Стены комнаты ограничивали свободу Петры, она это начала ощущать, как только кисть вновь коснулась холста. Она пыталась закончить портрет Марлен с дочерью на руках. Петра постоянно была недовольна тем, что получалось — не та улыбка, не те руки, не те цвета. Вдохновение уже не появлялось в этих стенах два месяца и девушка хотела выть от отчаяния.

В дверь комнаты постучали. Петра прекрасно знала, что это был Джонас, готовивший ужин на две персоны. Она разрешила ему войти, не повернувшись от картины.

— Ты уже закончила? — спросил Джонас, держа в руках смешное кухонное полотенце, усыпанное цветочками.

— Почти, осталось пару штрихов.

Джонас забросил полотенце себе на плечо и подошел к Петре сзади. Он приобнял ее и положил подбородок на острое плечо, рассматривая внимательно портрет.

— Это так красиво... не устаю глазеть на твой талант.

— Спасибо, но признай, что этот портрет откровенно неудачен. Марлен он не понравится, — сказала серьезно Петра, сжав в руке кисточку, испачканную темно синей краской.

— Она тоже обожает твое творчество, не начинай. Ты пишешь самые прекрасные картины, которые я когда-либо видел.

— Какой же ты врунишка...

Джонас рассмеялся и резко развернул к себе Петру и она от неожиданности оставила темную полосу краски на серой футболке парня. Она замерла, смотря на нее.

— Ну вот, придется стирать, — с наигранной обидой сказал Джонас.

— Прости-и-и.

Парень взял другую кисть, окунув в красную краску и повернулся к девушке.

— Никогда не прощу такое ужасное преступление.

И неожиданно мазнул кистью по щеке Петры. Ее глаза расширились от удивления.

— Ах так! — вскрикнула она и бросилась на Джонаса, хватая баночку белой гуаши и размазывая ее прямо по темным волосам.

Джонас вновь нацелился на красный цвет, оставляя все больше и больше отметин на улыбающейся Петре. Краска капала на пол, разлеталась по сторонам, марала все вокруг. Их одежда покрылась разными цветами и все остановить сумел только Джонас, схватив Петру за запястья так, что она не смогла вырваться, а лишь продолжала смеяться и тяжело дышать.

— Мы как дети, — прокомментировал Джонас. — И заставим убирать это все Элиаса.

Петра не могла остановить свой смех. Она смотрела на грязные кучери Джонаса, свисающие сосульками на лицо, и видела лишь самого родного человека. Парня, с которым жила уже год в одной квартире, деля при этом пространство с еще одной любовью всей жизни — Элиасом.

— Нет, он будет уставший после работы, так что уборка на тебе, — возразила Петра.

Джонас по-детски высунул язык и Петра наконец прильнула к его губам, увлекая поцелуем. Она готова была испачкать хоть всю квартиру ради таких моментов, от которых сердце невольно замирало. Петра ощущала себя нужной, свободной, любимой. Той, какой ощутила в тот день, когда они втроем начали отношения.

— Ладно, солнце, у меня нет времени на все это, пора собираться к Марлен. Тем более еще душ принять придется, — с грустью сказала Петра, отстранившись от Джонаса и тот застонал.

— Ну может немного задержишься...

— Нет, не могу и так опоздаю. А тебе еще ужин для вас двоих закончить готовить нужно.

У Петры и Марлен были планы, потому что у второй вчера был день рождения, а сегодня они хотели отметить его лишь вдвоем, в женской тесной компании. Поэтому Джонас и Элиас оставались одни, что прямо сейчас расстроило парня.

— Завтра ты так просто не отделаешься, злобная Петра, тем более у Элиаса выходной, — с хитрым прищуром сказал Джонас.

Петра закатила театрально глаза и, поцеловав Джонаса еще раз, скрылась в ванной комнате. Под горячей водой она с трудом смывала гуашь и думала лишь о сюрпризе подруге. Она никогда не любила дни рождения, подарки, тусовки, поэтому и выбрала такой спокойный ужин с Марлен. Девушка стала другой с рождением ребенка — перестала пить, ходить в клубы и пропадать где-то. Семейная жизнь в какой-то степени сделала ее скучной, а Петра, будто вдохновившись, тоже перестала пить алкоголь. Уже как пять месяцев.

