"... Я ослепла, Серджо! Я более не увижу родных земель с их божественными красотами, не увижу милых разуму, но вечно ненавистных сердцу сестёр, что с ранних лет моих губили юную и девственно чистую душу мою. Не увидеть мне матушкиных глаз. Но то к лучшему, ведь не узреть мне более её слёз! Пустых и горьких слёз, пролитых зря. Но ты, мой милый Серджо! С чем я никогда не смогла бы примериться, так если бы не видела твоего лица! Милый Серджо! Пускай сжалится надо мной Всевышний! Пускай помилует грешную душу!... "

" Амелия" Карлос де Ферджо

_____________

Помнится, кто-то из старожил Элайна обмолвился, что магия питается не только энергией, но и душевной молодостью. И первым признаком того, является полное исчезновение снов. Витней тогда внимал с глубокой тревогой и, возвратясь домой, впервые почувствовал пустоту своих сновидений. То была одна большая нескончаемая дыра и не более того. Ни картин, ни движения, ни чувств, ни запахов. Абсолютное ничего на фоне полной ясности и осознанности времени. Каждая минута ощущалась чётко и цельно, долго тянулась в абсолютной темноте и слепоте.

Витнею всё казалось, что проживи он ещё пару десятков лет, и его душа, состарившись и истлев, исчезнет, бросив на попечение судьбы оболочку-тело. И мысль эта страшила, но лишь до первых паводков, когда вся деревня ушла под воду, захлебнулась от голода. Жизнь перестала иметь ценность вместе с утопленным имуществом, а холодное безразличие ко всему затмило всяческие прихоти и глупые опасения. Терять было нечего. Да и душа сама собой рвалась из тех мест. И Витней тянулся за ней.

Гимназия ледяной водой обрушилась на голову. Цельно и ярко. Правда, и там нашлись те, кто вопреки бурному течению продолжал прозябать лучшие годы своей жизни во снах. Юноша как сейчас помнил столпотворения у входа в классную комнату; в их центре всегда был белобрысый Альберт - умелый выдумщик, любивший преврать и приукрасить всё то, что когда-либо ему приходилось делать и видеть.

- Мне снилось, что мы с матерью поднялись в горы, на самый пик. Облака касались наших рук, и мы могли, оседлав их, улететь в бескрайние дали. И я видел Всевышнего. - Последнее он произносил с особой гордостью, вздернув кончик и без того изогнутого носа. - Он склонился с небес и протянул мне свою могучую руку...

Витней тогда стоял поодаль, и услышав это, дико расхохотался. Все тотчас покосились на него с испугом и недоумением, на что он ядовито процедил:

- Ну и какого было его лицо? Лицо самого Всевышнего?!

- Ну... - Альберт замешкался. - Я дурно помню... Всё было размыто.

Сны абсолютно бесполезны - это заключение было сделано не единожды и находило себе подтверждение во всём и всегда.

Часто Витнею вспоминалась любительская постановка романа Карлоса де Ферджа "Амелия" совместно с Женской Академией Имени Святого Эйдара. Юноше выпала роль главного злодея и обожателя, воспеваемой в произведении героини, - Филипа. В одной из последних сцен, где дело катилось к трагическому закату, следовала ненавистная Витнею фраза:

"Так уснёшь же ты на века!"

Сам её смысл виделся ужасающим, но для Амелии стал усладой, освобождением от долгих лет плена и страданий. Чего не скажешь об исполняющей роль Кларе. Она пучила на зрителей свои круглые рыбьи глаза, странно причмокнула ртом, после чего поднесла ко лбу маленькую ладошку. И было это столь нелепо и отвратительно, что Витнею хотелось провалиться со стыда. Но зал трепетал, разлился в аплодисментах. Постановка завершилась неуклюжими поклонами, которые маленькие актёры отвешивали во все возможные стороны, качая головами, словно неваляшки. Витней же сухо кивнул, стянул с головы, беспрестанно слезающую на брови шляпу.

Конец.

Сны-сны. Сколько речей о них было сказано? Десятки, сотни. И вот, спустя пару лет, юноша с гордостью мог заявить, что видел первое в своей жизни сновидение. По крайней мере, он бы хотел, чтобы случившееся стало им.

