Чонгук

Мой телефон разрывается, когда я еду в Убере домой из аэропорта.

Юнги: Кое-что случилось, пока меня не было.
Чонгук: Я не буду помогать тебе хоронить трупы.
Юнги: Думаешь, я стал бы просить тебя о чем-то подобном через текстовое сообщение?Думаешь, я такой тупой?
Чонгук: Не задавай вопросов, на которые ты не готов услышать ответ. Что случилось?
Юнги: Джихе взяла запасные ключи от твоей квартиры.
Чонгук: Я польщен, но она не в моем вкусе.
Юнги: Дженни просила их, ТЫ ДЕБИЛ.

Я хочу, чтобы мое сердце перестало биться, как кувалда, но напрасно. Мысль о том, что Дженнифер сейчас в моей квартире, заставляет мой пульс бешено биться. Я даже не пытаюсь ответить Юнги. Просто проверяю дорожное приложение на моем телефоне, которое предупредит меня, что, как обычно, на моей улице адская пробка.
Я постукиваю ногой по полу машины. Будет ли чрезмерной реакцией подкупить каждого мудака перед нами, чтобы тот остановился и пропустил нас?
Когда мы подъезжаем к моему многоквартирному дому примерно в пяти кварталах, я говорю водителю остановиться и швыряю в него пачку наличных.
— Остаток пути ты собираешься идти пешком?— удивленно спрашивает он. — Немного опасно посреди ночи...
Но я уже вышел, бегу как маньяк. Когда я добираюсь до своего дома, дверь на лестницу заперта. Я ругаюсь, пинаю мусорный бак и вызываю лифт. Ждать приходится целую вечность. Как и поездка до моей квартиры. Потом я захожу внутрь, и моя гостиная совершенно пуста. Дженнифер нет.
Я осматриваю кухню и гостиную, затем быстро иду в свою спальню, где нахожу ее, растянувшуюся на моей кровати, крепко спящей. От одного ее вида у меня перехватывает дыхание.
Разрываясь между моей потребностью разбудить ее и поговорить с ней и ее потребностью выспаться от усталости, последнее побеждает, и я заползаю в постель, обнимаю ее, зарываюсь носом в ее клубничные волосы.
Я ни за что не засну. Один только адреналин, циркулирующий в моих венах, может не дать мне уснуть в следующем году. Но достаточно просто держать ее. Через несколько минут, пока мы лежали неподвижно, я чувствую, как она шевелится в моих руках. Тихий стон срывается с ее губ, и ее руки обвивают мои, сильнее прижимая меня к себе.
— Эй, Марс?— бормочет она.— Расскажи мне что-нибудь интересное о Вселенной.
Я закрываю глаза, улыбаясь ей в волосы.
— Есть планета из алмазов. Она вдвое больше планеты Земля и покрыта графитом и алмазами.
И, если бы был шанс, я бы подарил тебе кольцо с бриллиантом еще больше. Если ты скажешь «да».
Но, конечно, Деревенщина не Джису. Она не любит дорогие украшения.
— Держу пари, это красиво, — шепчет она. По моей коже скатываются мурашки, и я целую ее в ухо.
— Не так, как ты.
Она переплетает свои пальцы с моими и кладет мою руку к своей груди. Ее сердце бьется, как барабан, каждый удар отдается в мою ладонь. Моя.
На ней нет лифчика, и сосок торчит сквозь платье.Мой большой палец успокаивающе массирует ее сосок, а губы сжимают изгиб ее шеи и плеча. Мой член налился кровью, ноя за нее. Она перекатывается на мне сверху и оседлала мои бедра, глядя на меня с беззастенчивым голодом, и я не могу поверить, что когда-либо трахал женщину, которая не была ею. Человек, который не смотрел на меня так, как сейчас. Как будто я весь ее мир. Ее луна, ее звезды, Млечный Путь и галактики вокруг него.
— Я скучал по тебе, деревенщина. —Я выпустил злобную улыбку. Она наклоняется вперед и затыкает меня грязным поцелуем.
Кровь бурлит в моих венах. Я отстегиваюсь, пока она поднимает платье. Я стягиваю ее трусики набок и проникаю в нее. Она скачет на мне, медленно и дразняще, наши взгляды не расстаются.
— Я думала, ты никогда не пускаешь женщин к себе в постель.— Она кусает меня за шею и вертит бедрами, встречая меня на полпути, словно знает мое тело как свои пять пальцев.
— Что ты хотела, чтобы я сказал? —Я стону, мое удовольствие настолько острое, что я едва могу дышать.— Извини, ты не можешь попасть в мою спальню, потому что я украл огромный плакат с твоим изображением с твоего рабочего места.
PS, пожалуйста, не оформляй на меня запретительный судебный приказ?
— Зачем ты это сделал?