Алкоголь стал их проблемой, их трагедией когда Джонас пристрастился к нему. Он в какой-то момент осознал, что стал зависим, а ему это не нравилось. Единственная зависимость, которую Джонас мог себе позволить — это Петра и Элиас.

Петра вылезла из душа, поежившись от холода и укуталась коричневым полотенцем. Вода с волос капала на пол и ноги, а она смотрела на эти капли и вспоминала срывы Джонаса.

Он мог много пить. Так, что Петра его не узнавала. Вспоминал Карину каждый раз, падая в объятия девушки, чтобы она его утешила. Плакал, много плакал и ни Петра, ни Элиас не могли забрать его боль. Напивался так, что не помнил, какие гадости мог наговорить им обоим. Как посылал их ко всем чертям, как винил Йована в смерти сестры, как разбил один раз любимую вазу Петры. Те лежавшие на полу гипсофилы, которые Элиас подарил за день до срыва, въелись в подсознание девушки и она знала — такое никогда не забыть.

Не забыть ночевки Джонаса на гостевом диване, когда уже Петра плакала на груди Элиаса, а он гладил ее волосы. Как он целовал в макушку и повторял — все станет лучше.

А если не станет?

Но сейчас ему было хорошо. Петра смотрела на себя в зеркало грустными глазами, которые на мгновение закрыла и, открыв, улыбнулась. Все со временем обязательно станет лучше. Их держала любовь.

Джонас выключил сковороду с приготовленной на ней пастой с томатным соусом. Кухонное полотенце, которое он положил на стол рядом, тоже было испачкано краской. Он не любил, когда Петра уходила куда-то надолго. А она планировала ночевать у Марлен, чтобы провести с ней побольше времени. Джонас сразу ощущал пустоту, как только Петра переступала порог. Он мог полагаться в такие моменты только на Элиаса и его это пугало.

Парень называл и это зависимостью, ведь после смерти Карины и переезда он начал считать, что не сможет дышать, если рядом не будет Петры и Элиаса. Только эти двое вместе, сложившиеся, как кусочки пазла, могли его успокоить, уберечь, спасти от кошмаров. От тоски по Карине.

Единственное, о чем всегда жалел и постоянно думал Джонас — это что не убил Йована прямо в клубе. Он не мог допустить того, чтобы это увидели его любимые люди. Ради них парень остановился, ради них вылез из западни. И Джонас знал — Петра всегда его спасет.

Хотя иногда ненавидел себя за собственную слабость.

Петра зашла на кухню спустя полчаса и увидела Джонаса на подоконнике окна с сигаретой в руке. Он курил в открытое окно, заботливо не оставляя много запаха в помещении и как только увидел девушку, сразу потушил сигарету и руками начал размахивать дым.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Петра, подойдя к холодильнику и достав из него пакет с апельсиновым соком.

Она налила себе полный стакан и уставилась на парня.

— Все хорошо. Это всего четвертая сигарета за день.

— Я тебя не контролирую, солнце, просто спросила.

Джонас всегда считал, что Петра не любила его привычку курить, но на самом деле лишь беспокоилась о количестве выкуренного. Девушка опасалась, что и это может быть причиной нервного срыва. Попыткой отвлечься, которая перерастет в очередной кошмар.

— Я знаю, спасибо за заботу, — сказал Джонас и спрыгнул с подоконника.

Он оказался рядом с Петрой и обхватил щеки ладонями. От него воняло сигаретами, это освободило старые воспоминания Петры, когда они втроем сидели в комнате и Джонас курил, не открыв окна. Сигарету за сигаретой, говоря при этом о том, как хотел умереть. Как боялся, что Петра, вернувшись домой, найдет его в ванной и он не сможет ничего сделать, чтобы остановить себя.

Это так запомнилось Петре, что она раз за разом вспоминала болезненными вспышками его слова. Даже его голосом. Таким отчаянным, напуганным и потерянным. Тогда он еще больше тянулся к ним и Петра поняла — она никогда не сможет сделать ему больно. Никогда не бросит.

Он ей тоже нужен. Нужен всегда.