Три каменные стены, выложенные крупным замшелым булыжником, косой срез потолка над крохотным оконцем, откуда вяло пробивался тусклый утренний свет. В завершении картины массивная решетка, изрезанная множеством холодных прутьев вдоль и поперёк.

Витней приподнялся на локтях, с болью оторвал затылок от ребристого, заплывшего дождевой водой пола, огляделся. Хотел было подняться на ноги, но те столь закоченели, что не подчинялись силе воли, остались в прежнем полусогнутом положении. Цепляясь пальцами за выступы стены, он вновь попытался встать. Мышцы спины и рук напряглись до хруста, зашатались под общей тяжестью, и тело безвольным грузом распласталось по полу.

Тишина. Звенящая и скребущаяся у барабанных перепонок. Он зажал уши руками, заглушая тошнотворный звук.

Разодранные в кровь пальцы покрылись толстой багровой коркой, зудели; кожа ладоней походила на глину, потрескавшаяся и закаменевшая, грязь скатывалась с неё комьями, отваливалась целыми пластами, оставляя после себя алые продолговатые следы. Воздух вырывался из ноздрей белыми кубами дыма, и Витней с минуту наблюдал, как тот растворяется во тьме. Снова попробовал пошевелиться.

Колени отозвались болью, с трудом разогнулись; стопы уперлись в стену. Кровь резко прилила к ногам, мышцы чуть оттаяли, отозвались гудением и пульсацией по всему телу.

Подтянувшись к решётке, выглянул наружу. Полумрак. Длинный коридор, уходящий вправо, за ним кованые двери; череда темниц напротив и более ничего.

- Эй! - голос непривычно хриплый. - Здесь есть кто?!

... Кто... Кто... Кто...

Эхо вторило ему, обдало порывом холодного ветра. За стеной послышалась возня, и Витней застыл, убеждаясь в услышанном.

- Эй! - снова крик в пустоту.

- Слышу я, слышу, - ответ привнёс долю спокойствия. А голос... Голос показался на удивление знакомым.

- Д-Даймонд? - дрожь всплыла вместе с неприятным открытием. - Господин Алроуз, это ведь Вы?!

- Он самый, - утомленно и глухо.

Витнею не часто приходилось угождать особам хоть чуточку выше его собственной головы, а потому, спроси его честно и без прикрас, как он относится к последнему из святых Алроузов, юноша бы без робости ответил: он чужд мне. Чужд до неприятия.

Ярый политический деятель, либерал, первый красавец Иллиды, автор нескольких научных работ в области древней литературы и искусства, опытный оратор, основатель нескольких благотворительных организаций и первого молодёжного движения - Отчаянных. При всём при этом: язычник, тиран, в узких кругах ещё и редкостный невежа, братоубийца и предатель. Возлюбленный Франчески, что не делало ему чести. Даймонд не скрывал своих чертей, выставляя их на всеобщий показ, всеми силами своей души, отталкивал от себя окружающих. Не держал в своём окружении лжецов и лицемеров, публично обличая их корыстные намерения; добродетелей, существовавших, будто в укор ему самому, опасливо сторонился. Не любил ни людей, ни себя, но был вынужден идти на поводу у своего народа, его интересы и отстаивал. Свои собственные убеждения оставлял лишь для принятия ключевых решений, не посвящая в них никого, исключая редкостных своих приближенных.

Отчужденный. Скупой. Импульсивный. В завершении совершенно опустошенный и потерявший всякий вкус жизни.

... И всё же им повезло очутиться в соседних камерах...

- Где мы? - вопрос мучил и грыз.

- Кажись, Лайронская башня, - Даймонд с готовностью ответил. - Темница для местных узников. Но мы здесь ненадолго. День-два и за нами прибудут послы из Иллиды. Пару дней в пути и нас доставят в столицу.

- А что потом?

- Суд, - произнёс на выдохе, с явным раздражением.

- Нас... Убьют?

Повисла протяжная тишина, в течение которой Витней сумел различить стук набоек дежурного охранника, появившегося в противоположном конце коридора.

- Даймонд?.. Вы...

- Вероятнее всего, - протянул, чуть понижая тон, - меня повесят, а Вас сошлют на север страны, куда-нибудь к границам. Может, и наоборот. Точно не скажу.

