Лишь твоему лицу печальное сердце радо.
Кроме лица твоего — мне ничего не надо.
Образ свой вижу в тебе я, глядя в твои глаза,
Вижу в самом себе тебя я, моя отрада.

Омар Хайям

***

*Flora Cash — You're Somebody Else (slowed)*

Прошло несколько часов с того момента, как Мэтт ушёл, а Дэвида забрали в больницу проверить нет ли повреждений черепа и наложить швы. Сэм и остальные помогли убрать беспорядок, который устроил Харрис, а вскоре разошлись по домам, ведь была уже глубокая ночь. Карен всё также осталась сидеть на сломанном диване в гостиной комнате, попивая своё теплое, отвратительное пиво. Последняя не разбитая бутылка оказалось совершенно невкусной. Она размышляла почему не стала говорить другим, что мужчина и вправду сожалел о содеянном. Уилсон увидела это в его глаза лишь на пару секунд до того, как просто сказать проваливать с её дома. Она оглядела комнату, её мебель и поняла, что ей не хватит времени и нервов, чтобы сделать из этого что-то симпатичное, под прежний дизайн гостиной. Поэтому оставив это на будущее, брюнетка поднялась и пошла на кухню. Её организму нужно, как минимум, что-то съедобное.

— Как хорошо, что я закупилась на днях, — отметила девушка, смотря на забитый холодильник и хватая апельсиновый сок с куриными крылышками, которые она собирается приготовить по рецепту мамы. А ещё сварить упаковку спагетти, что она купила ещё на прошлой неделе. Их никто не ел с того дня в этом доме.

Это её любимое блюдо с детства. Лидия — мама темноволосой — всегда готовила его для своих детей и мужа Джордана, который любил их также, как и Дэвид с Карен.

Женщина всегда любила кухню, как большинство людишек её пола. Миссис Уилсон закалывала свои длинные, почти что, белые волосы и принималась готовить еду. У неё всегда был один и тот же фартук, который ей достался от мамы: красно-оранжевый с бело-желтыми цветками внизу, края которого были обшиты золотистой тканью. Конечно он запачкался за все шесть лет. Но его спалили со всеми остальными вещами после похорон. Во время готовки с оливкового лица Лидии никогда не сходила улыбка тонких губ. Мутация её глаз — они были светло-голубыми, но половина радужки окрасилась в янтарный — светилась ярким светом. Женщина всегда улыбалась и не были и дня, когда улыбка, хоть и лёгкая, не озарила бы её лицо. Лидия заполнилась

Достав кастрюлю, Уилсон налила в неё воды и поставила закипать. Пока вода вскипает, Карен поставила на плиту сковороду, куда налила масла, но не зажигала спичку и не крутила «включатель», чтобы вышел газ. Кухонным ножом она разрезала упаковку куриных крылышек и, положив их в глубокую миску, пошла подбирать нужные приправы.

— Паприка, чеснок, черный перец и соль, — пересчитала брюнетка. пересчитывая упаковки в трясущихся руками. — И, конечно же, имбирь.

Бросив приправы на стол возле миски, как никогда бледная с появившимися слегка темными кругами под глазами, девушка пошла за ноутбуком, который, неожиданно для девушки, не пострадал, находясь в гостиной на журнальном столике.

— Flora Cash — You're Somebody Else, думаю, подойдёт отлично под моё настроение, — заметила кареглазая, вертясь на месте. — Сейчас бы послушать про то как я изменилась или удачно скрываю себя грустную. Тоскливо просто... вот и все.

Нажав на кнопку пуска песни, Карен на секунду закрыла глаза, успокаивая саму себя, которая просится наружу, чтобы зарыдать, показав скрытые эмоции, бросить всё, сесть и смотреть в одну точку.

Страх потери человека в одну секунду заполонил её сознание и никак не хочет оттуда убираться. Умереть из-за бутылки вина — самая глупая смерть.

Подойдя к столу и открыв абсолютно новые приправы, Уилсон высыпала немного по каждой, чтобы не переборщить, если будет это делать по одной. Затем, брюнетка закатала рукава и принялась перемешивать всё это вместе. Она делала всё очень усердно, ведь этот рецепт дает ей, как и грустный, так и родной флешбэк. Девушка каждый раз вспоминает теплую улыбку матери, и сама не может сдержаться, чтобы не заплакать. Но увы Карен больше никогда не увидит маму и отца, лишь на фотографии или могильной плите, читая их имя раз за разом, не прекращая.

