Собранный Намджун переступает порог отцовского кабинета, как и полагается, заранее коротко постучавшись, и поклонившись восседающему за рабочим местом старшему Киму, закрывает за собой дверь. К удивлению, отец оказывается не один. Джин, пришедшей часом ранее, незаинтересованно устроился на стоящем в углу кожаном диване. Как обычно, безучастный, разглядывает угрюмые картины на противоположной стене, мысленно приведя критике вкус старшего. В тонком искусстве он явно не знаток, хотя точно (собой же) убеждён в обратном, закупая редкие экземпляры художников тире преступников.

— Разобрался с делом Чхве? — не отрываясь от изучения документа, строго интересуется у сына. Они к отцу приходят с одной миссией - отчитаться, а о простых дружных посиделках и речи быть не может. Это уж совсем не об их семейке.

— Да, отец, — Нам встаёт прямо перед главой: руки строго по бокам, голос ровный, а лицо непроницательное. Точно солдат. Натренированный годами.

— Хан Ун ещё под следствием? — холодно продолжает расспрос, ставя подписи в углу договора.

— Он кантуется у меня, — равнодушно подаёт голос Джин, даже не глядя в сторону родственников, пальцами отбивая по подлокотнику незамысловатый ритм. — Дело рассматривают как совершение убийства в неуравновешенном состоянии, и скорее всего судья отправит обвиняемого лечиться, — и резко перестав стучать, наконец поворачивает голову к занятому родителю, зло усмехаясь, ехидничает: — как вы и просили, отец, мусор не выбросят в мусорный бак, а оставят вонять среди сломанной техники.

Ким Доджун неспешно откладывает позолоченную ручку на отполированный стол, и медленно оборачивается к старшему сыну, глядя презрительно, словно тот и есть вонючий мусор, а не высокооплачиваемый адвокат, перекрывающий задницы хладнокровным убийцам.

— Забыл с кем разговариваешь?

Намджун незаметно напрягся, обеспокоившись за дерзящего брата, и искоса кинул взгляд на равнодушного Джина. Совсем страх потерял, смельчак.

Хотя, за те годы, пока они росли с тираном отцом, всего навидали, натренировав как сталь: нервы, психику и так далее по списку.

И всё благодаря ежедневным поркам; безжалостным ударам по лицу за любое непослушание; частым наказаниям; и вплоть до недельных домашних арестов в комнате, с подачкой еды один раз в день.

Не жизнь, а сущий ад на земле.

Но у Джина давно уже нет страха перед внушающим ужас родителем, лишь чисто деловые отношения, и жгучая ненависть.

Спрашивается, а почему тогда не ушёл из семьи? Не отрёкся?

К сожалению, власть Ким Доджуна никто не отменял. Сыновья навсегда в его тесной клетке с острыми шипами по прутьям, что убьют, а не покалечат, попытайся ты освободиться.

И к каждому сыну с раннего детства равное (отвратительное) отношение, не взирая на возраст ребёнка. Тэхёну повезло меньше братьев, уже в пять лет лишили матери, и меньше всех дали должную заботу и любовь. Старшие братья старались возместить её своей, но не вышло. Тэхён ненавидит названную семью. Оно и неудивительно.

Джин под отцовский леденящий взгляд встаёт с места, и застегнув на три пуговицы серый пиджак, насмешливо отвечает:

— Хотел бы забыть, но увы, — и игнорируя злобно сжавшийся на столе мужской кулак, сообщает: — Позвольте откланяться, у меня сегодня ещё важное заседание, — и еле поклонившись мрачному отцу, направляется к выходу, напоследок похлопав напряжённого брата по плечу, мол, расслабься, не убил же он меня.

А Намджун весь на нервах (хоть виду не подаёт), смотрит на жутко мрачного отца, держащего молчание ещё несколько минут после ухода старшего сына.

Что-то раздумывает?

