– ...а мертвецы эти сношаются с местными девками. Но потом Маринка им головы как усечет.

Кибитка скрипела, извозчик не хотел замолкать.

Каждая его фраза начиналась с несусветной тарабарщины. Клянусь: его рот открывался и не закрывался, пока очередная прядь на моей голове не седела. Конечно, я отшучивался, говорил: “Не верю я в эту… мистику”. Сам же крестился. Признавать не хотел – боялся жутко.

– Но Борис Борисыч, вы там не трусьте. В обиду не дадим. Итак, здеся за последний год десяток человек пропал. Заложных покойничков* тут многовато…

Господи, что может быть хуже мертвецов? Только живые мертвецы. Ещё с детства ужасы эти не переносил. Дед, даже когда слезы к глазам подступали и я разреветься был готов, все продолжал: “...и за людьми твари эти охотятся, как за зверьём. С ружьями и псами…” Тогдашние мурашки до сих пор по спине бегают. А минуло уже с двадцать лет! Вот то ли дело – картины.

Купишь картину. Приведёшь гостей. Ох, какие у всех глаза. Слева подойдут, справа, и приговаривают “Какая красота”. Потом купишь ещё – и уже весь Петербург говорит “Какая у вас галерея!”. Но какая жалость, что про вас все забывают, когда за душой только картины.

“Лучше бы наследство в карты спустил! А не на это все!” – с криками выгнала меня матушка. Говорила: пока с долгами не расплачусь – на порог не пустит.

Положение моё было шатким. Я даже к торгашам искусством пошёл на посылки. Люд эдаких нарекал чудаками, повернутыми на творчестве безымянных бездарностей, и мошенниками, продающими хлам за состояние. Сами же они предпочитали называться: “несущие свет в дальние уголки необъятной родины”. Настолько необъятной, что, кажется, они погорячились с масштабами.

– Вы не удивляйтесь, что так глубоко в лес едем! Раньше деревня была на Волге, пока по весне потоп не грянул. Вот обосновались у барской усадьбы, а то утопленницы покоя не давали.

Утопленницы! Их ещё не хватало. Ехал не в деревеньку, а к чёрту на рога. Вёл туда лишь один жалкий просёлок. Справа – непроглядная чаща, слева – глухой лес, а впереди – только потылица ненавистного извозчика.

Долги же тянули меня камнем к самому дну. Выбора не было. Выдали три картины – езжай. Причём на всех них какие-то жалкие березки с охотниками. Далеко не шедевры, даже наоборот – недоделки, подаренные анонимом. А продать их надобно по вопиюще неприличной цене.

– А на чём вы зарабатываете в этой глуши, если не секрет? А то, получается, деревенских чертовщина давно должна была перебить, – попытался я сменить тему.

– Мы охотой промышляем, – усмехнулся извозчик. – Особой.
От его ухмылки стало не по себе. Чего только он не говорил про ту деревню. Людей убивают, мертвые из земли восстают, ведьмы на метлах летают. Теперь ещё и охота. Особая.

– Хозяйка этим нас с колен подняла. Когда овдовела – что ей досталось? Деревня с двумя дюжинами оголодавших душ. И денег нема… А сейчас хватает и на хлеб, и на масло. Закончись охота — с голода померли бы.

Въехали мы в обветшалый двор. Удивительно, но там уже стоял десяток экипажей разного рода. Меж ними туда-сюда шныряли люди. Никто лицо не показывал – все были в масках и добротных охотничьих костюмах. Каждый – дворянского рода. Их выдавали ружья: все усыпанные золотыми вензелями едва различимых знатных фамилий.

– Охотники! Одна голова – десять рублей. Три – сорок. За каждую следующую по двадцать пять. Добычи хватит не на всех! – объявляла сенная девушка, забравшись на бочку.
– Это вы дичь по таким ценам продаёте?
Впервые извозчик промолчал.

Послушно я следовал за ним, внимательно всматриваясь в окружение. Деревня с огородами располагалась впритык к усадьбе. Настолько, что скульптуры, остатки помещичьего сада, возвышались над зарослями картошки.

