...Что сделал Вам я? Ответьте!

Чем провинился? Чем я согрешил?

Берясь судить меня, отметьте,

Я дня во злобе не прожил!..
Витней
_________

Они бродили кругами. Витней заметил это, когда силуэты ранее видимых деревьев стали повторяться, а центральная дорога, как и была далека, таковой и осталась. Заметить то заметил, но должной реакции от Даймонда не получил. Тот продолжал уверенно идти вперёд, и слова не бросив. И в тот момент в голову закралась странная, но чрезвычайно навязчивая мысль:

"Даймонд хотел, чтобы они заплутали. Хотел забрести в самую чащу".

Зелень сгущалась, темнела, покрывалась глубокими смоляными пятнами, сливаясь в единую непроглядную гущу. Потом снова редела и двоилась.

Вышли на незнакомую поляну; расположились на земле, желая передохнуть.

Голод сжирал изнутри, оставляя на месте прежних чувств и мыслей лишь отчаяние и усталость. На ближайшие метры - трава и земля, и дай Витнею время, он начал бы уминать и её. Устало распластался, ощущая как что-то в желудке заворочалось, с дребезжанием раскинулось, растекаясь по всему телу. И глаза уже практически сомкнулись, как в небе ярким огнём мелькнул неясный силуэт. Сначала думалось, что это всего-навсего ведение, обманка, картинка, выстроенная собственным разумом, но очертания становились всё чётче и ближе, обернулись обжигающе красной птицей, что камнем упала к ногам Даймонда. Роскошные перья, острый вогнутый клюв, длинный плащ хвоста - величиною она была с декоративную дамскую собачку, на вид такая же цветастая и нелепая.

- Очередной магический фокус, - "демон" подался вперёд, позволяя птице взгромоздиться на своё плечо, - игрушка, можно сказать.

Витней с непониманием уставился на него, поспешно поднялся на ноги.

- Таких птиц называют "зачарованными", выращивают в отдалённых краях Мидории и использую с одной конкретной целью: розыском преступников и без вести пропавших. Особенность этих пернатых состоит лишь в уме и покорности. Остальное дело за чарами. - Грубо сдернул с когтистой лапы прикрепленную записку, скрупулёзно запихнул её во внутренний карман фрака. - Поздравляю! Мы, кажется, на крючке!

А дальше всё произошло с секундной быстротой. Желавшую вспорхнуть птицу Даймонд с лёгкостью ухватил за хрупкое крыло, наблюдая, как она отчаянно билась в воздухе, с хрустом примял её к земле, в одно движение рассек мечом тонкую шею. Голова отлетела в сторону, к самым ногам Витнея; обездвиженные глаза-пуговицы тупо взирали на него из-под кромки смятых перьев.

- Зачем?

... Меч нещадно замарали кровью. Аж тошно стало...

- Что "зачем"? - Алроуз потух прямо на глазах.

- Зачем Вы сделали это?

- Как зачем?! - даже опешил от возмущения. - А что же Вы предлагаете?! Снова оказаться в плену?! Быть вздернутым на виселице?! Лучше скажите спасибо мне! Я спас Вас от смерти в ближайшие сутки! А если мы поторопимся, быть может, удастся скрыться и навсегда.

- Замечательно! - всплеснул руками, не находя в себе иных слов.

- Даже больше, чем Вы думаете... - пробормотал, поднимая с земли безвольное тельце. - Отобедаем?

- Сырым?!

- А как по-Вашему?! Какое оно?! Сырое, конечно...

- Воздержусь, - не скрывая отвращение.

А Даймонду, кажется, это чувство совершенно не было знакомо. Он не побрезговал сырым безвкусным мясом, с голоду давился потрохами. И вся эта сцена более всего походила на перебарывание самого себя и стоящего подле Витнея, жаль, удовольствия от того явно было мало.

- Простите, что прерываю, - силы и желание смотреть на ту картину иссякли, - но Вам совершенно не интересно, что там... в записке?

Алроуз сплюнул перо, растирая остатки крови по ладоням, бережно изъял оную, в одно движение развернул её. Замер. Глаза его бегло окинули строки, после чего он смял лист в руке.

- Ну?

