Раньше Джонас был уверен, что целебных объятий Петры будет вполне достаточно, чтобы заглушить любую боль — моральную, физическую, не важно. Но прямо сейчас видел, как это все быстро разрушало девушку изнутри, вынуждая делать то, что пугало. Он прекрасно слышал крики Элиаса и Петры. Вжимался спиной в спинку кровати, сжимая руками одеяло. Он будто был свидетелем семейной ссоры, а они ведь и были семьей. Странной, необычной, непринятой обществом, но семьей.

Он смотрел на злую Петру, которая будто в следующее мгновение взорвется. Но она лишь достала из шкафа джинсы, футболку с носками и переоделась так быстро, будто ее и вовсе не было в этой комнате. Петра хлопнула входной дверью, ставя точку в конфликте и Джонас погрузился в недолгую тишину.

Алоголь разрушал их идиллию, он знал, понимал это. Не был так глуп, каким мог показаться на первый взгляд. Но хватался за эту бутылку, хотя ранее искренне не понимал, как можно быть зависимым от алкоголя. Наркотики — это зависимость, никак не алкоголь, но он ошибался и эта ошибка возможно стоила слишком дорого.

Элиас вошел в спальню без особого желания, да еще и с телефоном в руке. Джонас посмотрел на него глазами, наполненными болью и отчаянием. Ему так хотелось протянуть к Элиасу руки и чтобы он взял их, спасая.

— Это все из-за меня, прости, — сказал с трудом Джонас, еле шевеля пересохшими губами.

— Она скоро вернется, мы помиримся. Просто... это нервы.

— Нервы, потому что вы боитесь. А я не хочу, чтобы вы жили в страхе.

— Мы сами сделали этот выбор, — сказал Элиас, сжимая в руке телефон.

Скрывая диалог, который мог разрушить все быстрее, чем состояние Джонаса. И ему было слишком стыдно.

— Ты зря обвинил ее в том, что она недостаточно дает внимания. Петра отдала себя всю, чтобы мне стало лучше и я ей благодарен. Теперь наступило время, чтобы я сам себе помог.

— Уверен, что сможешь?

— Не делай из меня беспомощного. У меня сегодня сеанс у психолога, мне помогут. Петра может быть свободной, как и ты, — сказал совершенно спокойно Джонас, хотя в глубине души хотел кричать обратное.

Он не мог позволить себе еще сильнее душить Петру. Закрывать в этих проклятых стенах, требуя невозможного.

— Делай, как знаешь, — бросил напоследок Элиас и вышел из комнаты.

Джонасу иногда казалось, что Элиас привык к его бессилию. Привык, что ему было плохо, что все страдали. Только вот не мог понять одного — зачем привык? Почему ему это казалось нормой? Джонас взял в руки телефон и увидел там сообщение от Авы. Но вначале он зашел в диалог к Петре, печатая сообщение ей:

«Прости за это все, особенно за водку. Я тебя люблю, возвращайся домой».

Джонас знал, что этого будет не достаточно. Ничего не будет. Пока он рядом — она будет страдать. Он хотел встать, собрать вещи и уйти, возможно уехать к родителям, но так сильно любил Петру и Элиаса, что не мог этого сделать. Не мог бросить все, потому что буквально ради них дышал. Ради них оставался в этом жутком мире.

Следом Джонас все же зашел в диалог с Авой и она явно была чем-то встревожена, судя по количеству сообщений. Джонас тяжело вздохнул, начиная их читать. Ава писала о праздновании трех месяцев и том, что очень хотела встретиться с ним, Элиасом и Петрой. Джонас сразу ощутил, что их будет ждать важный разговор. И он искренне надеялся, что не такой же, как после расставания с Лукой.

* * *

Петра хотела выбросить телефон в мусорный бак, когда увидела сообщение от Джонаса. Эти жалкие извинения лишь заставляли задыхаться и закипать от агрессии и она не могла больше себя контролировать. С радостью бы бросилась к Марлен, но сейчас та была ограничена ребенком, поэтому Петра сразу же набрала номер Амины, опасаясь, что та спит, но девушка ответила.

— Привет, прости, что звоню после такой тусовки, но мне нужна поддержка хоть кого-то, — сказала быстро Петра, переходя на боснийский.

К горлу подступил комок слез, она до крови прикусила нижнюю губу.

— Что случилось? Ты меня пугаешь.

