Он быстро устал, глаза закатились, так и задремал прямо на мне. Или сделал вид, что задремал. Ресницы подрагивали, а нос уткнулся мне в шею. Руки крепко вцепились в мою водолазку. Я накрыл нас одеялом, выключил свет, и только Глэдис иногда нарушала наш покой, меняя ему капельницы. Поздно ночью он вставал — лишняя жидкость просилась наружу, но вернулся, неуклюже залез под одеяло и снова уткнулся в меня, посапывая.

— Как тебя зовут? — шёпотом спросил я.

— Тебе это важно? — так же шёпотом ответил он, нежно поцеловав меня в шею.

— Ну... — я не нашёлся, что сказать.

— Тогда пусть будет Эрик. Я пока не могу... Очень сложно. Ты поймёшь. Дай мне время.

— Хорошо, Эрик, — я поцеловал его в лоб, и он сильнее прижался ко мне.

Утром я собрался в куб за припасами. Эрик прилетел на кресле проводить, обнял меня и потёрся щекой о живот.

— Зайди в рубку, — он взял меня за руку, начал перебирать пальцы. — Код четыре знака. День твоего рождения, число и месяц. Там найдёшь ответы.

— Откуда ты...

— Потом, — он грустно смотрел прямо в глаза, и мне стало не по себе. — Ты нужен мне. Обещай, что не бросишь меня, когда узнаешь...

— Ну я, в общем, уже догадался. Ты шпион?

— Шпион? — Эрик искренне удивился. — Шпиона не посылают к рабам. Есть другие способы. С тобой я снова чувствую себя человеком. Начинаю вспоминать...

— Вспоминать что? Ты же ещё маленький, — я погладил его по голове, а он улыбнулся, потянулся за рукой.

— Это обман. В рубке ты найдёшь... Мне пока сложно объяснить. Окуни в него руку. Не бойся. Он уже мёртв. Ты всё поймёшь. Удачи.

Эрик ещё раз обнял меня и вылетел из шлюза, не оглядываясь. Умеет он заинтриговать.

Всё же рубку я оставил на сладкое. Сначала еда. Космос ошибок не прощает, тем более, он сказал, что надо спешить. Это были, в основном, брикеты в фольгированном пластике. Сублимированные продукты. Я собирал их в кучки, заматывал стретч-плёнкой, прикреплял магнитами снаружи к поверхности куба. Несколько часов монотонной работы, и куб стал похож на тележку из супермаркета. Теперь можно и в рубку сходить. Почему-то вспомнился мне роман из школьной программы про человека на необитаемом острове. Что ж, глянем на твои тайны, космический пират Эрик.

Свет в рубке совсем не горел. Лишь от стены исходило неясное зелёное сияние: там распластался некий фантом, призрак обнажённого мужчины. Свет исходил прямо изнутри, подсвечивая прозрачные, сотканные, будто из стекла, ткани. Половых органов нет, лицо с широко расставленными глазами, рот и нос вытянулись в единую трубку. Я плохо помнил анатомию, но, кажется, не хватало каких-то важных органов, вроде печени, желудка. Волос тоже не просматривается, да и ногтей нет. Всё остальное похоже на нас: уши, мышцы, светящийся скелет, что-то напоминающее сердце. Я выключил прожекторы скафандра и парил рядом, наслаждаясь видом инопланетянина. Камеры должны его хорошенько зафиксировать. Это большая удача, сенсация мирового уровня. Впрочем, никому, кроме меня и Эрика, не суждено это увидеть в ближайшие сотни лет.

И я должен его потрогать? Интересно, он мягкий или вообще не ощущается? Стянув перчатку, я ткнул ладонью инопланетянину в брюхо. Рука сразу же провалилась внутрь, ощутив что-то влажное и склизкое. Я запаниковал, вытащил руку и стал отряхивать прилипшие к ней светящиеся сопли, но они никак не хотели стряхиваться, облепили руку и перекатывались по ней. Покалывание и нестерпимый зуд распространялись по руке. Эрик, ты меня подставил! Ужас охватил меня, я попытался оттереть руку об стену, но светящаяся субстанция проникла уже под кожу. Завывая от страха, я выхватил плазморез, намереваясь оттяпать себе руку по локоть. Но руку было жалко, слёзы потекли из глаз, и я всё никак не мог решиться. Сияние ушло глубоко под кожу, рука вдруг уменьшилась, съёжилась и превратилась в мальчишескую ручонку пацана лет тринадцати.

— Ни хрена себе! — сказал я вслух.

Поднеся руку почти вплотную к гермошлему, я рассматривал её со всех сторон, сжимал в кулачок, даже потрогал её второй рукой в перчатке. Сияние быстро выдохлось, зуд и покалывания прекратились. Рука начала набухать, пока не вернулась к своему первоначальному размеру. Я надел перчатку и опасливо глянул на инопланетянина. Мне пришла в голову шальная мысль намазать рожу этими соплями, но, здраво поразмыслив, я решил этого не делать. Мало ли что.

