17-18.11.20... (ночь)

Сижу и думаю, напиться мне или нет. Что ещё делать? Спать не хочется. Пишу, пока могу писать. Вдруг не смогу когда-нибудь, и всё это умрет вместе со мной. А так пусть останется на память. Хоть осколки...

В прихожей я стаскивал кроссовки, держась за стену, и чувствовал взгляд Алекса. Затылком ощущал, как его глаза скользят по моей шее, лопаткам, пояснице. А потом сквозь пьяный туман вдруг услышал, что он затаил дыхание, словно перед прыжком, и едва успел обернуться. Качнулся от резкого движения, потеряв ладонью опору — стену. Он придержал меня, прижал к вешалке, где висела моя лыжная куртка. Лицо его было совсем близко, так что я мог разглядеть каждую ресничку и тень полуулыбки в уголке рта, до которого мне до смерти хотелось коснуться языком, попробовать на вкус. Всё-таки я уже долго был один.

В его взгляде, тёмном, напряжённом, я вдруг увидел как будто вопрос и не выдержал — потянулся и прижался к уголку губ, лизнул легонько, чувствуя, как он приоткрыл рот, задерживая дыхание, впуская мой язык, осторожно прикусил его нижнюю губу, ощущая ответное движение его языка мне навстречу. Я чуял запах спиртного, не разбирая уже, от него или от меня, но этот резкий запах тоже заставлял в моей крови шипеть и лопаться пузырьки разгорающегося узнавания и предвкушения.

Он отстранился, разорвав начатый мной поцелуй, и снова в глазах его мелькнула едва уловимая насмешка.

— Значит, я не ошибся. — Голос тихий, с хрипотцой. Видно, те же пузырьки бродили и в его крови. — Весь вечер наблюдал за тобой, а потом понял, что чёрт с ним, проверю сам...

Это очень непросто — жить в маске. Научиться контролировать своё лицо, слова, взгляды, улыбку. Ты точно знаешь, что всё равно где-то выдаёшь себя, то ли сказанной фразой с чуть тягучим окончанием, то ли непроизвольным движением, когда словно избегаешь слишком тесного контакта с девушкой, то ли излишне пристальным взглядом, выхватывающим из толпы мужские лица. Спасаешь ситуацию насмешкой, мгновенно возвращаешься к привычному облику. Все знают тебя давно, и никто не обращает внимания. «Хочешь жить спокойно, учись играть, — предупреждал Вольга. - Особенно в твоей ситуации». Но тем острее и пронзительнее ощущение жизни, когда можешь хоть на несколько часов вырваться на свободу и быть самим собой, не прячась, не притворяясь.

Где-то на задворках сознания мелькнула мысль, что не стоит ничего делать. Опять подставлять себя и, возможно, его, когда мне с таким трудом удалось вернуть доверие отца. Насчет Ника я сомневался. Иногда он смотрел так, что мне хотелось срочно сесть на поезд Москва — Владивосток и убраться подальше от него и от того мрака, который я замечал в его взгляде. Но Алекс был уже так близко, так вкусно пахло от него дымом от костра и богатым запахом дорогого виски, и ещё тем его парфюмом, молекулы которого мой нос уловил, когда я подошёл здороваться. Так возбуждающе близко было его жаркое сильное тело, и смуглая шея в вырезе белой футболки, и загорелые руки на моих плечах, что я не хотел и не мог больше ни о чём думать.

— Мне надо в душ, — хрипло выговорил я и, не удержавшись, снова поцеловал его в середину сомкнутых губ.

— Иди. — Он кивнул. — Я чай сделаю. У тебя есть зелёный? Я с жасмином люблю.

Нравился ли он мне? Скорее — да. Это сейчас мне кажется, что он нравился мне всегда, во всех прошлых и будущих жизнях, если они у нас были и будут. А тогда притяжение ощущалось так ясно, словно в какой-то момент ещё там, на дне рождения, мы вдруг оказались слишком близки друг другу и встали на одну орбиту, подчиняясь тому зову, который кроме нас никому не был слышен. Его внимание будоражило меня, но там я не мог показать ни одним жестом, ни одним взглядом или словом, что что-то понял и чувствую. То, что он поехал со мной в город, показалось мне знаком свыше. Как будто нечто мягкой ладонью настойчиво подталкивало меня к поступкам, которых я и боялся, и желал.

Он подстерёг и перехватил меня, когда я выходил из душа, вытирая полотенцем волосы, и не увидел его на своём пути в спальню, угодив прямо в кольцо его рук. Не вырвешься. Полотенце упало на пол. Он прижимал меня к себе, и через тонкую ткань футболки я кожей ощущал плиты мускулов у него на груди, плотные крепкие мышцы живота.

— У тебя волосы колечками, когда мокрые, — удивленно улыбаясь, произнёс он, запуская пальцы мне в пряди надо лбом и властно притягивая к себе. Он смотрел мне прямо в глаза, и я видел разгорающееся желание в темноте его зрачков, чувствовал его в каждом движении рук, скользящих по телу, и сам трогал его, сгорая от нетерпения. Только мысль о том, что впереди ещё целая ночь и всё это только начало, останавливала его и меня от резких, поспешных действий.

А потом в темноте комнаты мне казалось, я видел черноту, затопившую его глаза, неотрывно смотрящие на мое запрокинутое лицо, и чувствовал пальцы в моих волосах, и движения его тела, вжимающие меня в сбившееся скомканное одеяло. Волна подступала, накатывалась неотвратимо, заставляя меня выгибаться, пока не затопила до слёз, выжигая всё на своём пути.

В утро следующего дня, разглядывая сонное лицо просыпающегося рядом Алекса, я понимал, что, наверное, те боги, сколько бы там ни было их наверху, в равнодушных небесах, дают мне ещё один шанс.

Напрасно, как оказалось. Нет там никаких богов.