09.11.20... г. Сб.

Всему на свете рано или поздно приходит конец. Живи с осознанием этого, и тогда удары судьбы не застигнут тебя врасплох и не смогут разорвать в клочья душу и сердце.

Телефон не молчал. Пикали сообщения из ватсапа, звоном гонга объявлялась спамная реклама, которую я никак не мог заблокировать, приходили уведомления из фейсбука. Народ готовился к лыжному сезону и вовсю постил в ленте предложения, куда бы поехать катнуть на выходные, а то и на подольше.

Ноябрь ещё только начинался, но на улицах уже пахло мандаринами, магазины обвешивались гирляндами лампочек, кофейни предлагали глинтвейн и горячий имбирный чай.

Я сидел сегодня дома. С самого утра заканчивал взятую домой работу и поминутно заглядывал в тот, самый важный для меня чат, который был моей главной связующей нитью. Звонками мы с ним почти не пользовались. У нас обоих часто не было возможности поговорить - вокруг были люди, дела отвлекали, параллельные звонки. Мы не были свободны в разговорах вслух вне своих домов, поэтому писали друг другу так часто, как могли.

Но последние недели я с чуткостью преданного пса улавливал перемены. Так, наверное, животные предчувствуют надвигающееся землетрясение или цунами. Как тогда, в Таиланде, где я был с родителями. К нашему счастью, в тот день мы уехали на экскурсию вглубь страны. А когда вернулись, на месте нашего отеля были одни обломки. Да и всё побережье тогда казалось сплошным апокалипсисом.

Сегодня с самого утра чат был скорее мёртв, чем жив.

«Доброе утро, солнышко».

И мой ответ: «Доброе утро, как ты спал? (kiss)»

Я ещё продолжал что-то писать. Кидал ссылки из ютуба, музыку, фильмы, спрашивал его мнение, называл людей и смеялся. Как обычно, у нас не совпадали выходные. Он почти всегда работал в субботу и воскресенье. Я, чтобы побыть с ним целый день, ухитрялся вырвать дни из рабочей недели, рискуя своей головой, наживая неприятности и усложняя без того непростую ситуацию, в которой находился у себя на работе. Я не говорил ему. Не хотел лишней напряжённости в разговорах. Лёгкость - вот что я считал залогом прочности отношений. Я старался, чтобы в нашей с ним жизни было поменьше драм.

Сегодня он молчал в ответ или отделывался короткими фразами. Я держался на грани - «я всё понял, и я не понимаю ничего». В последнее время ссоры по мелочам накатывали на нас внезапно. Мы говорили друг другу слова, которые тяжело было забыть даже после взаимного прощения и примирения. Я не хотел ссориться ещё и сегодня. Знал, что он идёт куда-то на день рождения, но подробностей не выяснял. У нас почти не было общих друзей, и к лучшему, возможно. Это давало мне ощущение безопасности. Я сам собирался сегодня в клуб со своими друзьями. Тяжёлая неделя на работе и напряжение в отношениях требовали выхода. Хотелось напиться до беспамятства, чтобы хоть на мгновение перестать думать, прокручивать ситуации, мусолить слова, возможные и невысказанные ответы.

Почему самые удачные, тонкие и язвительные слова приходят с опозданием? Когда твой оппонент уже удалился и спор нашёл свой конец или исчерпывающее решение... А ты всё ещё думаешь, переживаешь, продолжаешь внутренний диалог, который по сути своей является монологом.

Только недавно, после очередной бурной ссоры, которая чудом не привела нас к разрыву, мы написали друг другу очередные признания в любви. Мы действительно испытывали эти чувства и, подчиняясь порыву, изливали друг на друга нежность. Сначала написал он. Через день, то есть сегодня утром, - я. Он ответил:

- Я видел. Я тоже тебя люблю, сердце моё. - Но что-то в его словах меня зацепило. Какой-то оттенок. Не то холодности, не то усталости. И вот он молчал. Молчал уже несколько часов.