- Ничего, чтобы хоть чуточку Вас касалось.

- Дайте глянуть!

- Пожалуйста, - с брезгливостью в лице бросил записку Витнею, так что тот еле поймал её в паре сантиметрах от земли.

В ошметке бумаги значилось следующее:

"Уважаемый Даймонд Алроуз, просим Вас добровольно явиться к Варловскому суду во избежание карательных мер с нашей стороны. Ваша вина уже доказана и признана, в Ваших же руках сейчас находится судьба, не побоимся этих слов, единственного близкого Вам человека - Франчески Аиронской. Суд будет благосклонен к ней, ежели Вы более не будете противиться власти".

И подпись с прилагающимися печатями.

- Скажите, - Даймонд выглядел опустошенным и обессиленным, - Вас когда-нибудь подставляли? По мелочи или значимо - не суть...

- Ну-у-у... - Витней ненадолго замялся. - Было пару раз.

- Мне думалось, вся ложь и плевки в спину остались примерно в Вашем возрасте. И больше я с этим, к счастью, не столкнусь. - С невероятной пристальностью уставился на собеседника. - Идут годы. Растёт статус - растёшь и ты сам в глазах окружающих. И начинает казаться, что подобные глупости в прошлом. В прошлом и предательства. Я... Никогда не верил в людей, но я верил в их страх. Чего-чего, а его для уверенности было вполне достаточно.

- К чему это? - Витней нахмурился, путаясь в непонимании.

Даймонд с болью усмехнулся.

- Она предала меня... Обобрала как юнца, подставила и предала. Впрочем, от Франчески другого и не стоило ожидать.

... Неужто?! Бред больного, да и только!..

- Франческа?! - возмущение стало поперёк горла. - Быть того не может! Она бы не посмела!

- А Вы хорошо её знаете?!

Вопрос ввёл в ступор.

... И действительно. Что уж говорить, совсем не знает...

- Вы только подумайте! Какая забава! Истинный преступник уже схвачен ими, а они и не догадываются. Всё жаждут поймать меня... Франческа не признается. Она не из тех, кто готов платиться за совершенное. Слишком печётся о своей шкуре, до моей же ей дела нет. И не было.

- Это слишком... - юноша покачал головой, обессиленный опустился на землю.

- Странно? Порой я забываюсь и думаю так же. Она виделась мне наивной, но кто и был среди нас наивен, так это я. Я считал, что вдвоём против всего мира. Глупо, да?! - и снова эта горечь. - Оказалось, что я вновь один. Наверное, по-Вашему, я должен сейчас отпустить все обиды, доказывая истинность своего чувства, поспешить ей на помощь, словно герой романтического романа. Но я не сделаю этого. Хоть убейте! Даже готов признать, что не любил. Вернее... Всё же... Любил. Но не её.

Алроуз поднялся на ноги, зажимая рукой рассечённую щеку. Рана только начала затягиваться, но до невероятности жгла и гноилась.

- Помню, как впервые встретил её. - А в глазах туман. - То был широкий семейный съезд. Нам обоим не было на нём места. Франческе перемывали кости ещё в те годы; ходили множественные слухи об её дурном воспитании, неразборчивости в связях и взбалмошности. Собственная семья стыдилась её до невозможности. Когда же я впервые увидел её, то она показалась мне чрезвычайно нелюдимой и сдержанной. Моя собственная репутация достигла тогда своего дна и, узнав о желании Франчески познакомиться со мной, я молча развернулся, лишь завидев её силуэт. За ужином, правда, она всё же села со мной. И тогда я испытал ещё большее удивление. Она была очень юна; возрастом около тринадцати. И по ходу общения её нелюдимость и сдержанность тут же выветрились без следа. Истинная кокетка - наверное, такой она предстала мне. При этом, - чуть задумался, - она ясно понимала, что я не воспринимал её всерьёз. Помню, как мы были в саду тем вечером. Она сидела у меня на коленях, с восхищением рассуждала о творчестве Эйда Дюнона - ярого революционера (мир его праху), спорила со мной о живописи, смеялась. Её золотые кудри щекотали мне шею, её руки лежали на моих плечах... Помню, как она призналась, что увлечена моим братом - Хью, а я же для неё слишком старый. Меня очень забавило то, как она улыбалась в тот момент: естественно и непринуждённо. Честно. - последнее он особенно выделил. - Теперь понимаю, насколько сильно я ошибался.

