Полная тишина вокруг толпы людей вгоняла в состояние паники даже самого стойкого присутствующего. Наверное, все слышали только как бились собственные сердца в этом мертвом ужасе.

«Почему вы все, черт побери, молчите, будто умерли вместе с ней? Я сейчас сойду с ума от мыслей, как хочу обнять Карину», — думал Джонас, опустив голову на черные кроссовки.

Он осмелился перевести усталый взгляд на то, что стояло перед ними. Карина лежала с закрытыми глазами, причесанная, бледная, как фарфоровая кукла. Видеть мертвого человека — не сравнимо ни с чем. Ее грудь не вздымалась, мышцы на лице не содрогались, а щеки и глазницы впадали так, что ты не сразу узнавал в этом образе любимого тебе человека.

Она была в платье. В котором собиралась танцевать на выпускном. Кружить медленный венский вальс. Ее руки, сложенные на груди с худыми пальцами, казалось, превратились в пластмассовые. Она не Карина. Джонас постоянно себе это повторял. Не Карина.

Гроб коричневый. Отвратительно отталкивающий своей непривлекательностью. Карине бы он не понравился, она плевалась бы от этого бесвкусия. Но девушка молчала. Молчала и безэмоционально прощалась с родными.

Мама Джонаса наконец нарушила тишину и всхлипнула. Джонас обернулся в ее сторону. Женщину подхватил отец. Джонас никогда не видел, чтобы его мама так плакала. А он не знал, что сам мог плакать несколько суток подряд, заливаясь водкой.

Джонас ощутил прикосновение к левой руке. Взгляд машинально переместился туда. Петра смотрела на него с мерзким сочувствием, которое не покидало ее все эти дни. Она старалась, билась изо всех сил, умоляла принять помощь. А у Джонаса не было на это сил. Никаких. Но ее тепло согревало даже в такие моменты.

«Не отпускай меня никогда, милая. Не забирай последнее тепло», — думал Джонас.

Он думал, думал, думал... Желая потеряться в мыслях навсегда. Проще стать сейчас безумцем, чем полностью осознавать, что произошло. Но кто-то прикоснулся и к правой руке. Это Элиас. Он рядом. Он как Петра.

Они — это вечность.

Крышка гроба закрылась тихо. В этот раз всхлипнула Петра, сжимая ладонь Джонаса до боли. Она еле держалась, как и все вокруг. Атмосфера убивала каждого. Запах свежевыкопанной земли вызывал тошноту.

Два метра вниз — глубина ямы. Два метра... Карина окажется там раз и навсегда. Крышку забивали гвоздями. Громко. Петра вздрагивала от каждого удара. Ее голова кружилась и она не выдержала, пряча глаза за плечом Джонаса. Почему он не плакал?

Эти гвозди будто вбивали в Карину. Но она не святая. Металл впивался в ее нежную кожу. Джонас представлял это в красках. И зачем-то посмотрел на Питера. Его было не узнать. Он был мертв вместе с Кариной — умер в тот же день. Стоял рядом с Паулем. Без Марлен, потому что она бы попросту не выдержала этого зрелища.

Последний гвоздь вошел в сосновую древесину. Карина не вернется. Она попросту не выберется. Назад пути нет. А его никогда и не было.

Гроб опускали вечность. Погружали в пропасть медленно, будто издевательски заставляя наслаждаться каждым мгновением. Чтобы наверняка запомнить навсегда. Вдруг ты еще не понял где находишься и за чем наблюдаешь.

Темная, холодная земля. Последний, вечный дом для каждого. Место, где рады всем без исключения.

Первый комок земли, выпущенный из руки, слегка накрыл древесину крышки. Джонас не хотел совершать этот ритуал, но знал, что никто из присутствующих его не поддержит и не поймет. Поэтому он отпустил землю, смотря на гроб в последний раз. Прощаясь, покидая ее в неизвестности, оставляя наедине.