— Да так, небольшой конфликт. Давай купим сладкого и обожремся им.

Амина рассмеялась.

— Хорошо, куда мне приехать?

— К моему дому. Спасибо тебе, — сказала Петра.

Девушку не пришлось долго ждать и вскоре к Петре подъехала знакомая машина. Они поехали в супермаркет и уже спустя тридцать минут обе сидели на заднем сидении автомобиля, припаркованного недалеко от виноградников. Вокруг них лежали шоколадки, упаковки с мармеладными мишками, газировка и мороженое. Амина закинула ноги в смешных разноцветных носках на впереди стоящее кресло и забросила в рот желейного мишку, лениво жуя.

— У меня конечно охренеть, как болит голова, но пофиг, — пожаловалась Амина.

— Как и у меня, хотя я выпила таблетку. У тебя нет твоих волшебных био успокоительных?

— Я что, стала твоим дилером?

— Ха-ха, не смешно, — сказала Петра и получила от подруги таблетку, которую сразу же забросила в рот, запивая колой.

— Так что случилось? Я редко вижу тебя такой.

— Скоро год со смерти сестры Джонаса, я волнуюсь за него. Боюсь, что он сорвется.

— А к психологу он ходил?

— Да, сегодня пойдет снова. Надеюсь, что это поможет. Хрен уже знает, чего ожидать.

Амина открыла упаковку шоколадки с орехами.

— Все будет хорошо, вот увидишь. Тебе явно нужна вторая вечеринка. И, кстати, мне писал Филипе, он хочет встретиться с тобой. Зачем? Что я пропустила?

Петра сразу же покраснела и отвернулась.

— Ничего, просто произошло недоразумение. Я не хочу видеться с ним, а вот Джозеф предложил сделать бесплатную татуировку, на такое я согласна.

— О, подруга, ты не пожалеешь. Ты же видела мою змею на всю руку, так это его работа. Джо, конечно, парень странный, придурок скорее, но талантлив так, что даже страшно. Думаю набить что-то под грудью... представляю, как он будет рад.

— Как давно ты его знаешь?

— Его давно, а вот Филипе нет. Я познакомилась с Джо года два назад.

— И насколько близко ты его знаешь? — спросила Петра, решив увести девушку в тему, не касающуюся Филипе и состояния Джонаса.

Амина посмотрела наверх и отпила большими глотками спрайт, не забыв в конце фирменно икнуть.

— Ну-у, ближе, чем других в этой тусовке. С головой у него беда, а вот с тем что в штанах — нет.

Петра прыснула со смеху.

— Серьезно? Ты спала с ним и не сказала об этом раньше?

— Я перестала с ним спать... месяца два назад. Нашла другой интерес, — рассказала Амина и ее взгляд сразу стал встревоженным.

— И кто же это?

— Как-то потом расскажу. Пока все не так просто. Может, я даже вернусь к Джо. Слишком уж мало мне внимания от того парня, который и сам нихрена не определился.

Петра ощутила, как заболел живот от желейных мишек, но вновь потянулась за следующим.

— Почему не может определиться? Отношений не хочет?

Амина усмехнулась и хитро посмотрела на подругу. Девушка приблизилась к Петре и она ощутила аромат ее цитрусовых духов.

— Он не хочет бросать свою доставучую девушку.

— Ты что, рушишь чьи-то отношения?

Амина пожала плечами.

— Как можно разрушить то, что уже давно мертво?

Петра задумалась. Она всегда осуждала сознательное вмешательство в чужие отношения. Не понимала таких парней и девушек, а сейчас перед ней сидела Амина, которая делала это и к тому же не стеснялась.

— Лучше уже Джо в таком случае, — сказала безэмоционально Петра.

— Не волнуйся, я сделаю правильный выбор и могу отвести к Джозефу ради татуировки. Хочешь?

— Сейчас? Нет, это слишком спонтанно. Мне нужно время.

Девушки замолчали. В воздухе повисла неловкость и Амина осознала, что наговорила лишнего. Ее ладони вспотели, а живот скрутило от волнения. Так открываться Петре она никогда не планировала, но ей это было нужно. Все внутри кричало, что она поступала как настоящая тварь, но не хотела останавливаться. Если разрушать мосты, так с максимально громким взрывом.