Мне уже надо было ехать. Такси ждало внизу. Мой друг Пашка Белявский наяривал мне по телефону, требуя поторопиться, а я, одетый и обутый, всё смотрел на экран и ждал, не решаясь написать сам. Потом все-таки набрал: «Хорошо тебе погулять там (kiss, kiss, kiss)».

Из дома я вышел с тяжёлым сердцем, предчувствуя если не катастрофу, то нечто похожее. Словно был какой-то предел или даже барьер, который мы не смогли перешагнуть, чтобы быть вместе и жить дальше.

Он знал, что я жду его слов. Знал, что я не могу без него больше двух часов. И от этого его молчание приобретало оттенок намеренной жестокости.

Когда-то, держа меня за руку, он сказал: «Если бы ты был со мной, я не отпустил бы тебя ни на минуту. Я сделал бы всё, чтобы ты видел только меня и даже не думал смотреть в сторону». Так и случилось.

Я не смотрел по сторонам. Всё в моей душе всегда восставало против этого. Хотя среди геев, насколько я знал, неверность - не такая уж редкость. Да и самому мне не очень-то верилось в крепкие и длительные отношения. Это всё в книгах или в кино красиво - жили они долго и счастливо и умерли в один день. В жизни всё сложнее. Намного.

Предательство, измена отталкивали меня ещё и своими последствиями. Не то что бы я не замечал красивых людей и не хотел их. Но я не смог бы пережить угрызений совести, необходимости скрывать, неизбежного разрушения тех отношений, которые у меня были и которыми я так отчаянно дорожил. Потому что понимал уже, насколько мне сложно вообще иметь хоть какие-то отношения.

Садясь в такси и пропуская мимо ушей возмущённые вопли Пашки и его брата, я вдруг ужаснулся очевидной мысли. Я больше не чувствовал его любви.

Нет, секс по-прежнему был потрясающим. Таким, после которого я пару дней ходил под впечатлением - физическим и душевным. И в то же время что-то неуловимо ускользало от нас, просачивалось сквозь пальцы, как вода.

Может быть, азарт? Ему нравилось завоёвывать, нравилась та, ни с чем не сравнимая острота ощущений, как на охоте. Когда он только подбирался ко мне с осторожными намёками, стараясь не спугнуть добычу, когда вычислил меня из многих. Сейчас я был завоёван прочно и до конца.

Я, в принципе, мог обходиться без его внимания и больше пары часов. Чувствовал при этом даже какую-то свободу и покой. Но как только начинал осознавать эти ощущения, неодолимое притяжение влекло меня к нему, причиняя при сопротивлении почти физическую боль. Я не мог оторваться.

Пытался? Да. Его слова обычно ранили меня так сильно, что у меня действительно начинало болеть сердце. В двадцать четыре года испытывать сердечную боль как при приступе - перспектива ужасала меня. Я не понимал, почему чувствую так сильно, так остро, пытался рвать нити, которые нас связывали, удалял всё, что напоминало мне о нём, и не мог дышать. Скучал я отчаянно. Чувствовал себя больным до тех пор, пока не возвращался, чтобы услышать его слова, увидеть его глаза, коснуться его плеча и губ. Так что, в конце концов, он начал подсмеиваться надо мной. А я понимал, что он прав, презирая меня в глубине души. Я сам презирал себя. Оправданием мне было только одно - я любил его.

Где-то услышал: «В каждом человеке спрятан садист. И быстрее всего он выходит наружу, когда кто-то всецело зависит от него». Я зависел от него. Он говорил, что тоже. Может быть, так было. Но не сейчас... Уже нет.

Я любил его, но не любил свою любовь к нему. Больше не любил. Где-то в глубине души мне, наверное, хотелось разрыва, но всё время что-то удерживало меня от решающего шага. Да и хотел ли я этого на самом деле? Не знаю. Возможно, мне нужен был какой-то толчок извне. Потрясение, которое вырвало бы меня из этой липкой сосущей паутины. Или не нужно было... Иногда я окончательно переставал понимать, чего же я хочу на самом деле.

В тот вечер в клубе я встретил Альберта.

Снова...