В тот короткий момент Витней впервые почувствовал к нему жалость, молчал в смятенных чувствах.

- В Мидории новорождённых детей сначала ставят на ноги, учат честности и справедливости, с течением жизни возникает и страх. В Ариэйтесе в этом страхе рождаются, дышат им, не умея ни говорить, ни мыслить. Мы существуем день за днём, сгниваем, даже не успевая расцвести. Это наша культура, наша история, наше проклятье. Франческа потеряла страх, стоило ей перестать ценить жизнь. Сначала свою собственную, затем и окружающих. Явись я на суд и пожертвуй собой ради её свободы, она так и не будет считаться ни со мной, ни с кем-либо другим... Должно быть, это очень удобно прикрываться чьим-то именем и творить всё, что пожелаешь. Моя репутация, ведь, итак, дурна. Хуже уже не станет. Впрочем... Всё же стало.

- Мне кажется, - Витней говорил с большой долей сомнения, - что Вы слишком резко судите о ней.

- Хотелось бы верить в Вашу правоту. Увы, нет.

- Быть может, она и лгала мне, может, притворялась, но в чём я уверен, так это в её особом расположении к Вам. Она любила Вас, ценила и восхищалась Вами. И, - произнёс с дрожью во всём теле, - я бы всё отдал за те чувства...

Даймонд поднял на него глаза, плотно сжал челюсти, будто перебарывая в себе желание произнести что-то. Не сдержался.

- В таком случае, Вам свезло. Она любит Вас и без того...

______________

Равен был прав. Франческа действительно питала наивные надежды, что Эстер поможет ей вырваться из оков правосудия. Северянка убедилась в этом вечером следующего дня, когда в то же время и в том же месте, у порога местного храма, завидела её приближающийся силуэт. За её спиной шлейфом тянулась охрана, совсем же рядом, держа её под руку, брел понурый огненно-рыжий юноша в неприметном фраке, тусклых брюках, большую частью скрытых высокими ботфортами. Черты его лица суровы и сухи: острый прямой нос, раскосые угольно-черные глаза с вечно снующими зрачками, плотно стиснутые губы. Ни малейшей улыбки. Полная сосредоточенность. Эстер слышала, как Франческа кличет его Даниэлем, но имя это казалось ей совершенно неподходящим. Излишне мягким, пожалуй.

На ступенях храма Франческа нарочно запнулась, выронила к ногам северянки клочок бумаги, как ни в чём не бывало прошла мимо.

"Помогите мне сбежать. Я сделаю всё, что Вы только пожелаете", - значилось на корявом, еле читаемом мидорианском, и чувствовалось, что госпожа дурно владела им.

- Всё, что только пожелаем?! - Равен, услышав это, загадочно улыбнулся. - Как назло ничего в голову не идёт, а так я бы...

- Равен! - Эстер вспылила.

- Ладно-ладно! - самодовольство через край. - Есть у меня одна идея. На грани фантастики, конечно, но может получиться, если удача на нашей стороне. Поспешим! Необходимо управиться до завтра...

_________________

Эстер брала всё, что только попадалось под руку. Воровать ей не приходилось, совесть не позволяла, но тогда иного выхода не представлялось. Деньги, припасы, еда и самое главное - две рясы, бережно взятые из общего шкафа.

... Бог простит!..

Хозяева дома на утренней службе, Равен же со всех ног помчался за билетами на ближайший пароход через Медаллу; оттуда уж и до Мидорианской части Иллиды недалеко. Обещался вернуться к полудню, но что-то не давало Эстер покоя.

Нет! Подбросить письмо с планом предстоящего действа не составило труда. Равен проследил за стражей вплоть до самого порога дома, где держали Франческу. Обычная улочка, облагороженная зеленью и фонарями, - ни больше ни меньше. Старые постройки, обветшалые крыши и скупые интерьеры, напоминающие "моду" прошлых лет. Тут проклятье опять пришлось к месту. Никто даже и малейшего внимания не обратил на ворона, так настырно маячившего подле крыльца. В пару взмахов крыльев послание очутилось в руках своего получателя. Оставалось дело за самым трудным и рискованным. Самим побегом.