Он знал, что Карина не любила одиночество. Всегда тянулась за общением — его вниманием, дружбой со сверстниками, любовью родителей. Джонас впервые понял, что лучше бы она всегда сидела в своей комнате, зато живая. Смотрела фильмы ужасов, наполняла стены своей комнаты криками жертв маньяков и заливала их литрами ненастоящей крови.

Лучше бы он был настоящим братом, а не жалкой копией, которой сейчас нужно было произнести речь. Речь для прощания с девушкой, ушедшей так скоро. Джонас стоял неподвижно, прирос к земле, слился с ней в единое целое. Как можно сейчас говорить? Как можно что-то произнести в такой сложный момент? Но он все же собрал свои силы в единое целое. Ради родителей, ради Петры и Элиаса.

— Карина никогда не была депрессивной девочкой. Всю свою жизнь я видел, как она улыбалась, как смеялась с моих шуток и тянулась за вниманием ко мне. Когда она родилась, мне было восемь лет. Я помню тот день, когда мама принесла ее домой, такую крохотную, будто она кукла. Тогда я впервые узнал, что такое быть старшим братом. Карина всегда ждала, что я буду ее главной поддержкой. Но я не смог ей быть из-за собственной глупости. Мне очень жаль, что я не смог стать для нее примером. Не смог спасти от наркотиков. Я не знаю, как жить теперь с этим, как просыпаться, осознавая, что твоей младшей сестры нет в живых. Что я больше никогда не увижу ее новой фотографии в социальных сетях и не поднимусь с ней в горы, а ведь мы хотели покорить Эверест. Я покорю его ради тебя, милая. Ради твоей мечты.

Петра не могла дышать. От слез было плохо, ее держал Элиас. Если он отпустит на секунду, она просто рухнет на землю. Но Джонас не замолкал, он говорил, говорил, говорил...

— Я всегда считал увлечение ужасами странным. Теперь я хочу пересмотреть все части «Поворота не туда», лишь бы вспомнить, как было с тобой. Я хочу снова научить тебя самым элементарным произведениям на фортепиано, чтобы ты злилась на меня за то, что ничего не выходило. А я улыбался. Улыбался тебе и не знал, что ты скоро умрешь. Ты моя любимая сестра, которую я никогда не заслуживал. Которую я никогда не спасу.

Питер не мог слушать это дальше. Он ушел, закуривая нервно сигарету. Парень не сразу заметил, как за ним последовал Пауль. Он понял, что не один только когда рука жениха Марлен опустилась на его плечо.

— Не можешь слушать дальше? — спросил он.

— Мне будто ножом по сердцу режут. Это невыносимо.

— Знаю, но потом будет легче. Не сразу, не резко, но легче. Никто на самом деле не хочет быть сильным в такие моменты, а лишь желает, чтобы боль поскорее исчезла.

И Питер чувствовал, что Пауль прав. Курил мерзкую сигарету, смотря на людей вдалеке. Он не мог поверить, что это все было правдой. Наверное, Карина не предполагала, что ее увлеченность Даниэлем загонит и ее, и его в гроб. А Питер никогда не думал, что в свои семнадцать лет похоронит любимую девушку.

* * *

— Ты снова собираешься пить? — спросила осторожно Петра, переступив порог квартиры Джонаса вместе с Элиасом.

Она сняла черные туфли и отставила их в угол. Джонас безразлично разулся и поковылял в гостиную.

— Буду, — быстро ответил он и упал на диван.

Он смотрел на стену. На слегка облупленную зеленую краску и редко дышал. Элиас посмотрел на него с желанием как-то помочь, но знал, что любое его действие будет бесполезным. Он не вернет ему Карину.

— Может, не стоит?

— А может не стоит меня контролировать?

Петра распустила волосы и удивленно уставилась на Джонаса. Он был грубым, резким, даже противным в какой-то степени. Не смотрел на нее как раньше, будто она стала его главным врагом.

— Я не контролирую, а беспокоюсь. Я не могу тебя оставить одного, — сказала девушка и с надеждой посмотрела на Элиаса, ожидая его поддержки.

