Новый семестр начинается с составленного через одно место деканатом расписания. Квентин закатывает глаза, видя количество окон, а временами и пар на неделе. Рядом стоит Пак Хёмин, их староста, и конкретно охеревает от увиденного.

— О, Питтс! — восклицает девушка, тыча своим синим длинным ногтём в расписание. — Нам его на культурную антропологию поставили, прикинь.

Квентин не отвечает. Отходит в сторону и бьётся головой об стену.

— За что мне всё это? — сипит он куда-то в бетонную стену и думает, что в пору бы удавиться. — У нас по ней зачёт? По этой грёбаной антропологии? — отрывается он от самовредительства.

— Экзамен, — будничным тоном сообщает сокурсница. — Ты в порядке, Квентин?

Квентин отрицательно качает головой, и ему кажется, что кто-то свыше решил над ним поиздеваться.

— Я что, в прошлой жизни монстром был? — бурчит он в стену. Кто-то хлопает его по плечу, и Гриффит смотрит взглядом, полным ненависти, на своего лучшего друга, а по совместительству одногруппника — Эрик Дама.

— Что случилось?

— Питтс случился, — цедит он сквозь зубы и нарывается на недоумённый взгляд старосты.

— Ты чего, он же такой крутой препод! — В Хёмин просыпается фанатка, и от этого зрелища его тянет блевать. Эрик успокаивающе хлопает друга по плечу, будучи в курсе всей ситуации.

Домой Квентин возвращается около семи вечера. Он сильно удивляется, когда понимает, что помимо его кроссовок в прихожей стоит пара знакомых туфель.

— Ма-а-ам, ты дома? — Квентин проходит в свою комнату и бросает сумку с конспектами на кровать. Щёлкает замок соседней комнаты и оттуда выходит ухоженная женщина, на вид которой не дашь больше двадцати пяти — спасибо филигранным уколам пластических хирургов. — Давно не виделись.

Женщина улыбается. От неё сильно несёт ароматом от Паломы Пикассо, что вызывает у Квентина тошноту, точно так же, как и ярко-красная помада на губах и этот псевдотёплый взгляд — за три года на психфаке он научился замечать за людьми слишком много деталей, что кричат о поведении куда больше, чем слова и взгляды. Он видит только то, что Колетт устала, а также дискомфорт, будто видеть сына для неё сродни китайской пытке водой.

— Как поживаешь?

—В порядке, как видишь.

— А Олли? Как она?

— Мам, мы уже полгода как расстались.

Тебя хоть что-нибудь интересует, кроме себя?

— Прости, — неловко кусает она губы и тут же отвечает на звонок, звук которого разрезает не успевшую заплыть неловкостью тишину. — Да, Хёсу, я слушаю.

Женщина отходит в сторону и, как успевает понять по интонации, звонит не подчинённый, а очередная жертва чар его прекрасной maman. Наверное, моложе. Наверно, красивее предыдущих. Наверно, он тоже будет несчастлив, если, конечно, он не альфонс, которых его мама за свою жизнь повстречала достаточно.

— Мам! — резко говорит он, заставляя женщину у окна замереть с трубкой у уха и бросить короткое «я перезвоню».

— Ты что себе позволяешь? — пыхтит Колетт и подходит ближе к сыну, тыча в грудь парня идеально отполированным ногтём. Колетт вообще вся идеальна. Костюм, фигура, причёска, макияж, манеры — вся она сродни иконе. — Не лезь на рожон. Тебе что, недостаточно тех денег, что есть у тебя на счету?

— Мам, я всего лишь позвал тебя, — начинает Квентин вкрадчиво, опуская голову и аккуратно убирая руку матери от груди. — А насчёт денег... Я их почти не трачу, ты же знаешь. Долго ты ещё будешь так бегать из угла в угол, а?

— Да ты... да ты... Весь в своего папашу!

Квентин не злится. Он чувствует себя, как море в штиль. Но в то же время совесть противной старухой стучит клюкой где-то внутри.

Не заставляй меня хотеть тебя ненавидеть, мама.

— Что такого в том, что я похож на отца?

— Растёшь таким же безответственным, — плюёт она.

— Ну, мам, в отличие от других он не побоялся взять на себя ответственность и жениться на тебе, когда выяснилось, что ты беременна мной.

— Этот брак ничего нам не дал. Посмотри на нас. Где я и где этот чёртов менеджер турфирмы? Между нами всегда была пропасть!

— Кажется, мы говорим о разных вещах. Мам, не заводись.

Женщина продолжает пыхтеть и вставлять свои аргументы ни к месту, причитая, какой у него никчёмный отец. Квентин не понимает, что её так завело, ведь он просто позвал её, а в итоге их разговор вновь свёлся к отцу и какой Квентин неблагодарный, раз продолжает с ним общаться.

— Он бросил меня ради не пойми кого, — кричит Колетт. — И ты к ним, как к себе домой ходишь! Сдружился ещё с его блядской дочкой... Смотрела как-то фотографии. Квентин, скажи честно, ты специально?

— Он мой отец, и это нормально, что я хочу с ним общаться. Мне уже давно не пять лет, мама. В конце концов, его я вижу чаще, чем тебя.

— Но я работаю! — не выдерживает женщина. — Ты знаешь, как сложно держаться на плаву?

— Да, понимаю, только всё своё свободное время ты посвящаешь своим ухажёрам. Так было всегда. Ты вообще хоть как-то интересует моя жизнь? Тебя не волнует, что я могу когда-нибудь сдохнуть от передоза, потому что ты не будешь знать, что я делаю?

— Ты употребляешь? — шокированно произносит Колетт и резко задирает рукав его рубашки.

— Прости, мам, но тебе пора лечиться, — наконец не выдерживает он, вырывая руку, и исчезает в комнате, громко хлопает дверью, закрывая её на замок.

— Квентин, ты правда не колешься? Ты хоть понимаешь, как это отразится на моей репутации?

Он хмурит брови и надевает наушники, пытаясь заглушить недовольство матери и ту ярость, что бьётся огнём о рёбра.

Имеет ли вообще смысл пытаться найти с ней общий язык?