Плохо дело. Джину не стоило его провоцировать. На кон поставлена не только его жизнь и карьера, но и невеста. Если он не боится за себя, то как же Наён? Доджун и глазом не моргнёт, если захочет от неё избавиться в отместку дерзкому сыну. Ему это ничего не стоит. Вседозволенность не ограничивает в действиях, а годами намертво спящая совесть не проснётся, как не буди. Намджун знает, и уверен, Джин тоже. Однажды проходили через сей ужас. Люди учатся на своих ошибках, как Нам, но видимо старшему брату (всё ещё) всё ни по чём.

Как и младшему.

— Что там с Тэхёном?

Намджуну совсем не нравится пренебрежительный тон отца, когда речь заходит о младшем, но, ничего не поделать. Он ему помочь не может. Тэхён сам не позволяет.

И отвечать за него всё равно придётся.

— Чжоу временно снял его с должности руководителя клуба, и приставил к дочери личным телохранителем, с условием переезда в их особняк, и постоянного за ней наблюдения, — откуда офицеру известны подробности разговора, произошедшего всего четыре часа назад? Всё просто: у полиции везде свои уши и глаза, а продажные люди были, есть и будут всегда, пока миром правят деньги.

Доджун задумчиво смотрит перед собой, скрестив руки на груди, и вдруг довольно произносит то, отчего у Намджуна в сердце неприятно ёкает:

— Наконец-то он занялся главной целью.

***

В начале октября на побережье пляжа не так тепло, как хотелось бы, поэтому Сана быстро укутывается в кожаную куртку, под которой тонкая кофта персикового цвета, и чуть шмыгает носом. Из-за морского ветра щёки заметно покраснели, а светлые волосы растрепались. А ещё, ей немного холодно. Чудненько.

Остальные приглашённые на тусовку студенты видимо всему довольны: развалились на мягком песке, попивая высокоградусный алкоголь, и закусывают фруктами. Ну прям праздничный фуршет, а не пляжная вечеринка.

Что ж, они же типичные детишки мажоров.

Главный герой тусы весело проводит время в обществе трёх раскрепощённых старшекурсниц и близкого друга, время от времени перебрасываясь словечками с остальными гостьями.

Правда говоря, организованная вечеринка не так плоха. Дом ректорского сына рядом с морем (на частной территории), и они отдыхают на веранде, где накрыт большой стол с разнообразными алкогольными напитками и всякими закусками. На фоне же играет громкая попсовая музыка с колонок, расставленных по бокам от лестницы.

Ну а что ещё нужно беззаботной молодёжи для полного расслабления?

Сана снова шмыгает носом (лишь бы не простудиться!), коротко оглядываясь по сторонам, пока идёт другим путём поближе к морю. Туда, где нет столпления, и меньше народу. Уединение - самый лучший выход, если ты пришла на вечеринку без близких подруг и на зло бывшему.

Кстати, говоря о нём... что-то нигде его не вид-

Нет, стоп! П л е в а т ь. Сане даже не интересно, придёт он или нет. Вообще без разницы.

Минатозаки разглядывает чуть влажный песок под ногами, а затем переводит глаза на свои чёрные джинсы. И так пару раз, пока не решает просто забить. Ну испачкается, подумаешь, и что с того? Потом отчистит. К тому же, уже давно наступил вечер, осеннее солнце село за горизонтом, а никто внимательно рассматривать её задницу, облаченную в скинни, не станет. Тем более, нажравшись (а Сана уверена, её одногруппники, и не только, точно нажрутся, а не обойдутся простым "напиться"). Честно говоря, она тоже не против выпить чего покрепче, повысив продрогшую от холода температуру тела, и самую малость - отвлечься от неприятных мыслей.

В последнее время в её жизни появились трудности. И Сана не знает из-за чего именно. Однако поделиться переживаниями ни с кем не может.

И дело даже не в отсутствии слушателей. Нет. У неё ведь есть лучшие подруги, которые с радостью выслушают проблемы, и даже помогут с решением, но Сана не привыкла ни с кем делиться угнетающими мыслями. И тем более - просить о помощи. Возможно, она стала такой после смерти родителей? Какой бы хорошей не была дядина семья, быть удочерённой не самое радужное чувство. Пусть никто её дома не обижает, и заботятся искренне, девушка всё равно чувствует себя чужой и отчужденной. Хотя с виду кажется беззаботной, весёлой девчушкой, интересующейся лишь гулянками и ничем серьёзным. Но это совсем не так. И Чеён с Цзыюй в курсе тонкости души подруги, но всё равно в неё не лезут. Знают, если будет готова выговориться, сама поделится проблемами, зная, что её обязательно выслушают.