- Значит, необходимо выбираться отсюда. - Витней подтянул к животу согнутые в колене ноги, поежился от холода.

Даймонд же громогласно расхохотался, в голос, не сдерживаясь; зашёлся хриплым кашлем.

- Это глупо и самонадеянно.

- Я прожил всего-навсего пятнадцать лет. Моё желание жить в априори не может быть глупым. Что же о самонадеянности, так я полагаюсь преимущественно на Вас, нежели на себя самого.

- Резонно.

- Вам когда-нибудь приходилось бывать здесь?

- Пару раз. По ту сторону решётки.

- В таком случае, дела обстоят лучше, чем я ожидал. - Витней поморщился, осознавая всю пустячность сказанных им слов.

- Я бы с радостью положился на Вас, но Ваша удачливость исчерпалась ещё утром. - Говорил не без доли юмора. - Пару часов назад Вы были близки к смерти, абсолютно не двигались, да и дышать перестали. У Вас был шанс выбраться отсюда, пусть и не на своих двоих, но всё же... Знаете, быть похороненным в нейтральных землях - завидная роскошь. В Иллиде почва рыхлая, но чрезмерно сухая. Тела будто отторгаются, медленно гниют. А тут... Благодать. Того и гляди, через пару десятков лет на Вашей могиле вырос бы клён. М? Вы слышите меня?

- Слышу. - Юноша поморщился. - Чрезвычайно занятная история. Не хотелось перебивать.

- Так вот, спустя несколько минут у Вас нащупали пульс. Грустно, не правда ли?! - Вновь усмехнулся. - Впрочем, мне везёт не меньше. Я должен был истечь кровью ещё ко вчерашнему вечеру, но, кажется, боги посмеялись надо мной. А если даже они хотят видеть мои мучения, нам противиться их воле совершенно бессмысленно.

В груди щемило от холода и неприятия. Встретить смерть на восходе, пожалуй, худшее, что удавалось себе представить. Исключительно по собственной вине, глупости и импульсивности. Умереть в расцвете сил, в одиночестве, вдали от близких, не имея за душой ничего, кроме собственного самолюбия и дурацкой мнительности.

Витней уткнулся носом в рукав изодранной рубашки.

- А как же... Как же Франческа?

- Лучше не напоминайте. И без того тошно.

- Хм... А я-то надеялся, что чувства склонят Вас к решительным действиям. - С досадой прикусил губу. - Она-то говорила, что Вы весь мир готовы положить к её ногам, всё пожертвовать ради её блага.

- Теперь я нищ. К тому же, заключён. И Вы в действительности думаете, что я способен на большее, чем сгнить здесь?! Я и раньше приносил ей одни лишь муки и горе. Теперь ещё своей гибелью оскверню её имя. Посмертно. Что с ней?! Ждёт ли её та же кара, что и нас, или боги смилуются над грешной душой?! Тяжело представить. При лучшем исходе она не будет мучиться.

Витней болезненно стиснул челюсти, втягивая пары тёплого воздуха; торопливо проговорил:

- Просто помогите мне. Даже если мои попытки провалятся, мы всё равно обречены.

- Что именно Вы хотите сделать?

- Ключ. Я так понимаю, у каждой камеры он индивидуален и...

- У моей камеры нет замка, как и у всех оставшихся, - Даймонд перебил. - Все, исключая Вашу, открываются общим рычагом в конце коридора. Кроме нас здесь на этаже никого не держат, а потому это вполне безопасно.

- Занятно. И почему так?

- Вы здесь на особых правах. - И снова издевка в голосе. - Знаете, подобные... детали биографии лучше не умалчивать совсем или скрывать всеми правдами и неправдами.

- О чём речь? - Витней, кажется, догадывался, но крайне нуждался в подтверждение.

- Вы - маг. Правильно?!

- Сильно сказано.

- И всё же выяснилось это лишь при захвате лагеря.

- Что с того?! Такими вещами не хвастаются при первой же возможности! - юноша вспылил. - Вы же не сообщаете никому о своей поэтической "деятельности", пусть все и догадываются. А вместе с тем, это важно.

- Нашли, что сравнивать, - Даймонд не ожидал подобного ответа, умерил пыл.