Старые платья были убраны в дорожную сумку. Теперь Эстер предстояло сменить облик, стать той, кем никогда не желала.

Волосы стянула в тугой пучок на затылке, до последней прядки скрыла их тёмным платком. Поверх рубахи - ряса, колючая до неимоверности и зуда. Густой слой белил на и без того светлую кожу лица, и по ту сторону зеркала предстал совершенно другой человек. До ужаса неузнаваемый и мертвенно-бледный.

... Впрочем, чего только ни сделаешь по повиновению чужих прихотей...

______________

Даймонд мог бы просто отсечь Витнею голову, как и той несчастной птахе. Авось и смерть была б не только быстрой, но и безболезненной. И дело в то! Всего-ничего!

... Но разве есть смысл в неощутимой мести?!.

Шея тонкая, кости в ней на удивление хрупкие, и стоит стиснуть их, позвонки треснут, обращаясь осколками. Ничего сложного!

... Холодная месть - не блюдо. У неё нет вкуса...

Витней дремал на траве, безвольно раскинув руки. Веки его глаз были плотно сомкнуты, пальцы рук впивались в ладони, и выглядело это столь странно и неестественно, что виделось притворством. Собственные же пальцы легко соединились, описав вокруг шеи несчастного роковую петлю; одно движение - она затянется с хрустом и срывающимся воздухом.

... Все, кого Франческа любила и ценила, обрекли себя на скорую гибель. И начало тому положили сами боги. Даймонд всего-навсего продолжил неизбежную цепь...

Вязкая кожа просела под пальцами, так что ощутимыми стали глотка и острие двух выступающих позвонков. Ещё немного и воздух станет стопориться.

Один.

Свободной рукой зажал жертве нос и рот.

Два.

Ногти впились в кожу, образовывая продолговатые бразды. Мышцы натянулись до предела. До боли и дрожи.

Три.

Витней распахнул глаза, с неистовой жаждой и испугом уставился в иссиня-черное небо. Белок его глаз плыл алою сетью, глухим омутом охватил чёрные впадины зрачком, что в ту же секунду впились взглядом в Даймонда.

... Единая цепочка. И Витней в ней не больше, чем звено. Мелкое и без того поломанное звено, а значит не составит труда, окончательно погнуть его...

Однако юноша сопротивлялся; отчаянно пытался вывернуться из-под сдавливающих тело рук, но Даймонд был в разы сильнее, превосходил одним своим весом. Ещё немного и Витней окончательно ослаб, побелел прямо на глаза, хотел кричать, но наружу вырвалось лишь хриплое мычание. Взгляд помутнел, будто вмиг исчезли всякие очертания, веки безвольно сомкнулись, в лице проступило мертвенное спокойствие, так приятное глазу. Тогда и произошло то, что выбило из колеи.

Резкая боль пронзила правый висок, заставив Даймонда податься в противоположную сторону, высвобождая жертву. Витней же поспешно поднялся на ноги, сжимая в руке окровавленный булыжник, тяжело вдыхал сухой воздух. Слюна вскипала в уголках треснувших губ, клочьями сгустков стекала по подбородку и шее; взгляд дикий, рассеянный, словно в никуда, сопровождался дрожью во всем теле, что юноша с трудом удерживал равновесие, и обжигающим кожу румянцем. Синим мертвецким румянцем.

- В-вы... В-вы... - испуганно попятился.

Сам же Даймонд поднёс трясущуюся руку к разбитому виску, ощущая, как пальцы с колющей болью въелись в рыхлую плоть. Жжение обдало всё тело, и Алроуз еле сдержался, чтобы не закричать, до крови прикусил язык.

... Все, кого любила Франческа, из последних сил цеплялись за жизнь. Даже Хью, сломавший позвоночник после той роковой конной прогулки, мог бы выжить. Жаль, судьбы вершит не случай, а тот, кто крепко стоит на ногах. И Даймонд оставил за собой решающий ход...

Ловя редкие секунды, Витней обшарил траву в поиске меча, и таки нашёл его, вновь попятился к чаще.