Каких-то органов управления кораблём я в рубке не обнаружил. Экранов и клавиатур тоже нигде не было видно. Только два старинных ноутбука с диагностическими интерфейсами. Такие использовали раньше для тестов оборудования на станциях. Теперь хотя бы понятно, откуда вирус. Эрик заразил компьютер станции, а я уже был обречён, когда подключился. Но зачем? Никакой чёткой картины не вырисовывалось. Получив ответы, я получил и новые вопросы. И ещё как-то не шла из головы фраза про рабов. Если мы рабы, то почему не знаем своих хозяев? Кто они? Такие, как этот слизняк, или ещё кто покруче?

В тяжёлых раздумьях вернулся я на «Королеву Солнца». Пока Глэдис раскладывала еду, я заварил ужин для себя и Эрика. Он прятал от меня глаза, старался не смотреть в лицо.

— Сердишься на меня? — хрипло спросил он.

— Нет. Не сержусь. Я давно понял, что ты как-то замешан во всём этом. Только никак не могу понять твой замысел. Зачем это всё? Почему, если ты так жаждал друга, просто было не встретить меня на станции? Хотел какой-то особой романтики? И что это за тварь в рубке?

— Хорошо. Я попробую объяснить. Скажи, откуда берутся станции?

— Ну, — я задумчиво теребил подбородок. — Чисто теоретически их доставляют с Земли по частям и собирают на месте.

— Сколько рейсов нужно сделать? Прикинь хотя бы грубо.

— Много. Постой, но тогда получается, что десятки лет пройдёт, прежде чем станцию соберут!

— Правильно. Поэтому станция появляется сразу. Её перемещают вне времени и пространства те, кто умеют управлять и тем, и другим. Кто-то метко назвал их властелинами времени. Сами они называют себя архитекторами.

— Начинаю догонять: раз слизняки ничего не могут делать руками, то им нужен обслуживающий персонал, да?

— Это не слизь. Эктоплазма. Но суть ты уловил верно: им нужны сотрудники, чтобы налаживать, программировать, что-то делать руками. По сути, мы все их рабы. Они создали нас для того, чтобы мы их обслуживали. Не потому, что они не могут что-то делать, ещё как могут, а потому, что им так захотелось. Как если бы мы вдруг научили обезьян прислуживать нам. Со временем они ушли, развились, завоевали целый сектор пространства. Это не Земля ведёт экспансию. Это они.

— Хорошо. Значит, ты решил сбежать от них, прихватив с собой... Приз.

— Сбежать? Ты не понял. Это невозможно. Когда находишься с ними рядом, твоё сознание сливается с коллективным разумом. Ты начинаешь терять индивидуальность. Начинаешь мыслить интересами группы. И можешь путешествовать во времени, как они. Только в ограниченных пределах. Можешь стать мальчишкой или глубоким стариком. Я хочу побыть собой. Человеком. Хотя бы какое-то время. Не бросай меня, ладно?

— Ладно, — я протянул руку и потрепал его по голове, а он поймал меня за руку и не отпускал. — Как ты его убил?

— Это не я. Репанг хотел сбежать. У него был конфликт со старшей группы. Он создал куб, чтобы я его вывез за пределы действия станции...

— В смысле «создал»? Из воздуха? Или из каких-то подручных материалов?

— Из пространства. Они же архитекторы. Преобразуют пространство в то, что им нужно. Куб показался ему идеальной фигурой. А я нужен был для того, чтобы управлять кубом, когда он потеряет связь с группой. Это должно было привести его в... Замешательство, что ли. Пока не восстановятся индивидуальные когнитивные функции. Но они его просто выключили. Я предполагал, что может быть что-то такое, поэтому заложился на тебя. И ты не подвёл. Спасибо! — он крепко сжал мою руку.

— Они придут за нами?

— Я бы хотел дать тебе надежду, но они очень дотошные. Всегда завершают начатое. Подчищают хвосты.

— Нас убьют?

— Нет. Это будет... — он поморщился. — Что-то вроде потери памяти. Ты вернёшься на свою работу, я — на свою. Мы не вспомним друг о друге.

— Тогда имеет смысл больше времени проводить друг с другом...

Я не договорил, а он уже бросился меня целовать. И опять мы ластились, целовали друг друга, гладили, потом перебрались в мою нишу. Он принялся меня раздевать, целуя в щёки, в шею, в грудь, пока не добрался до животика и ниже. Эта ночь была нашей ночью поцелуев, ласк, страстей. Впервые за много лет я почувствовал, что нужен кому-то, что от меня зависит чьё-то счастье, и я отдавался до конца, до изнеможения, пока оба мы не заснули обессиленные в объятиях друг друга.