— Я пойду, а то ты же знаешь, что если останусь хоть на пару секунд... никуда больше не пойду, — прошептала Петра и Джонас коротко кивнул.

* * *

Квартира Марлен уже давно не была похожа на ту, к которой когда-то привыкла Петра. Она вошла в нее, осторожно занося запакованную бумагой картину, чем удивила Марлен. Девушка замерла от шока, сразу понимая, что именно Петра держала в руках.

— Петра Демитрович, если это то, что я думаю... — сказала Марлен и заулыбалась, как дурочка.

— Да, это то, что ты думаешь. Дай мне пройти и раскроем вместе.

Марлен чуть не запрыгала от радости, давая Петре возможность разуться. Она пронесла подарок в гостиную, где уже был накрыт стол и даже стояла бутылка белого вина. Взгляд Петры приковался к ней.

— Давай скорее, я уже умираю от нетерпения, — попросила Марлен.

— Зови Пауля и Леони, они тоже должны увидеть.

Марлен скрылась в спальне и вернулась уже с дочерью на руках и следом вышел Пауль, не забыв поздороваться с Петрой. Девушка начала разрывать бумагу, открывая вид на то, что так хвалил Джонас. Марлен ахнула.

Она была прекрасна — ее белые волосы волнами лежали на плечах, девушка была в красивом платье, а Леони на руках улыбалась, одетая в самое милое на свете розовое платьице. У Марлен в уголках глаз скопились слезы.

— Петра, это невероятно, — сказал Пауль, с интересом рассматривая свою жену и дочь.

— Спасибо, я очень старалась. На вашу годовщину нарисую вас троих!

Марлен передала Леони Паулю и молча бросилась обнимать Петру. От такого напора девушка чуть не свалилась с ног и искренне заулыбалась.

— Ты такая талантливая! Обожаю тебя, подруга, — радостно сказала Марлен и даже поцеловала Петру в щеку, от чего та рассмеялась.

— Ради тебя все, что угодно.

На столе стояла пицца, которую приготовила Марлен, но Петру привлекала лишь бутылка, стоящая в левом углу стола.

— Ты же не пьешь, — подметила Петра, с прищуром глянув на Марлен.

— Сегодня можно, но если ты не хочешь... можем не открывать.

— По одному бокалу.

Марлен радостно подступила к бутылке, а Петра пока подошла к Паулю, выправшивая взять маленькую Леони на руки. Она была копией Марлен — такая же улыбчивая и вечно не желающая сидеть на месте. Ей было всего семь месяцев и Петра уже представляла, каким будет ее день рождения.

— Ну ладно, давай кушать и пить, ты явно голодная, — сказала Марлен, уже держа в руках бокал вина.

Петра не хотела отпускать Леони, смотря на милое личико, но все же протянула ее Паулю и села за стол. Марлен была явно другой — новый стиль одежды, отсутствие макияжа, более усталые глаза. Петра не могла сказать, подходила ли ей роль матери. Но определенно Марлен ощущала себя иначе.

— Ну что, подруга, желаю тебе быть такой же веселой, как всегда, — сказала тост Петра и они чокнулись бокалами.

Приятный вкус вина напомнил о прошлом — о клубах и вечеринках, о начале отношений с Джонасом и Элиасом, о поездках в горы. У девушки было ощущение, что после смерти Карины все резко повзрослели на лет пять, а то и больше.

— Спасибо тебе за заботу, Петра. Ты всегда рядом, если мне нужна помощь с Леони.

— Да ладно тебе, молодым мамочкам всегда нужна помощь.

Марлен шуточно ударила ее по плечу.

— Вот сама родишь и поймешь. Вот тогда я посмеюсь...

— Не рожу, — спокойно сказала Петра.

— Не хочешь?

— Не представляю себя в роли матери. Мне еще слишком рано. Да и представь лица Джонаса и Элиаса.

Они обе рассмеялись, но для Петры этот смех был скорее тревожным. Она иногда думала о ребенке и том, что его явно у нее не будет. Девушка не представляла, как объяснить кому-то, что у него два отца. Да и от одной мысли быть беременной у нее повышалось чувство тревоги.

— Кстати, а вы не думаете о втором? — спросила Петра, из-за чего Марлен испуганно выкатила глаза.

