того, как твой отец женился, — зачем-то сказала Петра и Элина стукнула себя по лбу.

— Это не имеет значения!

— Мы не спали когда я был женат, если тебе это так важно, Элина. Я не изменял Хелене, — сказал Джонас.

Элина закрыла глаза. Сделала вдох и выдох.

— Хорошо, я поняла, но мне не легче. Что будет, когда Филипе узнает?

Петра отвернулась. Хотела убиться об стенку, лишь бы не видеть взгляда дочери.

— Я не скажу ему.

— Вау! Снова будешь врать? Десять лет было мало? И вообще, это вся правда, которую мы должны знать? — спросила Элина.

— Да, вся.

— Ну круто, спасибо, что еще чего-то нет. Хоть этому рада.

Элина резко вернулась в дом. Петра, сжавшая рукой перила забора, еле стояла на ногах.

— Поздравляю, Элина нас ненавидит, — сказал Джонас, уходя тоже прочь.

— Нет, милый, только меня, — сказала Петра в пустоту.

* * *

Петра разбивала свои мечты и цели о жестокую реальность, делая, как всем казалось, неправильные выборы. Она возвращалась домой одна, оставив грустную Элину с Джонасом. Возможно, это было даже к лучшему. Она не могла вынести ее осуждений и ненависти.

В самолете Петра думала лишь о том, как рассказать всю правду Филипе и стоила ли она последующего конфликта. А ведь реальность придется рассказать и Матео...

Она скучала по нему. Хотела заключить в своих объятиях и слушать рассказы о компьютерных играх. А Филипе ведь так любил этого маленького засранца...

Петра покрутила кольцо на пальце, считая, что не достойна его больше носить. Да и никогда не была достойна. Лучше бы отказалась от брака и не портила жизнь Филипе. Он бы нашел себе жену, которая родила его ребенка и не строилась глупые интриги за спиной

Петра увидела Филипе в аэропорту, который с нетерпением ждал ее. Заключив девушку в объятиях, он потянулся к ее губам. Все же рядом с Филипе Петра ощущала себя дома.

— Я уже соскучился, а Матео все постоянно спрашивал, купила ли ты ему те комиксы на немецком в его коллекцию, — сказал Филипе.

— Конечно купила. Мне еще Питер парочку своих старых отдал. Раритет для Матео.

Филипе рассмеялся.

— Вот теперь можно ощутить себя старыми...

Дома Петра наконец приняла душ после дороги, радостно отдав Филипе разбирать чемодан с подарками для Матео.

Петра думала о своей жизни. Пятнадцать лет с Филипе, а она все равно возвращалась к тому, с кем была всего год. Она думала, что со временем чувства наконец исчезнут, особенно, когда Джонас женился. Но оказалось, что Петра не могла выбраться из этого лабиринта и явно никогда не сможет.

Она укуталась полотенцем. Прошла в спальню, обнаруживая в ней Филипе. Он с интересом рассматривал комиксы, листая яркие страницы.

— Нужно будет взять почитать, — сказал он.

Петра улыбнулась.

— Ты как ребенок и это мило.

— Но я могу быть и не ребенком...

Филипе отложил комиксы в сторону и подошел к Петре, желая снять с нее полотенце. Но девушка схватилась за него, не давая открыть взгляд на голое тело. Ее глаза резко убежали от Филипе и он ощутил напряжение, возникшее между ними.

— Что-то случилось? — спросил он.

Петра села на кровать, еле сдерживая желание развернуться и убежать, громко хлопнув дверью.

— Мне нужно поговорить с тобой. Это насчет Матео.

— Опять что-то в школе? Так и думал, что он снова скрывает свои оценки...

— Нет, в школе у него все отлично. Матео молодец. Просто... я не знаю, как тебе сказать и стоит ли вообще, но с другой стороны — устала от лжи. Все наши отношения были построены на ней.

Филипе сел рядом с Петрой. Думал — а стоило ли к ней прикоснуться? Но это осталось лишь в мыслях.

— Матео не твой сын. Вернее... ты ему отец, да, но не биологический.

Лицо Филипе исказилось. Он вскочил с кровати, отходя на пару метров от девушки. Она не смотрела в его сторону. Ей было ужасно стыдно.

— Ты сейчас серьезно?

Петра кивнула.

— Не смей говорить, что ты родила от ублюдка Джонаса, — сказал Филипе, уже срываясь на крик.

Девушка молчала. Ее глаза бегали из стороны в сторону, а живот скрутило спазмом. Еще и тошнота подкатила к горлу.

— Он не ублюдок, — выдавила лишь из себя Петра.

Филипе взмахнул бровями от возмущения.

— Конечно, ведь единственный дурак всегда — я. Неужели я поверил, что все между нами правда? Я идиот... наивный идиот, который думал, что у нас крепкая семья. Мне было плевать на активное участие Джонаса в наших жизнях, потому что он важен для Элины. Но чтобы ты делала столько говна за моей спиной... это уже даже для тебя слишком. Лгать десять лет, нет, все пятнадцать! Врать о любви. Это слишком.

— Прости меня. Матео навсегда останется твоим сыном, на все остальное плевать. Я считаю тебя его настоящим отцом, не Джонаса.

Филипе сжал челюсть. Он смотрел на девушку, которую боготворил каждую секунду их совместной жизни. Которой, как считал, подарил прекрасное будущее, обеспечивая деньгами, устроил переезд, дал все возможное Элине... но она сидела перед ним, будто бы ей все еще двадцать три и она только рассталась с Джонасом. Петра не изменилась. Прошло время, но раны она не залечила, просто забив на все.

Делала, как нужно ей, а не как нужно тем, кто ее любил.

— Ты хоть раз сказала по-настоящему о своей любви ко мне? — спросил Филипе, будто это поменяет отношение к ней.

— Я... люблю тебя, люблю, правда. Я бы не выбрала жить столько с тобой без чувств. Мне хорошо с тобой.

Филипе подошел к ней вплотную. Посмотрел в пустые глаза.

— Тебе хорошо, потому что я удобный, а не потому что ты меня любишь.

И он ушел. Ушел, хлопнув дверью и разорвав эту тонкую нить, которая связывала Петру с правильным выбором. Она считала, что остаться с Филипе — это верное и надежное решение.

Но единственной правдой оказалось то, что ей пришлось лгать себе все пятнадцать лет.