Улетать в другую страну после скандала с Кариной Джонасу совершенно не хотелось, но он видел горящие от радости глаза Петры и просто не мог ее подставить. Не мог заставить вновь закрыться в собственной квартире. Поэтому поездка в загадочный город Баня Лука казалась побегом от сестры. Да и вообще от любых проблем.

Петра ощущала сильное волнение из-за возвращения на родину, которая такой уже давно не являлась. Она думала об отце весь полет на самолете, при этом сжимая руки парней. Они считали, что девушка боялась летать, но на самом деле она до ужаса боялась лишь отца, которого ждал такой сюрприз.

Зато мама была рада ее приезду. Так эмоционально рассказывала, что приготовит ей и парням что-то из своих фирменных блюд. Только вот Петра представила Джонаса как своего возлюбленного, а Элиаса, как его двоюродного брата. Она знала — это неправильно, но сообщение правды не должно было произойти по телефону.

В аэропорту Сараево было людно и шумно. Парни несли их рюкзаки и Петра искала взглядом автобусную станцию. Воздух родной страны больно защекотал легкие когда они втроем оказались на улице. Петра чуть не задохнулась. Что же будет дальше?

— Каких-то три часа и мы будем дома... — сказала тревожно Петра когда они нашли автобусную станцию.

— Не волнуйся так, мы же всегда рядом, — сказал Элиас.

— Да, это меня радует, но вот встреча и разговор с мамой и папой заставляют меня волноваться так, будто я человека убила и жду своего суда.

Элиас обнял Петру, прижимая ее хрупкое тело так крепко, что девушка даже не сразу смогла вздохнуть.

— Главное держись когда будешь рассказывать. Может успокоительного купим?

— Не помешало бы.

В автобусе они сидели в самом конце, смотря на затылки других людей. Петра прижалась к стеклу лбом и уставилась на проносящиеся мимо горы. Босния и Герцеговина так сразу не отличались от Австрии. Конечно, вокруг звучал пугающе неизвестный для Элиаса и Джонаса боснийский язык, но горная местность и ровные дороги говорили, что все будет хорошо.

— Я про балканские страны знаю только то, что была Югославия и после ее распада случилось много гражданских войн, — сказал Элиас.

— Ты прав. В Сараево до сих пор есть дома, по которым видно, что случилось в те времена. На стенах остались следы обстрелов, а в памяти людей свежи воспоминания того ужаса. Мама рассказывала много. Эти этнические чистки, помощь боснийским сербам... я всегда с замиранием сердца слушала об этом. Война — это очень страшно. Я не представляю, что чувствовали люди, осознавая, что могли погибнуть в любой момент.

— Политики вертят людьми как хотят. У них нет морали, принципов, совести, они просто сделают все, лишь бы доказать свою силу. А я всегда считал, что силу нужно доказывать хорошими действиями. Почему бы не сделать в своей стране все лучше и утереть нос остальным? Это же достойная борьба, раз белые мужчины у власти так хотят меряться своими причандалами, — сказал Джонас, чем вызвал эмоцию удивления у обоих.

Петра смотрела на него иначе, видела в нем совершенно другого, рассудительного парня, которого он обычно не показывал.

— Только вот денег на этом они лично не заработают. А ведь сдохнут вот так со своими миллионами, которые с собой не забрать. И поделом им. Только людей жалко, они еще многого не успели сделать, а ведь у каждого была своя мечта. У моей подруги в этой войне погибла тетя. Задело артиллерийским снарядом когда был обстрел Сараево. Она показывала ее фото... такая счастливая, улыбчивая девушка. Но жизнь несправедлива.

— Главное, что это уже все позади, — прошептал ей на ухо Джонас и поцеловал в щеку так, что по телу девушки пробежали мурашки.

Дом Петры приближался быстрее, чем она этого хотела. Тревога росла так стремительно, что девушка вновь сжимала руки парней, чуть ли не до хруста в костях. Ее будто везли на казнь, а не к родным, которые должны быть самыми близкими людьми. Петра иногда отвечала маме, которая каждый раз беспокоилась, что ничего не успевала. Она знала — дома их ждал огромный стол еды, как и принято у мусульман.

Гостеприимство, любезность, улыбчивость... но для Петры это всегда было лицемерием.

Баня Лука встретил немного пасмурной погодой. Было ощущение, что вскоре начнется дождь. Но хотя бы солнце не обжигало кожу когда они все вышли на станции. Рюкзак на плечах Петры внезапно стал слишком тяжелым и она будто приросла к месту, не желая двигаться по знакомому автовокзалу. Когда-то с него она часто ездила в Сараево и Мостар. Последний город она любила всей своей душой и была уверена — раз она его точно посетит с Джонасом и Элиасом, чтобы поцеловаться на самых знаменитых мостах.