По такому принципу Амина и жила. Так переехала, так взбунтовалась против матери, так общалась с парнями. Она не была тихой Петрой, запертой в квартире со «счастливыми» отношениями. Амина была свободной, независимой и... отчаянной. Единственное, чего она всегда хотела — чтобы ее любили. Любили так, что плевали на все, разрушали все, убивали себя. Только при виде такого Амина могла упасть на колени.

— И поговори с Филипе, слишком он был настойчивым, — все же снова сказала Амина.

— Я подумаю. Мне не хочется с ним общаться, да и вообще с кем-то кроме тебя. Тусовки — это хорошо, но иногда и без тесных знакомств.

— Не бойся, никто тебя спать с ним не заставляет. Или ты подумывала пригласить его в ваш тройничок?

Петра закатила глаза и слабо стукнула Амину по плечу.

— Иногда мне хочется послать тебя нахер.

— Взаимно, милая! — сказала девушка и допила спрайт. — Покатаемся по горному серпантину?

Глаза Петры загорелись азартом и она закивала. Девушки переместились на передние сидения и пристегнулись. Амина открыла два окна и они двинулись в путь по извилистой дороге. Петра высунула руки, наслаждаясь теплым воздухом, бьющим по нежной коже. Амина включила громко музыку и они начали неумело подпевать. Петре было хорошо, но одновременно она хотела плакать. Вокруг ее глаз скопились слезы, но девушка улыбалась, смотря на Амину, которая ловко вписывалась во все повороты.

Петра никогда не была фанаткой скорости, а вот Амина — наоборот. Для нее дорога и автомобиль — это главное хобби, которое она иногда делила с Джозефом. Даже один раз ездила так же с Филипе, который любил автомобили больше, чем она. Но к нему ее не тянуло. Настолько холодных и независимых парней Амина не признавала. Ей нужен был другой. Тот, который бросится в ее спокойные объятия. Будет требовать любви и отдавать взамен. Который будет зависеть от ее внимания.

Амина, уехавшая вместе с матерью в другую страну, всегда была лишена отцовской любви. Даже с появлением отчима, за которого ее мать вышла замуж пять лет назад, она не ощутила того, о чем говорят. Не было полноценной картины, один пазл всегда отсутствовал. И этот пазл она заменяла парнями, которые могли боготворить ее. Только с ними Амина ощущала уверенность.

* * *

В уже знакомом кабинете психолога Джонас ощущал себя привычно. Он помнил, как впервые сидел на этом удобном кресле и испуганно, с ноткой недоверия, смотрел на врача. Это была женщина лет сорока пяти, с очень приятной внешностью и милой улыбкой.

Фрау Хартманн сидела перед ним в бежевых легких брюках и белоснежной блузке, ее осветленные волосы были собраны в высокий хвост, а очки в темной оправе придавали солидности. Джонас немного мялся в кресле, нервно заламывая пальцы и будто ожидая первой реакции от врача.

— Мы не виделись с тобой уже два месяца, как ты себя чувствуешь? — спросила фрау Хартманн.

— Как бы мягко сказать... буквально через пару дней будет годовщина со смерти Карины.

Врач кивнула.

— И что ты чувствуешь по этому поводу?

— Меня пугает неизвестность. Я не знаю, как смогу пережить этот день, не сделав больно Петре и Элиасу. Им очень сложно. Сегодня утром я был свидетелем их ссоры.

— Из-за чего они ссорились?

Джонас тяжело вздохнул и немного откинулся на спинку кресла, чтобы расслабиться. В кабинете приятно пахло ванилью, он сразу заметил огромные ароматические палочки на столе.

— Из-за меня. Элиас нашел бутылку водки под кроватью, я ее не пил. Вообще. Оставил на случай... если вдруг будет очень плохо. Еще Элиас обвинил Петру в том, что она недостаточно заботится обо мне. И я считаю, что он не прав, — рассказал Джонас.

— И ты сказал ему это?

— Немного... скорее нет, чем да. Петра была злой, когда нашла бутылку и вылила все в унитаз. Потом ушла и я решил, что не хочу ссориться и с Элиасом. Я тогда останусь совсем один.

— Думаешь, что они вовсе могут тебя бросить?

Джонас пожал плечами. Его взгляд забегал по сторонам, замер на книжном шкафу.

— Может и могут. Они будто оба на грани. Да и я тоже. Они меня бросят из-за того, что я слабак.

— Ты когда-то говорил о чувствах Петры? Что она ощущает на самом деле? — спросила психолог.

— Я знаю, что ей сложно и больно, что она меня боится найти мертвым...