Через канаву стояли домишки покрепче. Там избы хотя бы не ложились друг на друга. А за ними – забор высоченный. Видимо, чтобы крепостные не разбежались. Хотя куда бежать? Вокруг зловещий лес.

Чем ближе мы подходили к забору, тем громче раздавался лай в псарне. Там девка, лет так осьмнадцати, едва удерживая котелок, кормила собак, что были чуть ли не больше неё. Да каких славных! Таких борзых я в жизни не видывал. Не каждый состоятельный дворянин мог позволить таких.

– Доброго вечера, барыня! Вот гостя к вам привёз. Говорит, с посылкой.
Девушка подняла на нас взгляд. Медленно, словно оторвалась от вышивки. Даже по колено в грязи ей удавалось сохранять благородство.

– Трофим! Опять картину? – севший голос хозяйки сильно контрастировал с кукольной внешностью.
– Да, конечно… Три… – промямлил я, смутившись её глаз, диких, как у тех псов. Хозяйка стала мрачнее тучи.

Одним движением она сдвинула в сторону мешки на ближайшем столе. Судя по кровавой дорожке в них были завернуты туши. Возможно свиные. Зловоние пропитало их насквозь. Дед, конечно, тоже натравливал собак. Но чтобы на тухлятину…

– Показывайте.
Я выложил на стол три пейзажа, что грел у сердца несколько дней. На измаранном столе творения недоучки выглядели ещё более позорными. Но это же все равно картины! Они не заслуживали такое обращения! Как я, человек искусства, опустился до такого?

Критично хозяйка осмотрела их.

– Скажите честно, кто так жестоко надо мной шутит?
Она схватилась немытыми руками за одно из полотен и швырнула под лапы псам. Я тщетно потянулся спасти творение, пускай и дешевое. От влаги краски тут же поплыли и холст медленно превратился в цветное пятно.

– Что вы имеете в виду?
– Ко мне уже месяц ездят торговцы. Одни и те же картины привозят! Трофим! Подтверди!
Извозчик окинул взглядом полотна и утвердительно кивнул. Меня же пробил холодный пот. Хозяйка не лукавила, говорила сквозь зубы, словно была уже на грани. Но в тот момент я мог поклясться своими последними копейками, что отношения к этому не имел.

– Марина Дмитриевна! Гости ждут. Пора! – раздался голос со стороны входа.
– Трофим, вас сейчас в дорогу не пущу. Но увози его завтра же. И чтобы его духу здесь не было!

Марина Дмитриевна скрылась из виду, и Трофим, усмехнувшись, похлопал меня по плечу.
– Не держите на хозяйку зла, Борис Борисыч. На ней вся деревня держится. Недавно, как назло, в лесах стало меньше… ну… добычи. Она и без этого охоту ненавидит.

До охоты дела мне не было. Три картины не проданы! И то, в целости только две. Итак в долгах, как в шелках, а теперь ещё расплачиваться за испорченный товар.

Даже с наступлением тьмы обида и возмущение не желали исчезать. В гневе я наматывал круги по крошечной гостевой комнате. Спать желания не было. Стоило только закрыть глаза, как мне на лоб начинали сыпаться призрачные монеты. А над душой появлялся дух деда и приговаривал – “наследство всё прокутил”.

Желание справедливости пересилило разум. Внутри я решил: не уеду, не продав эти проклятые картины. В голове родился план рассказать всё как на духу: и про долги, и про цены. Может чувство жалости ещё обитало в её зачерствевшим сердце.

Ночь была лунной. Я решил прогуляться. Прохлада уже проникала сквозь одежды и заставляла ёжиться от каждого дуновения ветерка. Вроде бы все было спокойно, но легкое перешептывание листьев вызвало у меня мурашки. Однако, тогда мной овладел ужас посильнее страха перед нечистью – ужас разорения.

Около часа я бродил по лесу, пока за пригорком не увидел знакомую барышню в окружении псов и охотников. В бледном свете луны можно было разглядеть, как Марина Дмитриевна направляет дуло двустволки в пустоту леса. Остальные, развалившись на траве, начищали ружья или бродили по периметру небольшой опушки. Царила гробовая тишина. Вся эта мрачная атмосфера была непривычной. Неужели обычная охота могла приносить столь негативные эмоции?