— До квартиры пару станций на автобусе. Мама уже заждалась нас. Такая паника по телефону, — сказала Петра.

— Главное тебе успокоиться. Все под контролем, мы рядом, мы сможем помочь, — сказал ей Элиас.

Она не знала, ободрил ли он ее или нет, потому что тревога не спала, а мысли о закрытой перед ее носом дверью не оставляли. Петра буквально видела, как злилась мама, как разочаровалась в ней, как даже начала кричать. Хотя никогда не кричала на Петру.

Элиас и Джонас не могли насмотреться на небольшой городок. Красота зданий вокруг заставляла пялиться в окна. Первое путешествие с Петрой заставляло их ощущать себя очень необычно. Джонас понял — он хотел вечно радовать эту девушку.

Возле квартиры в доме, который Петра знала, как свои пять пальцев, она остановилась. Оперлась рукой о холодную стену, желая съехать на бетонный пол и, сжавшись в комочек, спрятаться. Элиас с волнением глянул на Джонаса.

— Петра, тебе нужно сделать этот шаг, — сказал Джонас.

— Она разочаруется во мне... она будет очень зла. Я не знаю, справлюсь ли.

— Не смотря на исход, мы все равно примем это. Поддержим тебя в любой ситуации. Главное — это самой верить, что все будет хорошо и что эти отношения для тебя важны.

— Если бы не были важны, я бы никогда не подумала рассказать о них маме.

Петра наконец отошла от стены и постучала в дверь так решительно, что парни даже не сразу поверили. Шаги по ту сторону приближались и вскоре на пороге появилась женщина средних лет. Она была одета в симпатичное темно синее длинное платье с рукавами, полностью закрывающими руки. Она даже уложила волосы и так любезно начала улыбаться, что Петра не сдержалась и бросилась обнимать маму. Ощутив родной аромат, Петра прикрыла глаза. Она все же в безопасности.

— Здравствуйте, проходите, — сказала женщина.

Джонас и Элиас неуверенно зашли в небольшую квартиру. Сразу ощутили ароматы еды.

— Здравствуйте, я Джонас, — представился парень и протянул руку для рукопожатия.

— Меня зовут Теодора, мой немецкий не такой хороший как у Петры, но я неплохо его понимаю.

— А я Элиас.

Они тоже пожали друг другу руки. Петра наблюдала за неловкостью своих возлюбленных и умилялась тому, как те смущались. Петра быстро скинула кеды и прошла внутрь квартиры. Родная атмосфера заставила усмехнуться. Все было так, как в детстве — множество ее фото в рамках, картины, вышитые бисером, мягкие игрушки, уютный подушечки с вышивкой на диване. И стол в центре гостиной, накрытый всевозможной национальной едой, которую Петра попросила приготовить.

— Как ты, дочка? — спросила Теодора, подойдя к Петре.

— Все прекрасно. Я соскучилась по тебе и Боснии. Здесь очень хорошо.

Как же Петра мастерски скрывала собственный страх и желание закричать. Смотрела на огромный кувшин с компотом и думала о том, как не бросить его в стену.

— А Джонас такой милый. Кучери очень симпатичные, я таким его и представляла, — сказала мама и Петра засмеялась.

Джонас и Элиас сели за стол, слыша незнакомый боснийский язык от Петры и Теодоры. Джонас слушал ее голос, который стал немного другим с этим языком и мечтал, чтобы она почаще говорила на нем. Чтобы ее глаза так же горели от счастья, а смех заполнял все пространство комнаты.

— Как доехали? — спросила Теодора у всех.

— Отлично! Даже успели увидеть немного Боснии в окне автобуса, — сказал воодушевленно Джонас.

— Это хорошо. Я давно уже не летала. Нужно будет прилететь потом в Вену. Уже думаете жить вместе?

— Мама! Ну что за резкие вопросы? — сразу спросила Петра, усаживаясь за стол напротив Джонаса.

— Ну а что, вдвоем всегда легче. Будет общий бюджет, за аренду платить выгоднее.

— Мы обещаем, что скоро начнем искать квартиру, — сказал Джонас и заметил грозный взгляд Петры на себе.

— Ладно, вы голодные. Кушайте, я надеюсь, что вам понравится.

Джонас и Элиас уставились на тарелки. Они понимали, что за еда лежала перед ними, но не знали ее названия. Две пары глаз уставились на Петру.

— Можете начать с тушеной говядины с овощами и рисом. Это называется «джювеч».