— Упаси Боже! Никакого второго в ближайшие пять лет. Дай мне отоспаться хоть раз и побыть наедине. Да и беременность... это не порхающие бабочки в животе.

— Ох, я помню твои яркие описания родов...

Обе девушки одновременно скривились и вновь отпили вино.

— Да и с Паулем обсуждали это тоже. Он не хочет пока так же, как и я. Сошлись во мнении.

— Куда же делась моя Марлен, которая тащила меня в клубы...

Марлен положила ей голову на плечо и тяжело вздохнула.

— Семейная жизнь никого не щадит. Не лезь туда, будь такой же свободной, как и сейчас.

И Петра знала, что была свободна, но одновременно заперта в своих же чувствах, как в тюрьме.

* * *

Элиас вернулся с работы спустя минут двадцать, как за Петрой захлопнулась входная дверь. Парень скинул кроссовки и бросил рюкзак в сторону. Он устал физически и морально, потому что сегодняшние шоу выжали из него все соки. Зря он написал настолько сложную программу. Петра была права — это его когда-то добьет и тот упадет без сил, не успев переступить порог квартиры.

Джонас встретил его в гостиной комнате с банкой безалкогольного пива в руке. Как только Петра ушла, он сразу достал ее из холодильника. В момент, когда Элиас появился в комнате, его глаза загорелись огоньком счастья и спокойствия. Элиас глянул на пиво и предпочел промолчать. Он не так бурно реагировал, как Петра, да и сил у него на это не осталось.

— Ты выглядишь таким уставшим, — сказал Джонас, осмотрев его как всегда скромный образ.

— Просто нереально устал. Хочу упасть и больше не вставать.

Парень завалился на диван рядом с Джонасом и тот сразу пригласил его к себе поближе. Элиас без возражений положил голову на колени и прикрыл устало веки.

— Если я усну — не удивляйся, — сказал он.

— Не волнуйся, это будет мило и я не против. Конечно, я приготовил ужин, так что не хочу, чтобы он остался без внимания.

— Ужин... мой живот умирает даже сильнее, чем мозг. Ты меня спасешь?

— Конечно!

Джонас осторожно встал, давая возможность Элиасу перелечь на диван и ушел на кухню. Он наложил две полные тарелки пасты и поставил чайник, чтобы сделать чай. Хотя так хотел предложить Элиасу вторую банку пива...

Элиас лежал на диване, закрыв лицо руками и не шевелился. Джонас поставил тарелки на небольшой стол и тихо сел рядом.

— Можешь садиться есть, — сказал он и Элиас неохотно открыл лицо, после лениво принимая позицию сидя.

— Выглядит аппетитно. Как давно Петра ушла к Марлен?

— Минут двадцать назад, может немного больше.

— Уже успел открыть пиво? — все же спросил Элиас.

Джонас посмотрел на недалеко стоящую банку и захотел ее вылить в раковину, чтобы не слышать этого тона голоса любимого человека.

— Всего одну банку. Мне было одиноко. Тем более оно безалкогольное.

— А если бы я не пришел сегодня, ты бы достал водку из-под кровати? Да, знаю о ней, нашел, когда убирался.

Джонас стыдливо опустил голову, как провинившийся в чем-то ребенок. Только вот наказание от Элиаса было куда больнее, чем от родителей.

— Не достал и это просто заначка. Я не пью ее.

— Знаю, она запечатанная и только вопрос времени — когда ты откупоришь крышку?

— Ты Петре рассказал? — сразу спросил обеспокоенно Джонас.

— Нет и не собирался, потому что не хочу ее волновать. И тебе не советую, так что не пей.

Джонас всегда на самом деле отрицал, что зависим. Он не мог зависеть от чего-то, как Карина. Не простил бы себе этого. Поэтому никогда не видел проблемы. Говорил, что пьет когда морально плохо, а морально плохо может стать внезапно. Бутылка была его решением, как и Петра. Вся Петра. Она могла заглушить голос Карины своими поцелуями, могла отвлечь, сняв с себя одежду и дать понять, что любит, произнося самые ласковые слова.

— И паста очень вкусная, — сказал Элиас.

