Два безобразно уродливых существа, напоминающие рогатых дьяволов, орудуют надо мной иглами и нитями. Они сшивают мои веки. Я чувствую боль. Струйки крови щекочут щеки. Я подозреваю, что сплю. Пытаюсь окликнуть отца, но вместо слов издаю лишь едва слышный скулеж. Будто мне уже и рот заштопали. Существа заканчивают работу, гладят меня по макушке. Они о чем-то говорят на своем языке, вдруг их тона делаются высокими, агрессивными. Меня тянут за две руки в разные стороны, пока я не рвусь на две части.
 Кошмарный сон оставил неприятный осадок. Чищу зубы, а на душе неописуемо пакостно. По крайней мере, не Клим. Выплевываю мятную, жгучую десна пасту. Беру полоскалку и нехотя смотрю на некрасивую, истощавшую девчонку – на отражение себя в зеркале. Похожа на скелет, ещё и зубы кривые. Я такая ужасная. Раньше мне до безумия нравились мои небольшие ярко-серые глаза и слегка пухлые губы. Сейчас меня отвращают все мои черты. Серые глаза потемнели, их взгляд измученный. Губы потрескались, никакая увлажняющая помада не спасает. Можно я запрусь в туалете и не пойду в школу? Если вода смывает грязь, то почему, приняв душ, я еще стою здесь? Почему я еще не растеклась по ванной и меня не смыло в канализацию?
 Открываю дверь, выхожу в коридор и оказываюсь в передаче «В мире животных». Отец горланит, что мать специально достала его ботинки из шкафа, чтобы их пометила наша кошка. Мама называет его престарелым бараном, твердит, что папаша сам забыл убрать их.
– Я прекрасно помню! Вчера я убрал их в шкаф! – уперся отец.
– Ты идиот! Тупая тварь, до которой не дойдет, что мне не для чего заниматься такой дурью! – кричит мать.
– Я знаю, какая ты мстительная собака. Никогда не успокоишься. Никогда не упустишь возможность мне подгадить. Любимая обувь! В чем мне идти? Вылизывай теперь ссанину, – никак не заткнется отец.
 Может, суицид действительно выход?
 Мне смешны фразы вроде: «Старших нужно уважать и слушаться». Все эти старшие порой ведут себя хлеще маленьких детей. Как мои родители. Возраст ни в коем разе не показатель мудрости. Мне знакомы спокойные, здорово мыслящие юноши лет восемнадцати. И пустоголовые индивиды за сорок. Я лучше земли поем, чем прислушаюсь к мнению «пожившего», который требует к себе незаслуженного уважения. Который указывает каждому, как нужно жить, а сам, к примеру, напивается и избивает жену и детей.
 Нет, оставаться дома плохая идея. Школа так школа.
 Мы с Наташей на уроках играем в морской бой. Потом она сфотографирует у кого-нибудь классные работы, всё выучит. А мне бессмысленно спрашивать у кого-то тетрадь. Я не возьмусь что-то зубрить. Ибо учеба утратила смысл. Ей поставят пятерку или четверку за какую-нибудь контрольную, а мне очередную двойку. Заметила одну вещь: все окружающие намного успешнее меня. Серьезно, я чувствую себя самым ущербным человеком во Вселенной. Понимаю, на самом деле это не так. Кто-то скрывает неудачи, трудности и беды, только на людях невозмутим и горд. Но со скверными ощущениями ничего не сделаешь.
 На последнем уроке мы решили сменить игру на крестики-нолики. Историчка поймала нас с поличным.
– Уходили бы после девятого, если у одной развитие закончилось на крестике, а у другой на нолике. Наташа, от тебя вот не ожидала. – Женщина отбирает листок, сминает его, а потом выбрасывает в мусорную корзину.
 Меня опять вызывают к доске, и я снова остаюсь сидеть на месте, склонив голову. Учительница усмехается. Подходит к компьютеру, водит мышкой – расправляется со мной неудом. Начинает спрашивать Наташу. Одноклассница, в отличие от меня, отвечает. Выкручивается. Ей, конечно, ставят тройку. Ведь тема новая, а мы вместо того, чтобы слушать, развлекались. Но не двойку же. В такой ситуации даже тройку получить – чудо.
Мы замолкаем до заветной мелодии, означающей, что можно перестать делать вид, будто ты слушаешь училку. Перемываем косточки возрастной гадине половину пути до Наташиного дома – меня опять позвали в гости. Я охотно отозвалась на предложение девчонки, когда у уха прозвучали иллюзорные визги спорящих родителей. Побуду до вечера у Наташи, приду к себе и сразу завалюсь спать, чтобы никак не пересекаться с мамашей и папашей. Хотя сон для меня уже не вариант побега от ужасов бытия. Ведь теперь из одного кошмара я попадаю в другой.