— Петра, наложи им, — скомандовала Теодора.

Петра встала со стула и покорно начала накладывать сначала Джонасу, а после Элиасу. Они лишь наблюдали, замерев, и следом разом поблагодарили девушку, отвыкшую от просьб в обслуживании других людей. Уже потом она наложила еду в тарелку матери.

— Чем вы увлекаетесь? — спросила Теодора.

— Я работаю в ночном клубе моих родителей барменом, но они пообещали переписать его на меня, поэтому я скоро стану полноценным владельцем. А так, то увлекаюсь музыкой, играю на фортепиано, — рассказал Джонас.

Теодора перевела взгляд на Элиаса и тот покраснел.

— Я очень люблю астрономию. Работаю в планетарии и обожаю эту работу. Конечно, мечтаю когда-то ее поменять на что-то более прибыльное.

Ответ Элиаса показался более сухим и коротким, чем Джонаса. Петра почувствовала, как парень смутился. Ему было очень неловко.

— Какие вы умные. Петра выбрала правильного парня.

Элиас ощутил как Джонас взял его за руку под столом в знак поддержки. Сначала Элиас не шевелился, а после медленно переплел их пальцы. Так стало сразу легче. Когда рядом с Элиасом были Петра и Джонас, мир становился не таким страшным.

— А какие у тебя конкретно планы на мою дочь? — спросила немного нагло, но по-доброму Теодора, из-за чего Петра сразу подавилась едой.

— Мама!

— Ничего, это вполне нормальный вопрос. Пока мои планы — строить и дальше крепкие отношения, пытаться начинать налаживать совместную жизнь. Шаг за шагом, как говорится.

— А у тебя полная семья?

— Да, есть и отец, и мать, еще младшая сестра Карина, ей шестнадцать лет.

Элиас ощутил как ладонь с силой сжала его. Теодора напомнила о Карине. Она наступила на огромную рану, зияющую в сердце парня.

— О, я всегда хотела, чтобы у Петры была сестра или брат. Но вот... не получилось с ее отцом построить нормальные отношения, — сказала Теодора.

— Всякое бывает. Люди только спустя много лет понимают, что не подходят друг другу.

И Петра всю жизнь боялась, что с ней случится такое же, как и с родителями. Что чувства внезапно угаснут, все станет таким, как было до влюбленности. И даже нахождение рядом когда-то любимого человека будет невыносимым. Но она смотрела на Джонаса и Элиаса. На тех, кто преданно глядели в ответ, как собака на своего хозяина, и почему-то не так боялась. Может, когда-то и Теодора так смотрела на ее отца и тоже верила, что это навсегда.

— Мам, мы можем выйти на кухню? — спросила Петра.

Теодора недоумевающе глянула на дочь, но не возразила и просто встала со стула, уходя с ней в другую комнату. Петра плотно прикрыла дверь.

— Ты так побледнела, почти не кушаешь. С тобой все нормально, Петра? Ты не беременна, случаем?

Девушка оперлась спиной об тумбочки.

— Нет, конечно нет. Просто... я волнуюсь и кусок в рот не лезет. Дело в том, что я тебе не всю правду рассказала.

Теодора прищурилась.

— Ты меня пугаешь.

— Знаю, прости, я бы вообще могла не поднимать эту тему, но это часть моей жизни. Очень важная, хотя и сложная. Да, я сказала правду про Джонаса и наши отношения, но... я еще вместе с Элиасом. Мы все вместе.

Теодора молчала, будто не понимала родной боснийский язык. Она резко развернулась и, набрав полный стакан воды, выпила залпом.

— Ты вместе с двумя парнями? — спросила тихо женщина.

Петра не узнавала голос матери.

— Да.

— Это же... это же ужас какой. Как... как ты к этому пришла?

— Я влюбилась в них обоих. Сначала была с Джонасом, но после мы решили, что... — пыталась объяснить Петра, но Теодора ее перебила.

— Решили, что построите непонятно что. Я не могу осознать, как вы все к этому пришли и как вам смотреть в глаза. Ты же понимаешь, что отношения так не работают? Ты должна быть с одним.

— С чего ты взяла? Я могу быть с кем угодно, нет никаких правил и законов, как, например, запрет на отношения с детьми.

— А брак? — спросила Теодора, уже чуть не плача.

— Я не собираюсь замуж и не собиралась. Если для тебя это единственная цель — я спешу тебя разочаровать. Прости, мам.

— Это не единственная цель, это то что правильно: построить семью, быт... муж и жена. А если дети будут? Ты думаешь их растить с двумя отцами? Петра, это извращение.