— Стал твоим преследователем?— Я вошел в нее, глядя глубоко в ее глаза. Я пытаюсь сосредоточиться на разговоре, чтобы не кончить через пять минут. — Это было преднамеренно, хочешь верь, хочешь нет.
Она тянется, чтобы поцеловать меня.
— Нет. Взял плакат.
— Чтобы я всегда чувствовал себя рядом с тобой.
Это доставляет ей удовольствие, и она ускоряет темп, пока я дергаю ее за платье, освобождая эту великолепную грудь.Я притягиваю ее вниз, удерживая одну пуговицу между пальцами, затем жадно посасываю один из ее сосков.
Ее голова падает мне на плечо.
— Чонгук.
— Джен.
Она останавливается. На мгновение мне кажется, что что-то случилось. Она выпрямляет спину, хотя я все еще внутри нее. Я чувствую свой пульс в яйцах.Мой член закричал бы, если бы мог.
— Что? — Я спрашиваю.
— Ты назвал меня Джен.
Я улыбаюсь.
— Это твое имя.
— Ты никогда не называешь меня по прозвищу. За исключением этого одного раза, ты называл меня только Дженнифер или Деревенщина.
Одним быстрым движением я переворачиваю ее на спину, прижимая к себе, делая все это, ни разу не отстранившись от нее. Я целую кончик ее носа.
— Это потому, что все тебя так называют, а я всегда хотел, чтобы ты помнила меня.
Она гладит меня по щеке.
— Со времен Италии не было ни минуты, чтобы я не помнила тебя.
Я вбиваюсь в нее. Звук шлепающейся кожи наполняет воздух. Он жестокий. Он голодный. Это совсем не то, к чему я привык. Мы в нашем собственном маленьком пузыре. Я никогда не хочу покидать его.
Она задыхается, впиваясь ногтями в мою спину, словно вот-вот развалится.Я вонзаюсь в нее, еще сильнее, быстрее, почти маниакально. Потому что у меня нет гарантии, что я увижу ее завтра. Никто не обещал мне, что это приветствие, а не прощание. Мы еще не разговаривали, и чувство безотлагательности сжимает каждую из моих костей в удушающей хватке.
— Кончаю, кончаю, — выдыхает она.
Она выгибается подо мной, сжимается вокруг моего члена, и внезапно ей становится жарче — намного жарче — и мои яйца напрягаются, когда я кончаю в нее.
Когда я падаю на нее сверху, мы оба вспотели и истощены. Два мешка бесполезных конечностей. Такие человеческие, такие смертные, почти смехотворно, что то, что мы разделяли прямо сейчас, было божественным.Когда я немного отстраняюсь, чтобы дать ей немного пространства — раздавить до смерти женщину, которую я люблю, не входит в мои планы, — она выглядит смущенной и похожей на ребенка.
— Ты в порядке? — Я спрашиваю.
Она сжимает губы.
— Это действительно зависит от того, как пойдет наш следующий разговор.

После того, как мы вместе принимаем душ, мы одеваемся под звуки пробуждающегося города. Дженнифер прислоняется к плакату, который я у нее украл, ее руки заведены за поясницу. Она смотрит на меня, пока я одеваюсь. Это небольшой жест, но я не привык, чтобы за мной наблюдали. Я решаю, что мне это нравится.
— Что, если мы никогда не сможем иметь детей?— выпаливает она в комнату. Вопрос эхом разносится между стенами.
— Тогда у нас никогда не будет детей. —Я закатываю носок на ногу.— Почему обязательно должно быть "если"? С каких пор дети определяют прочность отношений или их отсутствие?
— Возможно, мыникогда несможем иметь биологических детей.— Ее глаза сияют в сине-розовом оттенке зари, как два бриллианта. Она думает о Тэхене. Она думает о разочаровании, боли, предательстве. Она боится повторения истории.
— Ты имеешь в виду, что мы сможем проводить время, путешествуя по миру, создавая воспоминания, живя светской жизнью и чертовски круглосуточно? Я постараюсь вынести бремя такого сценария. — Я встаю, но не делаю движения к ней. Еще нет.
— О, серьезно. —Она топает ногой по моему гранитному полу.
— Я серьезно. —Я ухмыляюсь.— Меня не волнует, если у нас никогда не будет детей. Процитируй меня по этому поводу.
— С другой стороны, у нас может быть много детей. Три, может четыре!— горячо говорит она. — Мне нравятся младенцы. Я люблю детей. И если мы сможем усыновить, я определенно захочу. Как ты к этому отнесешься?
— Устало, я полагаю. — Я упираюсь пятками в плюшевый коврик под кроватью, подчеркивая, что никакие ее слова не заставят меня бежать куда глаза глядят.— И взволновано. Дом всегда будет полон. Мне никогда не будет скучно. Как правило, я предпочитаю детей людям в натуральную величину. Им еще предстоит отказаться от каждой части своей индивидуальности, чтобы приспособиться, и они смотрят на мир через увлекательную призму.