И как не странно, только с Чонгуком она однажды чуть разоткровенничалась, расслабленно лёжа на его груди, и бездумно ведя указательным пальцем по ней незамысловатые узоры, тихо призналась: — Я скучаю по родителям.

Гук тогда просто молча приобнял её, мягко поцеловав в макушку. Понял? Или решил так отделаться, мол мне не интересно? Сана не знает, да и не стала потом снова обнажать внутренние переживания. Они просто трахаются. Между ними не любовь. Это даже не отношения. Всего лишь похоть и ничего больше.

Сана мягко улыбается, когда замечает неглубоко зарытую в песок красивую, большую ракушку, которую видимо выбросило на берег от сильной волны. Заинтересовавшись, та пальцами выкапывает находку, и кладя на раскрытую ладонь, сначала внимательно рассматривает, а потом прикладывает к уху, прислушиваясь. Благо, шум от вечеринки не сильно мешает, ведь она находится от них достаточно далеко.

Губы Минатозаки снова тянутся в нежной улыбке, когда та прислушивается к бежевой раковине, и мерещится ей почему-то родительский смех, ласкающий слух, и подзывающий присоединится к ним. Сана помнит, как раньше они часто отдыхали на море. Она была счастлива ровно до пятнадцати лет, и с тех пор на сердце дыра.

Девушка грустно прикрывает веки, поддаваясь слуховым галлюцинациям, а лицо обдувает морской ветер, своей осенней прохладой пробираясь в самое сердце. На пухлых губах тоскливая полуулыбка, в голове родительский образ, а на душе безмерная пустота.

Никто не видел её настоящую, и вряд ли увидит. Сана хорошо прячется в своём крепком панцире. И по правде говоря, совсем не доверчивая, и мало кого пускает в свою жизнь.

Но Чона почему-то пустила... Привыкла к нему?

Нет, глупо влюбилась.

— Сана?

Девушка резко распахивает глаза, убирая ракушку с уха, и удивлённо вскидывает взгляд на стоящую рядом прилежную одногруппницу. Ли Дана. Весёлая, красивая и добрая. Но Сана с ней не особо близко общается. Ей кроме Чеён и Цзыюй больше никто не нужен. Они ей стали словно второй семьей, и девочки считаю также.

— Я принесла тебе выпить, — девушка протягивает Сане один из красных пластмассовых стаканчиков, и та коротко поблагодарив, откладывает ракушку на песок, и принимает напиток, и пока Ли осторожно присаживается сбоку, со своим напитком с руке, незаметно принюхивается. Мало ли. Сана редко принимает из чужих рук всякие напитки и таблетки, и тому подобное. Однако по запаху это вроде обычный коктейль. — Почему не присоединяешься к веселью? — интересуется Дана, попивая из своего стаканчика, а Сана мельком смотрит на неё, чувствуя как внутри нарастает жажда. Пить действительно хочется. — Там весело, — чуть кивнув в сторону веранды, уверяет та, и снова делает глоток.

Ладно. К чёрту всё! Сане холодно, и хочется хоть как-то согреться. Та в ответ девушке еле пожимает плечами, бросая короткое: «мне и здесь хорошо», и наконец делает на пробу глоточек. Смакует вкус на языке... вроде нормально. И пьёт дальше без опаски, а Ли внимательно за ней наблюдает, странно улыбаясь в стаканчик.

Дальше они пьют в молчании, и Сане наконец становится тепло.

И даже больше... жарковато.

***

Минатозаки понятия не имеет что с ней творится, но с каждой минутой становится чертовски жарко, а по телу расползаются странные ощущения. Девушка чувствует нарастающее ни с того ни с сего возбуждение, однако не знает с чего вдруг.