Снова появился охранник; степенным шагом обошёл коридор вдоль и поперёк, окинул пленных настороженным взглядом. Витней скосил глаза, как вдруг дежурный с силой ударил носом ботинка о решётку, так что неистовый звенящий визг окатил помещение с ног до головы. Юноша испуганно шарахнулся, вызвав тем самым надрывистый издевательский смех, до крови прикусил язык.

Спустя минуту мертвенная тишина и незыблемое спокойствие вернулись на свои места. Витней устало прикрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями, вновь обратился к Даймонду:

- Мне нужно что-нибудь металлическое... Даже не знаю... Подвеска или браслет, цепочка. Хоть что-то!

Собеседник с готовностью просунул руку меж прутьев, так что Витней с лёгкостью мог дотянуться до неё.

- Кольца сойдут? Золото забрали с охотой, а вот медью побрезговали.

- Не знаю, получится ли, - тот неуверенно стиснул подачку в кулаке, запрятал во внутренний карман куртки. - Я далёк от мастерства в своём деле.

- Быть может, Вам нужно что-то ещё?

- Время и ещё раз время. Побольше сил и тишины, разумеется. Магия любит спокойствие и размеренность, а этого мне как раз не хватает.

Энергия. Умей Витней извлекать её из окружающего мира, жизнь стала бы многим проще, а ситуация не казалась бы столь отчаянной и безвыходной. Вполне ясное представление действа и знание теоретической части не смягчало полное отсутствие практической составляющей. Переплавка металла силой мысли и придачи ему необходимой формы виделось чем-то из разряда фантастики. А сделать материал полностью пластичным, с лёгкостью меняющим форму... Хм... Невозможно. Но выбора не представлялось.

Витней тщательно осмотрел замок, висевший с наружной стороны камеры; старый, облупленный от времени, но насмерть приваренный к одному из прутьев, он находился в максимальном доступе как для содержателя, так и для его пленного. Имей ключ, и ты в шаге от свободы.

... Дело оставалось за невероятным. За самим ключом...

Заключив кольца меж стертых ладоней, Витней сцепил пальцы, позволяя металлу впечататься в плоть по самые кости. Энергия обратилась жаром, поднять который требовалось до тысячи единиц; собственные руки - печка, раскаленная до предела.

Первые попытки обернулись крахом. Отчасти из-за тревоги, но в основном из-за неумелости. Поток энергии то и дело прервался или распределялся по отвлеченным участкам тела, тем самым не принося никаких плодов. Когда же он иссяк, Витнею не оставалось ничего большего, как подчиниться сонливости и отложить дело до лучшего времени.

К полудню принесли обед, и юноша в ожидании съестного с нескрываемой мольбой уставился на охрану, но с горечью отметил, что из двух пленных, ценной считалась лишь жизнь Даймонда. Так что довольствоваться пришлось лишь воздухом.

Стоило лишним лицам скрыться, как Алроуз молча просунул руку сквозь решётку, придвинул еду Витнею. Видеть его лицо в тот момент было невозможно, но юноше живо представлялась эта наигранная холодность.

- Разделим поровну. - Решил сам для себя.

- Нет. - Даймонд настаивал на своём. - В нашем положении всё зависит лишь от Вас. И с практической точки зрения...

- Вы должны голодать вместо меня? - Возмущение переполнило чашу. - Мне не нужны Ваши жалость и жертвенность. Мы оба люди. И мы делаем общее дело.

- Для магии необходима энергия, я правильно понимаю?! А она рождается из сна и сытости. Так вот, ешьте с мыслью о том, что от этого выгода нам обоим.

Кувшин с водой и ломоть хлеба. Более ничего. Пить пришлось через решётку; Витней дрожащими руками поднёс сосуд к губам, в пару глотков осушил его. Ел второпях, не чувствуя вкуса, с трудом утолил зачатки голода, не мысля рассчитывать на большее.

И снова за дело.

Вместе с новыми силами пришла концентрация и удача. Впервые получилось нагреть плоть до высоких градусов, правда, до необходимого результата было по-прежнему далеко. Затем долгий, муторный сон, выбраться из которого получилось только к вечеру, когда сквозь усталость стал пробиваться озноб. Дневной свет исчерпал себя, и в темнице повис кромешный мрак; за стеной гремел гром - предвестник наступающего ненастья, ветер врывался сквозь маленькое оконце, принося с собой редкий колючий дождь, что мелкими иглами орошал кожу.