— Спасибо и знаешь, я не буду пить. Ты прав, для Петры это слишком сложно.

Элиас тяжело вздохнул. Это для всех было сложно, хотя он привык в какой-то степени. Привык к тому, что отношения уже не такие беззаботные, как раньше. И они сами не такие, как раньше.

Он чаще работал, брал сложные программы, чтобы отвлекаться. Знал, что дома ждали слезы Петры и алкоголизм Джонаса. Конечно, это не было постоянно. Были моменты, ради которых Элиас был готов на все. Готов бороться до последнего, потому что его сердце по-прежнему трепетало от прикосновений Петры.

Она могла подарить минуты забытия. Минуты счастья, нежности. Но не так много, как раньше. Сейчас она была больше занята Джонасом и борьбой с его проблемами. А Элиас был тихой гаванью, в которой она могла поселиться после жуткого шторма.

— Мне без Петры бывает очень одиноко, — сказал зачем-то Джонас, желая, чтобы Элиас выслушал.

— Но она же никогда не отсутствует долго.

— Согласен, но даже эти часы бывают сложными. Клуб отвлекает, но когда у меня выходные, а ты работаешь... становится страшно.

— Почему страшно? У тебя раньше не было таких проблем, — подметил Элиас.

— До ситуации с Кариной не было, ты прав. Я был совсем другим. Мог жить один, не нуждался в постоянном внимании и любви. Вообще, для меня такое поведение было дикостью. А сейчас наоборот. Будто образовалась дыра и я пытаюсь ее заполнить.

Элиас обнял Джонаса. Сколько бы ни пытались Элиас и Петра забрать его боль, у них это не получалось. Они боролись, старались, ради Джонаса, ради них всех, но, как видел Элиас, эта пустота не заполнялась надолго.

— Может снова пойдешь к психологу?

Джонас пожал плечами.

— Может. Иногда и вправду стоит. Правда... хрен знает, как он поможет.

— Тогда же помогло.

— Ненадолго. Но ради счастливого лица Петры я готов на это. Ты же помнишь, как она радовалась во время поездки в Грецию? Боже, да она чуть не плакала там. Да и я был счастлив, не думал так много о Карине, — сказал Джонас, ощущая, как Элиас гладил его волосы.

Он перевернулся на спину, умостившись так же, как недавно лежал Элиас и уставился на его лицо. Легкая небритость и взъерошенные волосы — это не особо типичный образ Элиаса. Обычно он был немного другим.

— Тогда снова поедем куда-то. Италия? Португалия? Выбирай, я обсужу с Петрой. Она всегда за поездки.

Джонас усмехнулся и прикоснулся к колючим иголочкам на щеках Элиаса. Тот опустил взгляд на Джонаса и тоже усмехнулся. Он опустился вниз и оставил слабый поцелуй на его губах. В такие моменты Джонас получал то внимание, без которого хотел царапать стены ногтями.

Джонас переместил руку к шее Элиаса и углубил поцелуй, не давая ему возможности отстраниться. Сначала Элиас отвечал взаимностью, но после все же с трудом отстранился.

— Прости, устал до ужаса. Голова раскалывается. Давай завтра поговорим и продолжим, хорошо? — спросил он.

Второй человек за сегодня, который отказал ему. Джонас молча поднялся, взял банку пива и допил его. Забрав тарелки, он унес их в посудомойку и так же молча скрылся в ванной комнате.

Он смотрел на свое отражение с ненавистью. Джонас всегда считал, что его начали меньше любить после смерти Карины. Хотя мозгом одновременно понимал — столько внимания, сколько дали Петра и Элиас, не дал бы ему никто. Они любили, но не так, как тогда.

Вода отрезвляла и давала прийти в себя. Он даже залез под ледяной душ, покрываясь мурашками. Джонас дрожал, но стоял под струями. Если он вновь не заставит Петру улыбаться так, как в начале отношений, то не простит себе. Она должна снова умирать в его объятиях. Раствориться навсегда.

И завтра он устроит ей с Элиасом такой день, после которого она долго не встанет с постели. Навсегда запомнит, как сильно ее любят два человека, готовые на все, лишь бы ее лицо озаряла довольная улыбка.