— Это ты уже говорил. Всегда. Но ты никогда не спрашивал, что она ощущает на самом деле. Поговори с ней и с Элиасом тоже. Почему он думает, что Петра недостаточно уделяет тебе внимания? Не молчите, потому что твой страх потерять очень сильный.

— Я... постараюсь поговорить. Может, это отвлечет меня от мыслей о суициде.

Фрау Хартманн поджала губы и тревожно посмотрела на Джонаса.

— И давно они вернулись?

— Месяц назад. Знаете, будто вот маленький шаг отделяет от всего. Но держит только то, что Петре и Элиасу будет больно.

— Ты пробовал вновь заниматься тем, что любишь, как я говорила?

Джонас скрестил руки на груди и с грустью покачал головой.

— Не могу ни играть на фортепиано, ни фотографироваться с Авой. Нет интереса.

— А новые хобби?

— Я не знаю, что мне нравится, — сказал безразлично Джонас.

— Ты говорил, что Карина любила горы. Поедьте с Элиасом и Петрой в поход на пару дней. Вспомни Карину, переживи эту боль. Думаю, она бы улыбнулась, увидев, что ты продолжаешь делать то, что она любила.

Джонас сразу ощутил, как в уголках глаз скопились слезы. Горы. Место, в котором Карина ощущала себя живой, настоящей. Где ее глаза горели, появлялись новые мечты, где она дышала полной грудью.

— Карина любила залезть на верхушку горы, где открывался панорамный вид, раскинуть руки и закричать. Говорила, что в такие моменты она забывала о том, что она человек, запертый в своем теле, забывала о политике, деньгах, проблемах, вообще жизни. Были просто горы, она и целая планета.

Парень ощутил, как по щеке покатилась слеза, следом вторая и он уже задыхался. Фрау Хартманн сразу же протянула ему коробочку с бумажными салфетками. Джонас достал одну дрожащими руками.

— Сделай так же. Закричи прямо на вершине какой-то горы. Воссоединись с Кариной вот так.

— А если единственный способ ее увидеть — это шагнуть с той горы?

— И что дальше? Ты же всегда мне говорил, что не веришь в жизнь после смерти.

— А дальше ничего. Конец. Возможно, между жизнью и смертью, в этой недолго вспышке, я увижусь с ней. Я не знаю. Хотел бы верить в это.

— А когда наступит конец? Что будет?

— Тьма.

— И в этой тьме в итоге нет Карины, — сказала врач. — Есть только ты. Одинокий. И короткая вспышка.

Джонас начал рвать салфетку на мелкие кусочки.

— Зато там нет боли.

— Но нет и счастья. Нет ничего, правда?

Парень пожал плечами.

— Нет Петры и Элиаса. Это больнее всего. Но мне кажется, что ничего — это значит, что у тебя не будет чувств вовсе. Тебе плевать на то, что хорошо или плохо. Тебе плевать даже на то, что плевать.

— Вот видишь, там нет чего-то хорошего и светлого, к чему ты привык здесь. Первым ты сказал о своей любви, а уже после одернул себя, возвращаясь в мрачность.

— Карина тоже привыкла к этому миру. Жила, наслаждалась, познакомилась с Питером, влюбилась... и умерла слишком рано, — сказал Джонас мрачным голосом.

— Ты не можешь это изменить. Как и не изменишь этого своей смертью и страданиями.

— Если бы я немного мог поговорить с Кариной... сказать все, что не успел.

— Поговори на горе. Там, где она есть. Ты же знаешь, что там ее душа и сердце. Там будешь рядом с ней, Джонас. И отпусти ее. Дай ей свободу и дай ее себе.

— Я запер в этой клетке не только Карину, но и Петру с Элиасом.

— Да, — утвердительно кивнула фрау Хартманн.

— Я умер вместе с Кариной и убиваю тех, кого так сильно люблю.

— Ты не умер. Ты живой. У тебя все будущее впереди, которое можешь построить с Петрой и Элиасом. У тебя есть все шансы для этого.

Джонас смотрел на психолога и прекрасно понимал, что она права. Сегодняшняя ссора Элиаса и Петры показала многое. Особенно то, насколько все могло быть хрупким. Насколько все легко можно разрушить. Он вытер оставшиеся слезы с лица.

— Я завтра же поговорю с ними и куплю билеты в горы. Я хочу жить хотя бы ради любви, — сказал уверенно Джонас.