Медь тронулась; поплыла прямо в руках, образовывая густую вязкую смесь, съедающую кожу и кости. Силой мысли удалось придать ей временную продолговатую форму, на большее энергии всё ещё не хватало.

Апогей.

Вода обрушилась на голову с чудовищной скоростью и силой. Витней вскочил на ноги, прижался спиной к решётке, наблюдая, как потоки стекали по стенам, отскакивая от камней, окропляли пол, покрывая тонкой плёнкой каждую его впадинку и щель. Влага бурлила, забивалась в обувь и под одежду, вздувалась мелкими и крупными пузырями, чтобы перед очередным всплеском разлететься во все стороны.

Витней не помнил себя от жажды.

... Дар небес или кара? - Мысли смешались, тянули на дно своим несуразным весом, топили всякую осознанность и чёткость...

____________

Если прикинуть, Эстер умирала дважды. Первый раз, лежащая перед алтарем храма, погребенная под тяжестью окровавленного тела. И во второй, чуть ли не задушенная милостивыми освободителями, так стремящимися спасти её ранее.

... Комично...

Листья образовывали чудные узоры, сплетаясь в единое полотно над головой. Солнце щедро разбрасывало свои лучи, желая взять бразды правления в свои руки, играло с цветами, заново перекраивая всю картину, мешало тени, выжигало новые краски.

Но Эстер не видела ничего, кроме боли - нескончаемого её коридора, тугих чёрных стен и свисающих с небес потолков. Она, кажется, отпечаталась на внутренней стороне век, а потому, стоило моргнуть или пошевелиться, пробуждалась вновь и вновь.

Единственным свидетельством былого существования лагеря являлся костёр; чёрные сгустки копоти кружили в воздухе над ним, поглощая безоблачное небо, окутали равнину тяжким туманом. Эстер хотела было затушить пламя, но стоило приблизиться к нему, как в нос ударил тошнотворный запах горелой плоти. В ужасе северянка попятилась, зажав рот обеими руками, окинула пустошь молящим взглядом. Ни души; всё безбожно разворовано и сожжено, втоптано в пыльную землю. Ком подступил к горлу, и Эстер расплакалась, чувствуя полную обессиленность и отчаяние, опустилась на колени. Ощущение одиночества и беспомощности сжигало изнутри, вылилось наружу вместе со слезами. И всё же, вопреки полному изнеможению, имелось куда более яркое и сильное чувство - тревога. Именно она в трудный час подстегала к действию, торопила ход и без того летящей мысли.

Следы конницы уходили в сторону главного пути, откуда пролегал ни один десяток дорог, и девушка последовала бы туда, коли не боялась бы вновь попасться гвардейцам на глаза. Тогда уж, не видать ей жизни. Ею в тот момент руководило желание отыскать ночлег, откуда можно было бы добраться до Мужской Северской Академии, где, наверняка, ждал её Равен или возвратиться в Иллиду-на-Медалле. Там уж, дожидались её спокойствие и уют. Оставалась лишь тропа, ведущая в лес, и куда пролегала она, северянка совершенно не знала.

... Эх, выбор, плакала по тебе судьба!..

Новый путь начался с неприятного открытия: красная лента практически исчерпала себя, поэтому, завязывая очередной узелок-ориентир, Эстер использовала её по минимуму. Дорога тянулась тоскливо и утомительно, и не виделось ей ни конца ни края, только новые и новые дубравы, что подобно близнецам в точности копировали друг друга.

Ближе к полудню пробудилось чувство голода, за ним и первые мысли о привале. Но Эстер точно знала, что остановись она хоть на минуту, усталость окончательно возьмёт верх над телом, преградит путь к желаемому. Продолжала идти, противясь ломящей боли в костях и дымке сонливости в голове.

Надеждой засеребрился вдали отрезок ранее скрытого неба, и девушка ринулась вперёд с большей уверенностью и решительностью. Ещё с десяток минут пути, как деревья расступились, и перед глазами всплыла широкая дорога, впадающая в окрестности незнакомого города, раскинувшегося от подножья леса до самого горизонта. За пастбищами тотчас начинались роскошные каменные строения, мелькали силуэты церквей и башен; сверкали брега Медаллы, огибающей город по левой его стороне.