— Мама, в мире столько семей где нет отцов, что два — это подарок судьбы. И кто сказал, что я буду рожать детей? Мы не планируем. Я хочу просто спокойно жить и наслаждаться тем, что есть.

Теодора не выдержала и, развернувшись, вышла в гостиную. Она наткнулась на двух парней, которые о чем-то говорили, сидя так близко, что руки женщины затряслись от осознания во что ввязалась ее единственная дочь. Элиас и Джонас сразу поняли, что занавес правды открыт.

— Это ненормально... извращение. О чем вы думали?

— Мы делали так, чтобы Петра была счастлива. А она счастлива. Вы бы видели, как она улыбается, — сказал Элиас.

Теодора закрыла лицо руками и тихо застонала.

— Если что-то случится с моей Петрой...

— Она в полной безопасности, — уверил Джонас. — Мы заботимся о ней, мы любим ее и сделаем все, лишь бы она была счастлива. И то, что Петра рассказала вам правду — это ее путь к такой жизни. Она ценит вас и ваше мнение.

Но Петра, стоявшая позади, видела как ее мать сломлена этой новостью и она не могла представить будущую реакцию собственного отца.

* * *

Петра даже не плакала когда сидела в родной спальне. Она лишь смотрела на детские зеленые обои, ощущала ягодный аромат, знакомый с давних времен и прикасалась руками к неприятному колючему покрывалу. Джонас сидел на стуле напротив, а Элиас с интересом рассматривал книги, будто отдалившись от этого мира.

— Если я еще раз посмотрю ей в глаза — просто умру, — сказала Петра.

— Она свыкнется, — коротко ответил Джонас.

— Мне кажется, она до последнего не думала, что мы с тобой спим, а тут... полиамория. Все, это конец.

— Скандала же не было.

— Это и пугает! — вскрикнула Петра, напугав немного парней. — Хотя мама всегда была тихой, даже когда бросала отца. Просто сказала — мы разводимся, прости. Не знаю, может я ждала ее истерики, криков, слез. А на деле получила просто страх и непонимание.

— А я увидел, что она пыталась понять и принять. В ее глазах была борьба, она так тебя любит, что готова принять даже это. Дай ей время, оно всегда нужно всем. Как и нам раньше, — сказал Элиас, развернувшись к девушке.

Петра глянула на него и подозвала к себе рукой.

— Обними меня.

И он обнял ее. Она прикрыла глаза на его груди и сжала рукой футболку. Это было для нее слишком. Петре казалось, что даже если бы она была лесбиянкой, было бы куда легче. Ее все же тешило одно — мама была более прогрессивной, чем ей казалась в детстве.

Они ночевали странно — Элиас лег в гостиной на раздвинутом диване, а Джонас улегся рядом с Петрой, хотя та была уверена точно, что мама будет возражать. На деле она промолчала, уйдя в собственную спальню и прикрывая дверь. Она была слишком тихой, отстраненной, потерянной. Может, на утро Теодора станет другой.

Петра лежала на кровати, соприкасаясь с Джонасом под пледом. Вокруг была тишина и тьма, которая немного освещалась Луной и фонарями с улицы. Петра резко высунула руки из-под пледа и громко вздохнула.

— Не можешь уснуть? — спросил шепотом Джонас.

— Не могу.

— Я тоже.

— Зря мы прилетели в Боснию.

— А мне здесь нравится, — сказал Джонас. — Твоя мама очень вкусно готовит.

— Тебе лишь бы поесть!

Они засмеялись.

— А тебе разве нет? Сама у меня пол холодильника воруешь, только переступив через порог. Явно у Элиаса так же забираешь еду.

— Элиас просто съедает заранее, чтобы не остаться голодным.

Рука Джонаса под пледом скользнула по майке Петры и она повернулась к лицу парня, пытаясь в темноте увидеть его глаза.

— И что ты делаешь? — с интригой в голосе спросила она.

— Делаю все, чтобы твоя тревога ушла и ты уснула.

Рука уже оказалась где-то возле нижнего белья девушки и она усмехнулась, поцеловав Джонаса в нос. Ощущения от прикосновений парня и вправду заставляли расслабиться, но Петра поняла одну важную деталь — ей мало.

— Это все, что ты можешь предложить? — спросила она на ухо Джонасу и от ее горячего дыхания парень прикрыл глаза.

— Конечно, нет. Жаль мы с собой презервативы не захватили, солнце.

Джонас резко встал и, подняв плед, залез под него, задирая следом майку Петры и начиная оставлять на коже поцелуи, от которых ей было щекотно. Он спускался ниже, а Петра лишь думала о том, как снова и снова будет доказывать матери, что любит этих парней.