- Н-не заставляйте м-меня делать это! Я... Я... Н-не желаю Вам зла! - наблюдал, как "демон" плавно ступал навстречу ему. - Прошу Вас! Оставьте меня! И я больше н-никогда не попадусь Вам на глаза! Клянусь!

Глаза Даймонда, практически неразличимые во мраке, двумя впадинами пронизывали насквозь. Его фигура ощетинилась, рог устрашающим лезвием застыл над склоненной головой.

- Не вынуждайте меня! Прошу Вас! Не...

Шаг.

Ещё шаг.

Витней рванулся в сторону леса, споткнулся, загребая коленями влажную почву. Меч тяжело лежал в руке, оттягивая кисть, и юноша с трудом волочил его за собой. Собственное тело вмиг отяжелело, не поддавалось воле, стало той самой обузой, что непременно обрекла бы на гибель. А Даймонд будто бы знал, что жертве некуда бежать. Даже если и скроется в лесу, то уж точно заплутает и умрёт от голода и изнеможения. А потому, движения Алроуза стали нарочито неспешными, в походке проклюнулась странная вальяжность и размеренность. Лицо, потерявшее всякую человечность, заплыло кровью, исказилось жуткой гримасой торжества.

... Все, кого когда-либо любила Франческа, умирали в молодости, так и не познав истинной боли и утрат. Что ж, Даймонд был готов взять эту участь на себя...

Попытка выхватить из рук Витнея меч, обернулась крахом. Юноша ловко вывернулся, чуть ли не рассек ладони "демона", вновь ринулся наутек. Но далеко так и не ушёл. Кромешная темнота леса сулила скорой смертью, впрочем, и на освещенной месяцем поляне ждала та же участь.

- Прошу Вас! Остановитесь! Я не делал Вам зла! - вновь звучали мольбы, но, кажется, безуспешно. - В чём видите Вы мою вину?! В том, что я появился на свет?! Так будьте выше глупых ссор! Отпустите обиды! Это... Ведь... Скажите, что сделал я Вам, за что судите Вы меня? За что?

Алроуз скривился.

- Судят боги. Я вершу.

- И в чём же тогда моя доля?

- Вы жалки, ничтожны и слабы. Подчиниться - вот Ваше право!

- И умереть?! - голос дрожал, как и разбитые колени.

- Хотя бы благородно...

- И что же благородного в смерти от рук Ваших?! - Подался вперёд, ожидая дальнейших действий противника. - Вы больны...

- Мой разум чист!

- Но в намерениях Ваших, того не вижу. Вы больны. Больны до слепоты, - говорил, отступая в противоположную сторону. - За что Вы боритесь?! Что за благие цели, поперёк которым я стал?!

"Демон" в пару шагов настиг его, замер напротив, не страшась быть тотчас сраженным.

- Вы правы, Витней! Вы действительно правы. Я болен! Болен чувством справедливости.

- Что справедливого в убийстве невинных?!

- Невинных нет! Есть лишь лжецы и лицемеры! - Очередная попытка вырвать меч привела к неожиданному исходу: Даймонд голыми руками ухватился за обнажённое лезвие. Витней обомлел от ужаса, наблюдая, как кровь тяжелыми каплями орошала землю, тушила блеск металла.

- Немедленно отпустите! Иначе я немедля отсеку Вам руки! И секунды не подумаю! - а сам замер как вкопанный.

- Неужто?! - соперник, кажется, совсем не чувствовал боли.

И Витней... в страхе выпустил черенок.

Толком и не понял, как Даймонд опрокинул его на землю, толком и не почувствовал, как зашлись челюсти от первых двух ударов. Перед собою видел лишь остервенелые, теперь уж и вовсе померкшие черты. Последнее, что непроизвольно сделал, так это резко толкнул соперника ногами в живот, тот замер, желая нащупать в траве меч, сам же был и сражен им. В живот. С хрустом и криком.

Небо. Чёрное и непроглядное. Единственный свидетель и единственный судья.

... Все, кого когда-либо любила Франческа, обрекали себя на смерть. Вот только, Даймонд так и не понял, почему в этой схватке суждено было умереть именно ему...