Как только Ли Дана оставила её одну, пред этим услужливо забрав опустошенный стакан, Сане стало дурно. И не свежий ветер и ни холод никак не помогал. Тогда Минатозаки решила поскорее поехать домой на такси, пока не стало окончательно хреново. Незаметно (и с трудом) обойдя высокую веранду (где веселились студенты), та остановилась, и прислонившись спиной к стене, схватилась за куртку. Невыносимо жарко! Но почему? Девушка начала дрожащими пальцами снимать с себя кожанку, чтобы хоть как-то остыть, и не раздумывая скинула верхнюю одежду на землю. Но и это не особо помогло.

— Всё в порядке, Сана-йа? — Хён У, словно выросший из ниоткуда, неожиданно приблизился к гостье, и взяв за подбородок нетрезвую девушку, приподнял, странно глядя в её потемневшие глаза. — Да ты неважно выглядишь. Иди со мной, отдохнёшь в гостевой комнате, — парень настойчиво схватил что-то буркнувшую под нос Сану за локоть, собираясь отвести к себе в дом через запасной вход, но не тут то было.

— Хён, куда ты её ведёшь?

Сана, которую бросало в непонятный жар, а в голове нарастала пустота, еле подняла голову, глядя на знакомую фигуру напротив. Сил вырываться из хватки наглого ректорского сына не хватало, поэтому она только снова подалась назад, спиной опираясь об поддержку в виде холодных стен.

— Гук-а, всё нормально, иди дальше веселиться, — расслабленный Хён У попытался незатейливо отделаться от младшего, перекрывая вид на еле держащуюся в сознание Сану.

— Живо отпусти её руку, — Чон злобно сверкнул глазами, смекая что к чему, а на скулах сердито заходили желваки. Он чертовски сильно зол, и ещё сдерживается лишь потому, что перед ним сонбэ.

— Да, бля, чего ты пристал? — внезапно взъелся Хён У, больше не намеривались сохранять лицемерное лицо, и дёрнув на себя полусознательную Сану, похабно оскалившись, предложил: — Если не станешь шуметь, дам её трахнуть и тебе, только после меня, конечно.

Один, два, три-

Да ну нахуй! К чёрту неподобающее отношение к старшим!

К чёрту образ хорошего мальчика!

Чонгук резко подаётся вперёд, и со всей силы врезает ухмыляющемуся уёбку по наглой морде. Тот сразу выпускает руку Саны, и мешком падает на спину, держась за кровоточащий нос, и жалостливо скулит в голос.

Ублюдок!

И упс, Гук "нечаянно" сломал нос извращенцу. Ой, то есть "уважаемому" сонбэ.

Презрительно сплюнув на лежащего на земле сукиного сына, Гук быстро подходит к ничего не понимающей Сане, и подобрав с песка куртку, накидывает на её плечи, а затем взяв на руки девушку, идёт к припарковой через дорогу машине. Хорошо, что он трезв как стёклышко. Да и вряд ли бы напился, ведь шёл на вечеринку с одной целью - присмотреть за Саной. Чёрт знает почему, но не мог он так просто оставить её в компании равнодушных уродов. Тем более без привычного сопровождения подруг.

И как оказалось - не зря.

Гук даже думать не хочет, что бы случилось, не подоспей он раньше времени. Вряд ли он бы отыскал Сану в доме у ублюдка Хёна.

Минатозаки в его руках вдруг начинает странно хныкать, и обвивая мужскую шею холодными руками, потирается кончиком носа об крепкую грудь, облаченную в чёрную футболку, поверх которой в тон ему кожанка.

— Что с тобой? — Гук непонимающе опускает взгляд на девушку, но когда та поднимает на него мутные, и чертовски возбуждённые глаза, матерится вслух, тут же останавливаясь на месте. Благо, они уже дошли до его тачки. — Ты приняла наркоту? — Чон опускает подругу на ослабшие ноги, и помогая опереться на дверцу машины, приподнимает за покрасневшее лицо.

На него смотрит совсем не привычная Сана.