Но уже спустя час Петра услышала, как Джонас наконец уснул, а сама не сомкнула глаз ни на секунду. Петра осторожно слезла с кровати и на цыпочках прокралась в гостиную, где с телефоном в руках лежал Элиас. Он сразу заметил ее очертания вдалеке комнаты и усмехнулся, подзывая к себе под плед. Петра прошмыгнула на носочках по скрипучему деревянному полу и быстро прижалась к Элиасу.

— Я слышал вас прекрасно, — сказал Элиас, гладя Петру по волосам. — Вас двоих оставить нельзя.

— С тобой все так же, сам знаешь. И хватит подслушивать!

Элиас хитро усмехнулся.

— Может и так же, но если твоя мама не спит, то... не особо будет красиво. Я понял, что здесь стены тонкие.

— Она явно приняла снотворное и давно спит, — сказала Петра.

— И тебе мало было Джонаса?

— Мне мало вас обоих, но ты прав — это слишком.

Петра положила голову на его грудь и тяжело вздохнула.

— Это слишком для того, чтобы быть правдой. Скажи, в прошлом ты бы очень удивилась, узнав, что будешь ходить от одного парня к другому и они не будут против?

Петра нагло залезла под его одежду, ощупывая горячую кожу живота.

— Не поверила бы ни за что на свете. Я никогда не была склонна любить двоих одновременно. Но как видишь... я вас люблю.

— И мы тебя любим, — сказал Элиас и Петра наконец поцеловала его, будто благодаря за эту любовь, которая окрыляла.

— Если мы завтра не купим презервативы, я умру. А хотя пора бы мне уже перейти на противозачаточные и не морочить голову, как думаешь?

— Это твой выбор, Петра.

— Окей, после возвращения в Австрию запишусь к врачу.

Они уснули незаметно друг для друга и Теодора, проснувшаяся на работу в семь утра, увидела их на диване вместе. Она замерла, смотря на дочь, прижавшуюся к Элиасу. Теодора прошла на кухню и выпила пару таблеток успокоительного, пытаясь просто не думать о том, что ее дочь немного сошла с ума.

А немного ли?

Ведь как только они проснулись и обнаружили, что Теодора ушла на работу, сразу отправили Джонаса в магазин за покупками. Петра осталась с Элиасом наедине, начиная рассматривать детали квартиры, чтобы показать какие-то важные моменты.

Элиас заинтересованно смотрел на детские фотографии Петры и усмехался. Она глянула на его профиль и ощутила, как в животе появилось приятное чувство от желания поцеловать. Он был таким привлекательным — взъерошенные волосы так и звали себя потрогать, а губы манили впиться, срывая следом одежду с возбужденных тел.

Петра прикусила губу. Она дождется возвращения Джонаса. Воплотит давний план в жизнь. Главное — не напугать парней.

— Ты была такой милой в детстве. А эти косички... — сказал Элиас, тыкнув пальцем на одну из фотографий.

На ней Петра широко улыбалась, у нее тогда только выпали передние зубы и из-за этого она выглядела очень комично.

— Хочешь, я прямо сейчас заплету волосы? Думаю, Джонас тоже оценит...

У Элиаса загорелись глаза от этой идеи и Петра, подмигнув, скрылась в ванной комнате, начиная искать две резинки для волос. Она смотрела на себя в зеркало, подмечая, как кожа раскраснелась от откровенных мыслей. Она плела косички и преставляла, как их медленно расплетал Элиас, смотря в глаза. Как девушка лежала под ним такая беззащитная и маленькая.

Джонас вернулся очень быстро. В руке он держал полиэтиленовый пакет с вкусностями и начал искать взглядом Петру, но нашел лишь Элиаса, который рассматривал книги на неизвестном ему языке. Петра показалась спустя мгновение и привлекла явное внимание двух парней своим новым образом.

Она мялась на месте, теребя косички и хитро усмехалась. Джонас сразу же отложил в сторону пакет и достал оттуда заветную коробочку, ради которой и выходил из квартиры. Он поаертел ей перед парочкой. Секунда и они нарушат покой этой квартиры.

Но Петра внезапно остановила Джонаса, прекрасно понимая, что будет следом. Она набрала полную грудь воздуха и наконец заговорила:

— У меня есть одна... идея. Я не знаю насколько вас это напугает и покажется странным... но мне бы хотелось посмотреть, как вы целуетесь.

— Снова? — удивился Джонас.

— Да, но не так, как тогда. А... с удовольствием для себя. Меня эта фантазия посетила сразу после вашего поцелуя. Я хочу...

— Ты меня с каждым днем удивляешь больше и больше, — сказал наконец Элиас.