Остановившись, темноволосая подняла голову и посмотрела в потолок. Забытые воспоминания начинают всплывать в памяти, которая была закрыта для них. Она не хотела ощущать это снова и снова; вспоминать ту боль, той день августа: солнечный, жаркий. Как бы его хотелось убрать с календаря. Забыть о существовании этого месяца. Он навевает слишком много отрицательных эмоций.

— Ладно, — выдохнула кареглазая. — Продолжим то, что уже начали.

Глянув на воду, которая закипела, Уилсон отстранилась от миски и взяла упаковку пасты в руки, открывая её и закидывая макароны в кастрюлю, отмечая время и те восемь минут, что написаны на картоне.

И снова вернулась к крылышкам, куда уже стоило бы добавить два главных компонента: имбирь и любви.

Перемешав всё опять, Карен подошла к сковороде и зажгла спичку, прокрутив немного газа.

— Так, ещё три минуты, и выключаю макароны, — прошептала девушка и оперлась о столешницу, ожидая, когда масло нагреется и не начнёт «стрелять».

— Ай, — капля масла «стрельнула» ей по руку так, что брюнетка отпрыгнула. — Ладно, пора выключать спагетти.

Девушка погасила газ и, взяв вилку, положила три крылышка на сковородку.

— Я не повар, но думаю, что они получатся очень даже не плохими и вкусными, — слабо улыбалась Карен, переворачивая крылышки вилкой на другую сторону.

— К столу, дорогие мои, — Лидия кричит с кухни, и девочка лет тринадцати забегает туда первая, чтобы отхватить самый лакомый кусочек.

Сразу за ней бежит её, на восемь лет младше, брат, который дует губки, когда увидел, что сестрёнка взяла то самое крылышко, которое ему понравилось больше всего.

— Не расстраивайся, Дэвид,  погладил своего сына по голове Джордан. — У нашей мамы всегда всё вкусно, не так ли?

— Господи, пожалуйста, не нужно, — шептала Уилсон, пока на её открытую совсем не зажившую рану вновь сыпали соль. — Зачем?

Темноволосая оперлась руками об стол, выгнулась в спине, смотря вниз. Она громко дышала. Ей снова стало невыносимо больно.

Эта боль не уходит. Она всегда с тобой, каждый раз напоминая о себе.

Поэтому Карен встала и утихомирила своё дыхание, выключила плиту и пошла к выходу на улицу. И всё равно, что время ближе к трём ночи — ей нужен покой.

Затем, накинула на себя кофту Дэвида и, взявши ключи к комоду, вышла во двор.

«Хорошо, что я не поставила тебя в гараж», — девушка обращалась к Шевроле отца, которое так ценилось в их семье. Семейные поездки в Алабаму — вот за чем скучала брюнетка: за ещё одним воспоминанием о главе семьи.

Нажав кнопку на брелке, что сняло сигнализацию с машины, Уилсон уселась за руль и выставила ключ в отверстие, проворачивая и заводя автомобиль. Следом, открыла окно. Ей хотелось холодного ветра. Мотор гудел и темноволосая, развернувшись, поехала на своё место, где она может подумать; провести время и ей там точно никто не помешает, ведь это тихий заброшенный уголок Грейз-Хиллс. Даже, если там база Харриса; даже, если там будет сам Мэтт.

Вот она минует больницу, где сейчас находится Дэвид, а вон уже маячит своим светом дом хозяина фермы. Там кто-то есть, но Карен наплевать. Она приехала в своё излюбленное место.

Девушка остановилась и заглушила машину, встав на середине дороги. Она слишком долго не вспоминала родителей. У неё разрывается сердце и тело от отрывков в её голове. Она очень их любила...

Любит.

Сейчас брюнетка совершенно другая: не вспыльчивая, не упрямая, без счастливой улыбки на лице, без фирменного блеска в глаза, ведь его заменяют слёзы — непривычно противоположная сторона девушки.

Уилсон решила выйти из машины, где уже шёл мелкий дождь. Лета здесь нету, как и зимы. Осень — вечная пора, что царствует на улицах городка. Такая же тоскливая, унылая и печальная.

Скоро август. Ненавистный месяц. Как его вычеркнуть? Стереть со всеми эпизодами жизни, что напоминают ужас — чувство, которое сохранилось в глазах темноволосой.

Карен смотрит в небо. Скоро рассвет. Сегодня оказывается полнолуние. Где-то воют волки. Меланхоличная атмосфера.