... Иллида, ты ли это? - Определённо. Но не мидорианская её часть, это уж точно...

То была Лазумия - жемчужина на короне союза. Видеть её ранее приходилось только на памятных карточках или запечатленную на картинах малоизвестных художников. Но те предпочитали западную часть страны, с её морскими просторами и лазурными бухтами. Центральная Лазумия осталась чем-то неизведанным, а за долей Иллиды закрепилось гордое звание политического центра.

Восхищение представшими виду пейзажами было прервано звуком шагов, лившимся из-за спины. Эстер испуганно шелохнулась, обернулась, с удивлением разглядев позади себя пешую делегацию, состоящую преимущественно из монахинь и церковных лиц: служанок, ремесленников, охраны и содержателей; были средь толпы и дети как совсем малые, так и уже уверенно стоящие на ногах. Позади высилась единственная телега с впряжёнными в неё хилыми лошадками; туда были свалены все вещи и продовольствие. Строй завершали два всадника из ряда гвардии; они держались особняком, сухо о чём-то переговаривались. Поблескивали в лучах солнца их роскошные одежды, пылью дымилась дорога, верещали на ветру ткани, лились отовсюду голоса.

Эстер было попятилась, пропуская вперёд идущих, как вдруг из толпы выбилась сгорбленная монахиня в летах, громко, привлекая всеобщее внимание, воскликнула:

- Дитя моё! Бедняжка! - Чёрная ряса, шитая серебряными нитями, развивалась на ветру, путалась в тине дорожной пыли.

Северянка стыдливо потупилась под десятками изумленных взглядов. Её трясло то ли от страха, то ли от усталости; перед глазами всё плыло и плавилось, так что остались лишь неясные силуэты.

- Что с тобою приключилось, милая? Боже... Только взгляните... - женщина взяла её под руки, и только тогда Эстер заметила свои стертые в кровь, перепачканные грязью пальцы, за ними и изгвазданный, подернутый трещиной и прорехами подол платья, иссиня-черные пятна синяков на босых ногах и запястьях. - Ну же! Ответь мне!

Но она всё не находила в себе сил, лишь тихо всхлипнула, уткнувшись монахине в плечо.

- Ну-ну, - тихо шептала та. - Поплачь-поплачь. Здесь тебя никто не осудит.

_____________

Витней ел кашу руками, обгладывая собственные пальцы, и не испытывая при этом ни капли омерзения. Песок трещал на зубах, но юноша не брезговал и им, глотал, практически не жуя, в минуту опустошил тарелку.

- Спасибо, - звучало глухо, но искренне.

- Мне за что? - Даймонд говорил редко и сухо, большую часть дня отсыпался, берёг силы, что, итак, были на исходе.

- За жертвенность и терпеливость, - Витней тут же нашёлся.

- Одним "спасибо" сыт не будешь. Буквально. Сейчас главное - это результат.

... Результат...

В отчаяние до хруста стиснул зубы, зарылся лицом в складки рваной одежды.

... Не важен путь и методы. Важен результат...

Опыт, умение, знания - все эти прорехи меркли на фоне нехватки самой сути - энергии. Витнею казалось, ещё немного и ему не хватит сил пошевелиться, а то и вовсе, когда бы то ни было открыть глаза. Обычный сон более не служил основной подпиткой. Обессиленность стала постоянным мучительным чувством, проникшим в самые мышцы и кости, глубоко и надолго там засевшим.

... Результат. Без него обрушится вся жизнь, лишь дай себе спуску...

Наверное, именно поэтому, сжимая в кулаке основу будущего ключа, Витней не чувствовал ничего более, кроме желания завершить начатое дело. Завершить и вновь потерять всякие ориентиры и желания. Вновь блуждать, не имея целей и связей, томиться в мечтах о скором будущем, жалеть зря упущенное настоящее.

Жар, боль и изнеможение. Всё смешалось, оставив блеклое ощущение мнимости происходящего. Исчезли ненавистные стены, растаяла без следа решетка, растворился мир вокруг. Голоса, звуки, запахи, отголоски солнечных лучей и порывов ветра - растворились без остатка, словно и не существовало их.