Он стоял рядом с Джонасом, уже мог прикоснуться, но смотрел на Петру, не отрывая взгляда. Она неуверенно взяла в руки стул и поставила напротив дивана. Петра сжала руками древесину, закрыла глаза и с пару секунд стояла неподвижно, но после резко открыла глаза.

— Садитесь, — скомандовала она, указывая на диван.

В ее взгляде было полно решительности и огонька, от которого по спине Джонаса сразу пробежали мурашки. Они покорно сели и наступила тишина. Петра медленно начала расстегивать пуговицы на рубашке и вскоре парням показался черный кружевной бюстгальтер. Девушка небрежно бросила рубашку на пол рядом. Она прикоснулась руками к своей груди и прикрыла глаза, поглаживая приятную ткань кружева. Петра опускала руки к животу очень медленно, а Элиас и Джонас возбудились сразу же настолько, что невольно переплели пальцы рук, сжимая ладони от перенапряжения.

Руки Петры скользнули по мягкой коже живота и дошли до домашних лосин. Она аккуратно спустила их вниз. Трусы были из того же комплекта, что и бюстгальтер. Она готовилась к этому. Лосины оказались в том же месте, что и рубашка. Петра трогала себя, медленно усаживаясь на стул. На ее лице была эмоция наслаждения процессом, она была расслаблена. И даже не сразу заметила, как Джонас снял с себя футболку и бросил в теперь общую кучу.

Она открыла веки. Джонас без футболки заставил остановить на нем взгляд. Девушка так и хотела прикоснуться к его торсу, покрывая поцелуями, но быстро отогнала эту мысль. Элиас, последовав примеру Джонаса, тоже избавился от верха.

Слишком интимно. Слишком жарко в комнате.

— Целуйтесь, — прошептала с трудом Петра.

Они повиновались каждому ее слову. Соприкоснулись губами, от чего Петра громко вдохнула, умирая от такого мучения. Джонас прикасался к Элиасу. К такому уже знакомому торсу, целовал знакомые губы. Растворялся в моменте, пока Петра, больше не желая сдерживаться, запустила правую руку себе под нижнее белье.

Вокруг них было жарко. Было невыносимо горячо. Тело Петры, которое она считала уродским в этом красивом белье, сходило с ума от резких движений. Дыхание уже давно сбилось, а спина выгибалась от наслаждения и наконец долгожданное, приятное тепло ударило куда-то в живот, заставляя глаза невольно закрыться. Она прикусила до боли губу и замерла, упав на спинку стула.

— Я вас обожаю... — смогла лишь выдать она, прежде чем Джонас подхватил ее, прекрасно зная, как Петра всегда радостно настроена на продолжение.

* * *

Милые улочки балканской страны завораживали взгляд. Петра не затыкалась, рассказывая истории из детства и показывая знакомые переулки. Она хотела показать всю свою жизнь, которая была до встречи с ними.

Они ели мороженое, гуляя по парку, фотографировали Петру, которая кривлялась на камеру, будто совсем позабыв о матери. Сидели на мягкой траве в обнимку и слушали птиц.

Петра не сразу поняла, как уже оказалась в квартире отца. Был вечер, даже на город медленно опускались сумерки, а Джонас и Элиас были рядом. Отец носился туда-сюда, а после все наконец сели ужинать.

Квартирка Амира, отца Петры, была намного меньше квартиры Теодоры. Вокруг не было так чисто, на поверхностях скопилось много пыли, а небрежно лежащие книги привлекали внимание Элиаса. Да и стол был беден — лишь еда, которую готовой купила Петра, ведь Амир не был матерью, которая ради них готова приготовить все блюда боснийской кухни.

От аромата лимона, который так любил Амир, нос Петры чесался и она каждый раз немного боязно и косо смотрела на отца. Он выглядел спокойным, хотя отросшая борода придавала ему суровости, да и за последнее время что его не видела Петра, он поправился.

— Милая, спроси у них, как им Босния, — попросил на боснийском языке Амир.

Немецкий он знал плохо. Стандартные фразы с ужасным акцентом. Да и Амир не особо горел желанием изучать что-то новое.

— Папа спросил, нравится ли вам Босния?

— Очень, здесь так колоритно и горы невероятные, — сказал Джонас.

Петра любезно перевела все и Амир расплылся в широкой улыбке.

— Я рад, может как раз переедете сюда.

— Папа, я говорила, что не вернусь, — сказала строго Петра.

— Я думал, что ты скучала по родной стране.

— Скучала, но в Австрии у меня неплохая жизнь. Я смогла сделать там то, чего не сделала здесь.