— Две из этих звёзд — вы. Надеюсь, вам там хорошо, — прошептала девушка, сгибаясь пополам, глотая крик, который проситься наружу.

Она уже давно рыдает в три ручья. С сердцем, которое разрывается и погибает без родителей и их любви, ласки, поцелуев и сказок на ночь о прекрасных принце и принцессе со счастливым концом.

— Мама...

Брюнетка садится на землю, прислонившись к машине. 

Папа... 

Волны безнадёжности и горечи поступают в несчастное сердце. От этого начинаешь задыхаться. Хватать желаемый воздух. Чувство схоже с болезненным спазмом, ведь знаешь, что пройдёт. Не забудется, но станет легче. И сердцу, и душе, и мыслям — всему.

Уилсон закрывает рукой рот, сдерживая всхлипы. Закрывает глаза, иначе нельзя. Ей хочется одного: заснуть, а проснутся с мамой, папой и братом за кружкой малинового чая и разговоре о планах на день, плавно переходя в возмущения отца о её работе, что заставляет слабо улыбнуться.

— Почему она там так долго? — спрашивает Дэниел у Сэма, которые всё это время наблюдали за машиной Карен. — Что Уилсон здесь делает в четыре часа ночи?

— Это её место. Здесь хорошо видны звёзды, — Сэм смотрит на наступающий рассвет, переводя взгляд на Шевроле. — Это её слова.

— Она ещё не уехала? — поинтересовался Мэтт. — Какого чёрта Уилсон делает?

— Скорее всего, думает почему мы опять здесь, с тобой занимаемся тем, за что можно и сесть, — пожал плечами Сэм и подошёл к окну, откуда лучше видно девушку. — Чёрт возьми!

Волкер выругался и побежал под недоумевающие взгляды Мартина и Харриса к брюнетке. Он увидел, как она плачет.

У неё шумит в ушах, а тело кидает в дрожь, подобную при лихорадке. Чувствует металлический вкус во рту. Как сковывает душу.

— Хватит, — кое-как вымолвила Уилсон, приподнимаясь и встречаясь взглядом с Сэмом, который остановился, смотря на неё. — Сэм? Что ты здесь делаешь?

— Я бы это спросил тебя, Рэнни, — осуждающим взглядом проводит по заплаканному лицу девушки, фиксируя его на её красных глазах. — Почему ты плакала?

— Она плачет, — бросил Дэниел мужчине, стоящему в конце коридора. — Вероятнее всего, из-за родителей. У неё больше нет причин, чтобы порыдать.

— Всё равно, Сэм. Мне наплевать и тебе следует, — Карен вытерла рукавами кофты свои щёки, потянулась к ручке двери автомобиля. — К тому же, ты сам знаешь причину моего, не так частого, плача.

— Рэнни..., — прошептал брюнет, подходя к девушке. — Иди ко мне.

Сэм позвал брюнетку в свои объятия. Теплые, сочувствующие, родные.

— Их нет. Больше. Никогда, — Уилсон снова расплакалась на плече у парня, обнимая его всё крепче и крепче. У него прекрасно вкусный запах. — Мамы и папы.

Дэниел отошёл в сторону, ведь слышать рыдания Карен очень тяжело. Она не плачет так часто, чтобы привыкнуть к этому. Но когда это происходит: от её всхлипов, болезненных стонов, слов потери, боли в глазах, дрожании тела становится больно самому. Как будто, забираешь всю её горечь себе. Чувствуешь всё на своей шкуре. Каждую крупинку боли. От этого у самого начинает болеть и разрываться сердце.

— Я знаю, Рэнни, — шепчет Сэм, гладя её волосы и спину, пытаясь успокоить это дрожание. — Тише. Прошу, перестань плакать.

— Мне больно от того, что их нет рядом, — закусила губу Карен, сдерживая очередной всхлип.

— Поверь, мне тоже больно смотреть на тебя. Успокойся, пожалуйста.

— У меня нет сил, понимаешь.

— Ты должна их найти. Время не лечит, поверь уж. Мы все уйдём в иной мир рано или поздно. Никто и ничто не бессмертны, кроме любви и желания жить, — Сэм старался подбирать красивые слова, чтобы девушки слушала и не плакала. — Когда и ты, Карен, встретишь их там. По не сейчас. Я не готов тебя отпустить.

— Скоро август, - прошептала девушка, останавливая слёзы и вытирая их ладонью.

— Я помогу тебе пережить его.