 Наташина комната, выполненная в пастельных тонах, просторная и уютная. Перед кроватью с мягкой спинкой висит огромная плазма. Натяжной потолок расплывчато отражает мой лоб. На подоконнике и по углам дорогих горшках стоят растения. У меня в квартире тоже были цветы. Все завяли. Здесь пахнет ароматными духами, а у меня – старьем и унынием. На стенах висят портреты Наташи, привезенные из разных городов и стран. Художники изобразили её прекраснее, чем она есть в жизни. Кто-то нарисовал пухлые щеки худыми, а тонкие губы крупнее, кто-то на картине убрал горбинку с её кривого носа. Но ни один не передал на холсте эгоистичность натуры. Испытываю ли я зависть, находясь здесь? Не знаю, возможно. Но чему я явно завидую, так это везению девчонки. Тому, что у неё все хорошо. Она печатает текст в поисковике и выглядит безмятежно. А у меня на душе кошки скребут. И сильно дергается глаз. Наташа, заметив нервный тик на моем лице, смеется. Указывает мне на это, будто я не в курсе.
– И что? – пытаясь не выдать зародившуюся во мне сердитость, говорю я.
– Просто это смешно. Глянь в зеркало.
– Если бы так было у тебя, тебе бы тоже было смешно? – мне становится тяжелее сдерживать возмущение и злость, кажется, они проскакивают в тоне.
– Без понятия. – Она пожала плечами. – Нет.
 Как ни в чем не бывало, Наташа тут же заводит разговор о её дне рождении, до которого оставался месяц. Слышу, что она что-то произносит, но смысл сказанного рушится под мыслями о том, как надо мной подсмеялись.
– Если мать с отчимом выпну, то отмечу дома. То есть, если они все-таки уедут по работе. Или в какой-нибудь кафешке. В караоке? Где круче-то? – Наташа сверлит меня вопрошающим взором.
 Я помалкиваю, сражаясь с нарастающим желанием встать и уйти отсюда.
– Май, ты что, язык проглотила? – Наташа недоуменно поднимает темно-русые брови и ухмыляется. – Где круче?
– В караоке, – бросаю я, на самом деле не поразмыслив над её вопросом.
– Ты, может быть, права. Я подумаю. Вообще, знаю одно караоке, где залы отпадные. Можно будет снять. – Она стукает нарощенными иссиня-черными ногтями со стразами по столу из белого дерева.
 Танец крупных загорелых пальцев замедляется, затем вовсе сходит на нет. Девчонка улыбается, и её улыбка заразительно грустна.
– Восемнадцатый день рождения. До сих пор буду отмечать его без парня. Встречу старость в одиночестве, – удрученно хмыкает Наташа.
– За тобой же ухаживал кто-то? Рома. Что ты с ним сделала? – пришло время ухмыльнуться мне.
– Ничего. Он пишет. Зовет гулять. А я его игнорирую.
– Почему? – Я хмурюсь, ничего не соображая.
– Разонравился. Слишком полный. Жирдяй. И запашок от него, как от бомжа, который не мылся десять лет.
 Ты тоже полная, уж точно не уступаешь товарищу Роману по габаритам. Но я смолчу, чтоб лишний раз не отхватить от тебя негатива.
– Почему не напишешь ему все, как есть?
– Не хочу.
 Тебе льстит его внимание, оно тешит твое эго, лишь поэтому ты не обрубаешь с корнем ваши связи. Тебе нравится, что хоть какой-то парень присылает сообщения во Вконтакте. Что тебя добиваются.
– Дину, что ли, попросить с кем-нибудь адекватным познакомить меня? Она ведь шляется с какими-то парнями. – Наташа задумчиво почесывает затылок.
 Меня она уже свела с ублюдком, не советую напрашиваться. Но попадись тебе мой Черт, сделай он с тобой то же, что и со мной, я бы осталась довольна. Ты бы не посмела ничего возразить мне, потому что сама бы оказалась в такой же лодке.
– Думаешь, она с адекватными гуляет? – Ощущаю, как уголок губ дергается вверх, и моментально подавляю насмешливую лыбу.
– Судя по её рассказам и по фоткам с парнями в вк, да.
– Они курят и пьют. Ты разве к этому спокойно относишься? – Я вспоминаю, как Наташа плевалась при виде куряг.
– Для парня, может, и вполне нормально.
 Недавно было ненормально.
 Мы залипаем на сайты кафе и караоке, изучаем информацию и фотографии заведений. Наташа определяется точно: ей больше всего понравилось то караоке, о котором она изначально упомянула. Она впечатлена фотками залов: просторные, сделанные в современном стиле с неоновыми вывесками. Она выдает, что не будет ждать вердикта матери о командировке, сразу забронирует дату.
 Наташа включает динамичную музыку, которая взбадривает даже унылую меня. Девчонка вскакивает, запрыгивает на кровать и жестом зовет меня к себе. Что меня до сих пор хоть как-то держит с Наташей, так это то, как она порой умеет дурачиться. Мы прыгаем на её постели и касаемся ладонями потолка. Она хватает подушку, бросает её мне, себе, берет другую. У нас драка! Перья летят в разные стороны и комнату заполняет девичий смех. Наш с Наташей беззаботный смех. В какой-то момент я забываю про вечно давящий шею мрак. Отцепляю прицеп с гложащами проблемами. Наташа ударяет меня по плечу, а я её по коленям. Она сбивается с ног, падает и заливисто хохочет.