— Я бы тебе помог со всем, даже с квартирой. Да и Джонас, думаю, освоился бы.

Петра исподлобья посмотрела на отца, прекрасно помня, как он ненавидел когда она так делала. Петра сжала в руке вилку, желая бросить ее куда подальше и убежать.

— Ты бы еще предложил ему Ислам принять.

— А было бы очень кстати. Сразу же свадьба, все прекрасно. Ты же понимаешь, что так нужно?

Петра резко встала из за стола, с грохотом отодвигая стул. Джонас и Элиас немного дернулись от неожиданности. Петра тяжело дышала, слыша как уже начинало звенеть в ушах. Амир, посмотрев на дочь, стукнул кулаком по столу, от чего дерево немного завибрировало и Джонас осознал — пора бежать. Но Петра стояла на месте, смотрела на отца и будто даже не моргала.

— Пошли в другую комнату, нужно поговорить, — сказала она и, развернувшись, последовала в спальню.

Амир, кинув строгий взгляд на Джонаса, тоже вышел. Парни остались одни.

— Мне кажется, я в штаны наложил, — сказал Элиас.

Джонас немного нервно хохотнул.

— Я бы уже бежал куда-то подальше. Я волнуюсь за Петру.

Джонас встал со стула и подошел к двери, подслушивая разговор, хотя знал, что ничего не поймет. Но хотя бы остановит Амира, если он захочет ударить Петру.

— Ты же понимаешь, что ведешь себя очень некрасиво? — спросила Петра, оказываясь в спальне отца.

Она говорила немного со страхом, хотя не показывала этого. Петра смотрела на отца и ощущала то, что и раньше — отдаление. Все связанное с Боснией становилось лишь воспоминанием.

— Я говорю то, что думаю и что правильно, — ответил он.

Петра видела, что отец все еще держал обиду. Годами. Жил с этим и наверняка искренне не понимал за что ужасное в его жизни появилась такая неверная дочь. Он еще пытался ее учить, образумить. Сделать правильной. Сердце девушки гулко стучало в груди и от волнения она начала перебирать свои волосы. Ей не нравилась одежда, в которой она предстала перед отцом: широкие длинные брюки, рубаха, не облегающая стройную фигуру и кроссовки. Это не была она. Это напоминало детство. Еще хиджаба не хватало, который хотелось снять каждый вечер и проплакать в подушку. Петра села на мягкий стул, стоящий недалеко от рабочего стола папы и пристально уставилась на него, хотя так хотела убежать.

— Я приехала, потому что даже не смотря на наши разногласия ты мне важен. Не нужно меня снова учить и пытаться изменить. Я знаю, что виновата перед тобой, но ты должен когда-то принять мою позицию. От тебя ушла мама, ушла я. И все из-за того, что ты не захотел принять наш выбор.

Он тяжело вздохнул. Петра вспомнила, как в детстве он так же вздыхал перед тем, как начинал говорить ей что-то, чего она, как думал Амир, не понимала.

— Я не могу принять это, Петра. Мне тяжело жить с этим осознанием. Ты отреклась даже не от меня, ты отреклась от веры. А сейчас приехала со своим парнем, который совершенно не подходит тебе.

— Знаю, что это разочаровало, но я не была обязана подчиняться Корану, папа! — сказала Петра и ощутила, как руки начали дрожать сильнее и сильнее.

Она сжимала их в кулаки, понимая, что прямо сейчас захотела рассказать все отцу. Чтобы он знал правду, знал, какой выбор сделала его дочь на самом деле. Хоть как бы он не презирал уже Джонаса.

— Мы уже это обсуждали. У тебя не было выбора. Но я не хочу с тобой спорить. Тогда, сняв хиджаб, ты мне все сказала. Сейчас слова будут лишними.

Она молчала. Смотрела в пол и думала о Джонасе и Элиасе. Хотела к ним, а не сидеть перед отцом и находиться на грани эмоционального срыва. Отец не понимал ее. Никогда. И не поймет даже если она его попытается насильно заставить. Даже если будет головой биться об стенку, захлебываясь собственной кровью.

— Когда мы оказались одни, мне было невыносимо больно, — начала свой монолог Петра. — Я считала, что в страданиях матери виновата сама, хотя в голове было осознание, что она тоже этого хотела. Желала развода с тобой, чтобы быть свободной. Только вот я оказалась крайней. Девочкой, которую не любит собственный отец из-за отречения от религии. Смешно, если не думать, что это правда. Папа, я не хочу так. Я могла остаться в Австрии, сидеть сейчас дома, но я в Баня Лука и нахожусь перед тобой. Жду твоей любви, поддержки, слов о том, что я молодец. Радости от тебя, что я счастлива. Ведь это ли не главное, папа? Мое счастье — это не главное?