Тишина и лютое напряжение, будто вот-вот и кожа треснет, разойдется по швам, обнажив кости.

Мрак. Витней тонул в нем, загребая черноту руками и ногами, не имея возможности выбраться. Верх - низ, право - лево. Тьма вращала мироздание, проворачивая его по кругу, выдергивая из земли вместе с корнем. Вместе с попытками вернуть в реальность пришло дикое осознание: себя более нет. Нет тела, нет разума, нет души. Лишь кромешный мрак, поглотивший самую суть его существования. Оставшиеся ощущения - всего-навсего фантом. И дай время, растворится и он.

Сознание вернулось вместе с водой, хлыстом обдавшей тело. И громогласным смехом гвардейцев, стоящих по ту сторону темницы.

- Пей! - и снова хохот.

Ведро с треском выпало из рук одного из них, укатилось в угол коридора.

Витней протер глаза, всё ещё пытаясь прийти в себя, покосился на собственные руки.

... Ключ! Где же он?!..

Мысли роились в голове, смешиваясь с паникой, руки же лихорадочно обшаривали пол, теперь уж залитый водой и окончательно заплывший грязью.

- На выход! Хватит дрыхнуть! - замок щёлкнул на двери, и Витней немо уставился на своих мучителей, с трудом сглотнул.

Всё.

Это... конец.

Ноги не слушались, когда его вытолкнули наружу, тотчас сковали по рукам.

Даймонда вывели следом, так что Витнею с трудом удалось хоть краем глаза увидеть его. Растрепанные чёрные волосы, отбрасывающие густые тени на полные безразличия глаза, алеющий шрам на всю щеку, рассекающий кожу от самой челюсти до внутреннего уголка левого глаза, обгоревший воротник фрака, как след перепалки у лагерного костра.

Выйдя на лестницу, Витней с лёгкостью поравнялся с Даймондом, сухо пробормотал:

- Приношу извинения.

- За что? - тот покосился на него, стараясь не поворачивать головы.

- Ничего не вышло. Из меня никудышный маг, и вот очередное тому доказательство.

Алроуз долго молчал, оглядываясь на гвардейцев, провожая взглядом тех, кто плелся впереди.

- Расплавьте цепи. Сможете?

- Я могу, но... - мысли путались. - Но...

- Так сделайте это.

Витней немного поотстал, чуть ли не наткнувшись на гвардейца, шедшего с тыла.

- Живее! Что медлишь?! - прикрикнул, так что в ушах зазвенело.

- Ноги болят. Не могу быстрее. - Соврал, ловя возможность.

- Ты только погляди на него! Я что ли тащить тебя должен?! Пошевеливайся! Знаю я... Таких как ты!

Последовал плевок в спину, но это уже не казалось столь важным, ведь эта же спина отгородила лишних лиц от происходящего.

Цепи плавились легко, ей-Богу, как масло. И стоило проклюнуться сквозь двери дневному свету, со звоном опали на пол. Охранники толком не успели ничего сообразить в тот момент, когда Даймонд резко подался назад, с силой ударил одного из гвардейцев по голове собственным затылком, ловко выхватил из его рук заряженный револьвер, наблюдая, как соперник мешком осел на пол.

Далее три точных выстрела без самого допущения осечки. Витней вовремя прижался к стене, сполз на пол, в панике заслонился обеими руками. Кровь вспыхнула алыми пятнами, окропила открытые участки кожи, заставив лихорадочно стирать её с рук и лица. Но Даймонду, кажется, брезгливость подобного рода совершенно не была знакома; он с вожделением ступил на дымящуюся плоть, наблюдая, как кровь прыснула из неё с новой силой, охватывая подошву туфель, вслушался в звуки, доносящиеся снаружи. Стук приближающихся шагов вновь всколыхнул напряжение.

- Умеете пользоваться? - "демон" шарился по карманам теперь уж безвольных тел, бросил Витнею свой револьвер, наткнувшись на два таких же. - Там всего пять зарядов осталось.

- Я не стану! - тот оттолкнул оружие носом развалившихся сапог.

... От самой мысли об убийстве становилось мерзко...

- Ваш выбор. Уговаривать не стану. - Даймонд решительно шагнул к выходу из башни. - Я не Ваша нянька и не мне с Вами возиться. Но коли Вы намеривались сбежать, неужто рассчитывали обойтись без жертв?! Это смехотворно!