Я не говорю о том, что мне хотелось бы все переделать. Настоящую семью. Собственный дом. Что я думаю, что Дженнифер будет замечательной матерью, как Сьюзан, и что я хочу, чтобы у нее было все, чего пожелает ее сердце.
Она делает глубокий вдох. Закрывает глаза. Ее стены рушатся. Я чувствую, как они рушатся, кирпичик за кирпичиком.
— У нас обоих были такие токсичные отношения, — шепчет она, все еще с закрытыми глазами.
— Да. И мы многому научились у них. Это совсем другое чувство. Мы повзрослели. Полностью созрели. Как будто я разобрал что-то неустойчивое и собрал обратно, но лучше.
Она открывает глаза и облизывает губы.
— Мне жаль, что я бросила«Чайку». Это было неправильно с моей стороны...
— Мне плевать на «Чайку», — оборвал я ее. —Дело никогда не было в пьесе. Никогда о твоей приверженности этому. Всегда о нас.
Она впивается зубами в нижнюю губу, обдумывая это.
— Ага. Полагаю, что так. Тебе не терпелось избавиться от Калипсо Холл, не так ли?Кстати, как Лондон?
Я улыбаюсь. Это то, о чем она хочет поговорить прямо сейчас? Классическая Дженни.
— Красивый. Холодный. Серый. Ресторан был фантастическим. —Я делаю паузу на мгновение.— Но я не смог этого сделать. Калипсо Холл по-прежнему принадлежит мне.
Она наклоняет голову набок, забавно глядя на меня.
— Правда?
— Да.
— Почему?
— Ну ... — Проверяю температуру. Она стоит неподвижно, не приглашая меня подойти ближе, но и не отстраняясь от меня. — Я вложил пятьсот тысяч в ремонт и полную реконструкцию всего несколько недель назад. Они должны начать работать над ним после того, как закончится "Чайка".
Она прикусывает рот, ее глаза вспыхивают.
— Ты этого не сделал! — Она топает ногами, такая полная радости, что я не могу не запрокинуть голову и не рассмеяться.
— Сделал.
— Но ...почему? —Она недоверчиво качает головой.
— Я собирался продать его Арчи Колдуэллу, моему старому другу, если его можно так назвать. Он хотел его для своей жены, которая переезжает сюда и ищет проект, чтобы развлечь ее. Тогда я понял, что если все пойдет по моему плану, может быть,у меня появится жена, которая тоже захочет оставить Калипсо Холл для себя. Кроме того, оказывается, я сентиментальное маленькое дерьмо. Моя мама любила этот театр, и ...ну, я любил ее.
— В любом случае, я не хотел предпринимать никаких резких действий, не посоветовавшись с тобой.
— Со мной? — Она прикладывает палец к груди, поднимая брови.
— С тобой.— Улыбка расплывается по моим губам.
— Твой бизнес - твой, а не мой. — Она качает головой
Я смеюсь.
— Что мое, то и твое — пока ты моя. Это сделка. А я никогда незаключаю плохих сделок.
— Почему ты вообще улетел в Лондон? —Она хмурится, сбитая с толку.
Я машу рукой в ее сторону.
— Арчи сравнил потерю любимой собаки своей жены со смертью Джису, поэтому я хотел дать ему морковку, прежде чем сказать ему лично, что у него никогда не будет Калипсо Холл.
— Ты действительно ужасен. —Она прикусывает нижнюю губу.
Я вздыхаю.
— Я знаю. Но ты все равно любишь меня? —Я улыбаюсь с надеждой.
Когда она ничего не говорит, просто смотрит, я иду к ней.
— На случай, если я еще не ясно выразился, я не Тэхен. Меня не интересует брачный контракт. Или детская машина. Или женщина, которая печет печенье для моих коллег. Мне нужен партнер. Равный. Я хочу, чтобы ты была именно такой, какая ты есть. — Я делаю еще один шаг, потом еще. Теперь я вровень с ней. Тепло ее тела перекатывается в моем. Она прижимается к своему плакату. К тому самому, перед которым я засыпал каждую ночь в течение нескольких месяцев, представляя, что она рядом со мной. Что мы живем в одном доме. — И я влюбился втебя, — закончил я.
Она обнимает меня за плечи и поднимается на цыпочки, чтобы поцеловать меня. Я стону в наш поцелуй, обвивая ее руками.
— Я никуда не уйду, Чон Чонгук. Нравится тебе это или нет, я всегда буду твоим домом. Я всегда буду ждать тебя, как плакат. Я теперь твоя семья.
Я верю ей.