— А придется оставить. Я не хочу общаться и кого-то видеть рядом. Я хочу побыть наедине. Можете уходить и трахаться вдоволь где-то в другом месте.

— Джонас! Это слишком грубо, не думаешь? — спросил сразу Элиас.

— Я ничего не думаю.

Петра ушла на кухню. Она налила полный стакан прохладной воды и выпила ее. Элиас последовал за ней и приобнял сзади.

— Это все временно, — сказал он. — Ему сложно, он не контролирует себя. Може стоит и вправду дать ему побыть наедине? Мы сделали все, что было в наших силах.

Петра прикрыла устало глаза. Они ужасно болели из-за слез.

— Ты прав. Я очень устала. Из меня будто всю энергию высосали и оставили лишь эту жалкую оболочку. Я хочу... расслабиться, успокоиться.

— Давай сделаем как будет лучше всем — дадим друг другу время и пространство. После посмотрим.

Петра кивнула и получила поцелуй в лоб, от которого ей стало слегка легче. Элиас был ее опорой сейчас. Без него все казалось невозможным.

* * *

Он не плакал, молил забыться. Забыться навеки. Забыть ее по-детски наивные глаза, подростковые гормоны, ссоры с родителями... Забыть, забыть, забыть... Невозможно.

От уборки у Петры голова шла кругом, а конца будто бы и не было. Квартира Элиаса уже блистела от чистоты, но девушку что-то вечно не устраивало. Она мыла все вокруг несколько раз в неделю уже на протяжении месяца, лишь бы не думать о Джонасе.

Она знала, что он живой, в основном сидел дома, иногда работал. Но не видела его эти долгие недели. Не слышала голоса, лишь читала жалкие короткие сообщения. Как и Элиас.

Его антистресс — написание новой программы для шоу. Он уходил в космос с головой, но образ Джонаса раз за разом появлялся в голове. Особенно его мертвое тело. Такое же бледное, как и тело Карины. В луже крови, густой, мерзкой, вязкой. На полу ванной комнаты. С порезами на запястьях. Длинными, болезненными, спасательными, как считал Джонас.

Разрушающими для Элиаса и Петры.

Не один Элиас видел его мертвым. Петра в красках представляла, как он открывал окно, смотрел вниз, туда куда смотрели они той ночью признания в любви, и ступал вперед. К Карине. Петра вздрагивала от каждого сообщения и как только видела имя Джонаса на экране — облегченно выдыхала.

Он снова не убил себя.

В депрессии близкого человека самое ужасное — это неспособность помочь. Слова становятся просто буквами, набором звуков. И сколько не бейся об стену, построенную депрессией, ее не разрушить. Петра чувствовала, как разбивала руки в кровь, пытаясь бороться, пытаясь кричать — я тебя люблю, я всегда рядом, готова слушать, готова помогать в ущерб себе. На что слышала тишину. Ужасающую.

Но она знала — с отсутствием ее поддержки Джонасу будет еще хуже. Петра ни за что не собиралась сдаваться, не желала бросать Джонаса в такой момент. Если она не сможет вытащить его сама — хотя бы будет этим теплым светом, на который Джонас будет идти и в итоге достанет себя сам.

Ты — не спасательный круг, уничтожающий себя ради него. Ты — это надежда в самой безвыходной ситуации.

И Петра отбросила мокрую тряпку в маленькое ведро. Она слышала, как Элиас в соседней комнате безостановочно печатал текст в ноутбуке. Он писал, творил, убегал от реальности.

Петра ушла мыть руки и, взяв мыло, уставилась на свои пальцы. Джонас где-то там, один, потерянный, с ночными кошмарами. А она тут, с Элиасом. Убирает чертову квартиру. Петра со злостью начала намыливать кожу и не сдержала слез. Они бесконтрольно потекли по щекам, а кусок мыла наконец упал на пол.

Она не заметила, как осела на пол. Как отползла к душевой кабине и сжалась в комочек, прижав к груди колени. Дрожала всем телом, виня себя в том, что Джонас один.