Он смотрел на свою дочь, не отрывая строгого взгляда. Он заглядывал в душу, искал слова в своей голове. Но язык онемел. Амир не мог сказать слов поддержки. Или не желал?

— Ты приехала не просто так, да?

Петра кивнула.

— Что-то важное, что гложет тебя. Я вижу. И я рад, что ты счастлива, правда. Что даже с твоим жизненным выбором ты стала счастливой. Это удивительно, — сказал он.

Девушка незаметно закатила глаза и поняла, что отец клонил ее к главному. Она должна рассказать все сейчас. Или никогда. Встать, уйти и не вернуться больше. Петра была уже настолько далека от религии, что и забыла, какого это — вести разговор с верующим. Отвыкла от давления, от взглядов и страха. В Австрии ей дали вздохнуть полной грудью, а здесь ее вновь закрыли в клетке.

— Я знаю, что ты будешь меня осуждать, но хочу, чтобы ты знал правду. Потому что я тебя люблю, не смотря на то, что ты ко мне уже не испытываешь таких чувств, — говорила Петра. Ее голос дрожал. Сильно. — Папа, я влюблена. Искренне, по-настоящему, так, как думала, что никогда никого не полюблю. Но не все так просто. Я влюблена в двоих парней. Мы вместе. Я, Джонас и Элиас.

Отец притупил взгляд, явно не понимая слов дочери.

— Что ты имеешь в виду? Я тебя не понимаю.

— Эти отношения в современном мире зовут полиаморными. Да, мы встречаемся втроем. Для тебя это шок, но для меня реальность. Они очень хорошие парни.

Он вскочил со своего стула, не зная, что делать дальше. Его руки тряслись, как и нижняя губа. Петра встала тоже, чтобы быть на одном уровне с отцом и смотреть ему в глаза.

— Что? Петра, скажи, что это шутка... Ты не можешь быть на полном серьезе с католиком... Католиками. Это два парня... Два... Это извращение...

Амир говорил обрывисто, нечленораздельно и был на грани того, чтобы закричать.

— Я бы никогда не была с мусульманином, папа, потому что я не мусульманка! Я не отношу себя к религии, а просто живу. Живу так, как хочу, а не так, как написано в Коране. Прости, — сказала она тихо.

— У меня нет слов, — ответил он и сжал кулаки, отвернувшись. — Я не хочу тебя видеть. Не хочу знать, что моя дочь спит до свадьбы, да еще и не с одним парнем. Это ненормально...

— Я не планирую выходить замуж. Мне всего двадцать один, я не думаю об этом. Мои взгляды не сводятся к замужеству, тем более в такой ситуации.

— Выйди! — закричал внезапно он. — Я не могу смотреть на тебя! Ты не моя дочь, ты другая...

Она развернулась к двери и уже потянулась к ручке.

— Я, может, и другая, но хотя бы выбрала свой путь. Мне с ними хорошо, они любят меня, а я люблю их. Для меня это главное. Это моя религия, мои правила, моя жизнь. Прощай, папа. Я была рада увидеть тебя, но ты, как я поняла, нет.

Она вышла, начиная плакать. Петра прикрыла дверь комнаты и не могла сдержать поток слез. Она окончательно потеряла своего отца. Теперь у нее его нет. А был ли он последние годы?

Джонас, немного отошедший от двери, смотрел на Петру, которая была на грани падения на пол. Он обнял ее и девушка начала задыхаться. Амир вышел следом и посмотрел на парней так, будто прямо сейчас убьет.

— Что вы сделали с моей девочкой? — закричал он на ужасном немецком и Элиас вскочил со стула.

Петра прижалась к Джонасу, начиная дрожать.

— Ненормальные! Вы пользуетесь моей Петрой! Я не хочу знать вас!

Джонас начал медленно уводить Петру из комнаты, а Элиас взял ее рюкзак, готовясь бежать.

— Мы любим ее больше всего на свете, — сказал Джонас.

Лицо Амира раскраснелось. Он искал взглядом, чем бы кинуть в парня, но не нашел ничего.

— Уроды! Насилуете мою девочку!

Они выбежали из квартиры. Петра еле передвигала ногами и, оказавшись в подъезде, Джонас остановился. Он обхватил ее бледное лицо руками. Она смотрела в пустоту.

— Петра, милая, все хорошо, все позади, — сказал Джонас, но Петра его не слышала и через мгновение рухнула.

Джонас схватил ее, со страхом смотря на Элиаса.