– Бежит! Бежит! – раздался крик. Грянули выстрелы.

По лесу нёсся человек. На трех конечностях. Правая рука, левая нога, правая нога. Ещё и весь бледный. Точно обескровленная туша свиньи. Нет, это был даже не человек.

Существо скакало и ловко уворачивалось от пуль. С легкостью оно запрыгнуло на одного из дворян и как бы обхватило его голову животом. Раздался хруст. Мужик пал ниц. Замертво. Я оцепенел.

Красные глаза снова искали жертву. И, единственный безоружный, я стал легкой мишенью. Тело твари выгнулось под странным углом, и она понеслась ко мне.

Противный свист раздался ночному лесу. Стая гончих прыгнули на тварь и стали грызть прогнившее тело. Одна из собак пригвоздила меня к земле, но, когда холодный нос коснулся пульсирующей шеи, она понеслась к другим расправляться с чудищем.

– Мы их на мертвечину натравливаем! Чтобы таких, как вы не убить. Тех, кто не слушает мои истории, – прокричал извозчик, несясь ко мне. – Земли тут проклятые. Издавна самоубийц и им подобных тут оставляли. Заложные покойники они. Не отпели их и теперь не отпеть. Раньше отстреливали постольку-поскольку. Когда денег не осталось – пришлось открыть охоту. Богачи хорошо платят за такие развлечения.

Позади него Марина Дмитриевна добила чудовище из ружья. Толпа дворян зааплодировала, как в театре. Задумавшись, она взяла голову заложного и, как фрукт, начала вращать его во все стороны.

– Трофим… – обратилась она к извозчику. Лицо её стало белее луны над нашими головами. – Это же тот, что три недели назад картину привёз. Боюсь кто-то из наших решил по живым пострелять. Численность заложных увеличить.
– Так, а может они в тихую посыльных отстреливают? – предположил извозчик. – Если так, то боюсь заказать далеко не картину хотели, а вас, Борис Борисыч. Не даром вы прямо к охоте прибыли.

Язык не двигался. В разуме была лишь картина трёхногого чудовища, разрываемого белоснежными клыками.

– Как много людей безумных. Разве нормальный человек сможет спокойно стрелять по этим, – сказала Марина Дмитриевна и кивнула в сторону твари. – Вы знаете, кто передал вам эти картины?

Сил хватило лишь, чтобы покачать головой. Я не знал и даже не думал об этом.

– Мы заплатим двойную цену. За картины. Уезжайте, по добру по здорову. Трофим! Надо будет наших охотников проверить, пока у нас не развелось больше тварей. Клянусь, когда-нибудь я с этим покончу. С охотой этой…

Дальше все было как в тумане. Кто-то предложил мне посмотреть, как стреляют в утопленниц. Кто-то давал водки. Но Марина Дмитриевна настрого запретила кому-либо ко мне приближаться. С рассветом меня отправили обратно, под молчаливые взоры людей.

Казалось бы, я получил в два раза больше, чем планировал. Но нечто мрачное беспокоило меня. Эта история была наспех нарисованной картиной, похожей на те, что я продавал. В некоторых местах было сложно даже разобрать контур.

Зачем вообще нужен этот цирк с картинами? Запутать? Какой дворянин будет так заморачиваться, чтобы убить пару людей? Душ же у них немерено… И почему не местный народ? Своих кому-то жалко? Может дело в самих чудовищах? Их же десятками отстреливают за огромные суммы. Но, что важнее…

– Трофим… получается тех торгашей в деревню, как и меня, вы привезли? И вывозили их тоже?

Но извозчик всю дорогу молчал, кибитка скрипела. Пока не остановилась посреди чащи.

Что будет, если заложные покойники пропадут? Что будет с деревней, если охота прекратится?

*Зало́жные поко́йники — по славянским верованиям, умершие неестественной смертью люди, не получившие после смерти успокоения.