- Странно, что продвигая либеральные взгляды, Вы совершенно лишены всякой гуманности.

- М? Я продвигаю идею близкую и необходимую моему народу. Мои собственные взгляды могут идти в разрез тому, что я высказываю на людях, но... Впрочем, так оно и есть! Я действительно ничуть не придерживаюсь либеральных идей, но не будь я гуманен, то прямо сейчас, - навёл дуло револьвера на Витнея, - застрелил бы Вас.

Свежий воздух пахнул в лицо, стоило им вырваться наружу. Глаза резануло яркое дневное солнце, и мир вокруг на секунду утоп в его свете. Вдали, на склоне, где начинался лес, эшафотом проступил силуэт огромной телеги, увеченной массивной клеткой. Поверх неё обычно крепилось полотно, но в те короткие минуты она как никогда сияла полной своей негой.

Даймонд стрелял практически не примеряясь, безжалостно тратил патроны. Витнея же сковала жуткая паника.

- Отстегните лошадь от их повозки, пока я отвлекаю внимание, - Алроуз лихорадочно перезаряжал револьверы, косо наблюдая, как гвардейцы стремительно приближаются к их временному укрытию - песочному валу по правую руку от башни. - Пока их шестеро, у нас есть возможность улизнуть, но с минуты на минуту здесь соберётся вся стража.

Витней закивал, чувствуя очередной прилив немощи. Пытался убедить самого себя, что справится.

Выстрел.

Новый труп на счету Даймонда действовал чем-то приободряющим.

- Здесь совершенно открытая территория. Меня застрелят, поднимись я на ноги.

- Что ж, - Алроуз ожидал момента, когда хотя бы один из соперников приблизится на достаточно близкое расстояние, - тогда мы обречены.

Пуля рассекла воздух совсем близко, и "демон" чертыхнулся, еле успевая выстрелить в ответ.

- Перезарядите, - бросил оружие Витнею, сам же потянулся к запасному.

- Не умею.

Даймонд прыснул глухим смехом, бросил недовольное:

"Будьте добры, отрастить ещё одну пару рук, коли Ваши не из того места растут".

Выстрел - осечка.

Выстрел - осечка.

Юноша зажал уши, вжимаясь спиной в песочный вал. Пули противников свистели там и тут, но всё мимо. Как вдруг пришло осознание: гвардейцы самоотверженно подчинялись приказу власти, не имея права, убить ни одного из пленных, поэтому брали износом.

Витней решительно поднялся на ноги, убрав руки за голову, с криком:

- Сдаюсь! Видите?! Сдаюсь!

Оставшиеся соперники, три раненых гвардейца, затаились за телегой, ожидали появления второго мятежника. Даймонд недоверчиво зыркнул на юношу, последовал его примеру, предварительно спрятав один из револьверов за пояс за спину.

- Оружие! - звучало ожидаемое требование.

С дикой ухмылкой Алроуз кинул на землю перед собой два пустых револьвера. Рана, рассекающая его щеку, треснула, так что кровь стекала вниз по шее, опаляла воротник прожжённого фрака.

- Сюда! Медленно... - силуэты шелохнулись, проглянули из теней. - Руки наверх!

Витней ступал медленно, ощупью, чего не скажешь об Алроузе, который прямо-таки мчался навстречу гвардейцам, чем вызвал ещё большую растерянность и недоумение.

- Медленно! - но приказ не вызвал должной реакции.

В воздухе снова метнулось дуло револьвера. Две пули и один из соперников упал замертво. Ответные выстрелы не заставили себя ждать, пришлись по ногам, потому не составило труда увернуться. Витней метнулся в сторону, желая скрыться за деревянным выступом телеги; Даймонд же и бровью не повёл, шёл прежней расхлябистой походкой. Новая пуля пробила череп беспомощной жертвы, и «демон» отбросил револьвер, словно за ненадобностью. Воин застыл напротив него, с трудом держась на ногах, испуганно попятился. В последнюю секунду Даймонд склонился, будто отвешивая присутствующим глубокий поклон, резко подался вперед. Рог пронзил ничего не подозревающую жертву насквозь; плоть натянулась и треснула, расходясь по швам...