«Где ты когда ему так плохо? Где? Не рядом, не поддерживаешь. Что твои слова? Засунь их себе в жопу. Ему они не помогают. Ты делаешь недостаточно!», — говорила себе в голове Петра и плакала.

Она впилась ногтями в кожу руки. От боли сощурила глаза, начиная задыхаться и захлебываться слезами. Сильнее, сильнее, чтобы остались следы. И желательно шрамы. Маленькие, но напоминающие о том, что она делала недостаточно. Она делала меньше, чем заслужил Джонас. При этом любила его. Любила безусловно. Но явно недостаточно.

Место куда впивалась ногтями Петра уже жгло, а от слез вздохнуть было невозможно. Она увидела сквозь пелену, как дверь в ванную открылась и перед ней показался Элиас. Он испугался, увидев Петру на полу.

— Боже, что случилось? — спросил со страхом он, падая перед ней на колени.

Петра показала место, в которое впивалась ногтями. Там были маленькие полукруги. Ее пальцы тряслись.

— Что ты делаешь, милая?

Элиас прикоснулся слабо к месту, которое отдалось неприятной болью и Петра упала в его объятия.

— Скажи, я недостаточно вас люблю? — спросила с трудом она.

— Ты любишь больше, чем мы даже заслуживаем.

— Я люблю вас не так, как нужно. Я ужасная...

Он прижимал ее к себе, гладил по спине когда она умирала от слез и ненависти к себе.

— Недостаточно... — прошептала она.

— Петра, мне хватает твоей любви настолько, что я самый счастливый человек на Земле. Я готов поспорить, что Джонас тоже.

— Я не могу ему помочь...

— Никто не может. Думаешь, мне не больно от этого? Мне отвратительно. Но Джонас сильный. Мы можем только всегда напоминать, что мы рядом.

— Я хочу к нему. Сегодня, — сказала решительно Петра.

— Ты уверена, что готова?

Петра кивнула.

— Более чем. Я хочу его увидеть. Я хочу его обнять. Так крепко, чтобы он никогда не думал, что один. Я хочу быть рядом с ним!

* * *

Я люблю их так сильно, что готова пожертвовать чем угодно, лишь бы увидеть улыбку. Чтобы наконец осозанать — моей любви достаточно. Достаточно, чтобы и самой спастись и не утонуть в чувствах навеки. Я готова на любые решения и поступки ради них двоих. Они — моя любовь, моя надежда, мое спасение, моя безопасная зона. Я хочу навсегда остаться в ней.

Джонас был другим — похудевшим, бледным, его волосы отрасли, а лицо заросло щетиной. Он сутки напролет смотрел фильмы ужасов. Те, которые обожала Карина. Джонас уже выучил каждый. И сошел с ума. Петра смотрела на него и не узнавала. Ее рука до сих пор болела в месте, которое страдало каждый раз, как ей становилось плохо морально. Рядом стоял Элиас. Гробовая тишина снова убивала.

Она бросилась его обнимать. Он стоял, не двигаясь. Она целовала его щеки, лоб, губы. Хотела плакать от счастья, но держалась изо всех сил. Просто умирала внутри от невозможности забрать хотя бы часть этой боли себе. Помочь пережить.

— Я хочу забрать твою боль себе... — сказала Петра, смотря в совершенно пустые глаза Джонаса.

— Мне так тебя не хватало, — прошептал он в ответ и Петра все же расплакалась.

Элиас и сам еле держался, чтобы не сорваться на такие же рыдания. Он тоже до боли в груди скучал по Джонасу. Волновался каждую секунду жизни. Видел кошмары. Вздрагивал посреди ночи, замечая как Петра часто уходила в ванную, включала душ и плакала. В такие моменты он был рад, что слышал всхлипы, а не тишину. Бояться за двоих любимых людей — это оказалось куда ужаснее, чем думал Элиас.

— Я вас люблю, люблю больше всех на свете, — искренне сказала Петра, ощущая, как сердце наполнялось теплом от такого чувства.