– Давай-ка тоже! – Девчонка цепко хватает меня за голень, пытается меня уронить.
 Я падаю, причем пятой точкой на её лицо. С гримасой отвращения она плюется и мычит. А я что? А мне весело, ибо не надо было меня трогать.
 Вновь ей удалось меня одурачить, снова я попадаю в тот же чертов капкан. Мне кажется, что Наташа классная, я прощаю все её грехи и недостатки. Девчонка по-приятельски обнимает меня, целует в щеку, еще больше, зараза, обольщает. Иногда симптомы хронического эгоизма Наташи не проявляются вовсе. Нередко подруга выручает меня с проклятой учебой. Она не такая уж плохая, как мне иногда думается. Во всяком случае, лучше с ней, чем в одиночку.
 Сейчас Наташа лежит совсем рядом со мной, как никогда простая и открытая. Я вижу ряд её ровных белых зубов, которые обнажает чертовски искренняя улыбка. На щеках замечаю прелестные ямочки. Серые глаза с вкраплением зеленого наполнены добром, в них плещется радость. Почему она не может быть такой очаровательной всегда? Не грубой девчонкой с самооценкой до небес, а милой девочкой, от которой не хочется сделать ноги, как только та скажет слово. Драгоценные мгновения счастья – пожалуйся, врежьтесь в память, вытесните гадкую чернь.
 Мы безмятежны. В такие интимные моменты обычно прорывает на откровения. Наташа делится со мной тем, как парень, который был ей до сумасшествия симпатичен, назвал её жирухой.
– Он тупо мразь. И естественно, мужеподобная тварь без мести не осталась. – Она облизывает нижнюю губу, что крупнее верхней.
– Я вся в предвкушении. Неужели ты кое-что ему... Оторвала? – навеселе спрашиваю я.
– Круто было бы оторвать и засунуть ему в глотку! Но нет. У нас с ним общая знакомая. Списалась с ней, поговорила. И типа по секрету рассказала, будто у этого мудака СПИД. Попросила никому не растрепывать. Но секреты держать, как я и надеялась, не её конек. Короче, теперь вся его школа в курсе про его болезнь. Ха-ха.
– Какая ты жестокая. – Я цыкаю и неодобрительно мотаю головой.
– Мне вообще-то было обидно, когда он назвал меня жирухой. Пусть теперь спидозный ходит, переживет. – На лице Наташи блуждает язвительная усмешка.
 Во мне тоже бурлит желание выплеснуть наружу тревоги. Но меня не поймут. Мою едкую печаль не разделят. Только лишь ранят сильнее упреками.
 Я выслушиваю её истории и беспокойства. Она выдает о себе все. Незаметно для нас подкрался вечер, окрасивший улицы в темный. Глядя на настенные часы, я говорю, что мне пора домой. Кое-как с жутким нежеланием поднимаемся, идем в прихожую, обуваюсь, подруга вместе со мной – видать, собралась меня провожать.
 Придя в квартиру, я первым делом спешу на кухню. Открываю шкафчик, куда прячу свою еду, – я знала, что отец сожрет мою лапшу! Сколько можно ему твердить, что я беру только на себя? Если ему надо, он мог бы давать мне чуть больше карманных денег и попросить покупать и для него. Хорошо, что догадалась по дороге купить еще. Недовольно поджимаю губы и хватаю чайник, чтобы вскипятить воду. Завариваю себе лапшишку, с нетерпением ожидаю, сидя на табуретке, когда уже пройдут пять минут. Урчащий живот тоже. Дабы как-то себя занять, листаю ленту во Вконтакте. Потом смотрю диалоги – никто не пишет. Только собираюсь выключить телефон, как на экране появляется фотография Клима и сообщение от него. Меня хватает озноб, его сопроводитель – лютый страх. Чего же тебе от меня надо, Клим? Ты наконец-то выдал свой вердикт?

Климент Литовский
20:57
Завтра в шесть я за тобой заеду.
Мая Ветфанова
21:02
В смысле? Зачем?
Климент Литовский
21:04
Поедим ко мне в гости :)
Мая Ветфанова
21:05
Чтобы что?
Климент Литовский
21:09
Не тупи, прелесть. Что мне еще может быть от тебя нужно, кроме как того, что было на видео?
Мая Ветфанова
21:10
С чего бы я должна с тобой ехать? Если не поеду?
Климент Литовский
21:32
Поясню тебе кое-что. Те видеозаписи будут оставаться межу нами до тех пор, пока ты меня будешь слушаться. Не поедешь – обречешь себя на позор. Заметь, не я тебя, а ты сама себя. Ведь я тебе предоставляю выбор.
21:33
Сладких снов. До завтра, Мая.