Чонгук на мгновение сильно жмурится, и на эмоциях сердито бьёт кулаком по крыше авто, чем пугает Минатозаки. Та снова хнычет, лезя к недовольному парню с объятиями, из-за чего кожанка на плечах окончательно скользит вниз, падая на грязную дорогу.

— Тебе сколько, блять, лет, раз ещё не запомнила - не стоит ничего употреблять в незнакомом месте?! — Гук отцепляет от себя ничего не понимающую девушку, и чуть встряхнув за плечи, вынуждает посмотреть на себя. — Болит где-нибудь? — вразрез грубому тону, Чон мягко обхватывает её покрасневшее лицо большими ладонями, и беспокойно заглядывает в затуманенные глаза. Как бы не хотелось признавать, он серьёзно за неё волнуется.

— Мне так жарко, — Сана жалобно начинает оттягивать от тела тонкую ткань кофты, из-за которой кожа словно горит. — Я себя странно чувствую, Гуки.

Чонгук злобно вздыхает, не позволяя Сане снять с себя ещё и кофту.

Ну, приехали! Что ему делать? Видать ей подсыпали в напиток афродизиак, и теперь её так кроет. И Чон отлично знает, как она сейчас себя чувствует и что хочет. Но одно интересно, кто блять это сделал? Неужели Хён У? Этот уёбок всё подстроил?

От предположения раздражение Чонгука лишь нарастает.

— Да перестань ты раздеваться! — Гук сердито перехватывает её хрупкие запястья, не давая снова пальцами зацепиться за край кофты. А Сана в ответ смотрит на него так, словно он единственное, что она хочет и пойдёт на всё, лишь бы его заполучить.

И чёрт, такой взгляд Чона невольно заводит.

Парень гулко сглатывает вязкую слюну, медленно прижимая её сопротивляющиеся руки к дверце машины.

Раздражение потихоньку уходит, а на его место приходит (весьма некстати) влечение.

— Я отвезу тебя в свою квартиру, — Гук чуть сжимает нежные запястья, когда та дёргается к нему, и спокойно продолжает чуть охрипшим голосом: — вряд ли ты захочешь поехать к себе, находясь под кайфом. Или я ошибаюсь?

Закрыв глаза, Минатозаки прижимается затылком к автомобильному стеклу, шёпотом вздыхая: — а то ты не знаешь, чего я жажду сейчас больше всего...

Сана слышит как от произнесённых слов его дыхание учащается, а хватка на запястьях крепчает.

Пытается сдержаться? Взять себя в руки? Или опомниться?

Но в данный момент они оба желают лишь одного - как можно скорее сорваться с цепи, и насытить голод тела друг другом.

Только вот... друзья с привилегиями больше не в тех тесных отношениях.

Хотя, разве это сейчас важно?

Чонгук внезапно прижимается к ней всем корпусом, и горячо дыша в ухо, шепчет: — Ты сама меня послала, назвав незрелым мальчишкой, а теперь так просишь себя трахнуть?

Сана гулко сглатывает от его соблазнительного голоса, шепчущего вульгарные слова, и распахивает веки. Чёртово тело под кайфом ещё сильнее реагирует на его близость. Ни то чтобы раньше было иначе. Рядом с Чоном она всегда чувствует огромное желание прикоснуться к нему, обнять, поцеловать и просто быть рядом. Но сейчас, хочется чтобы он стал её воздухом, и она свободно дышала, пока лёгкие всецело не заполняться им.

Минатозаки сдавленно стонет, когда Чон неожиданно влажно лижет за ухом, самым её чувственным местом. Ноги предательски подкашиваются, и он, выпустив её руки, крепко хватается за мягкие бока, теснее прижимая к себе податливое тело. И даёт понять, он тоже сейчас чертовски сильно возбуждён. Из-за неё.

— А тебе не будет стыдно, если тебя поимеет какой-то неумелый мальчишка? — Чон сполна довольствуется нынешним положением Саны, ведь имеет возможность отомстить за её обидные слова. В ту ночь их ссоры она сразу ушла, даже не обернувшись, и не увидев, как горько ему стало от унижения.

Как она могла оскорбить его, если с удовольствием спала с ним, и сладко стонала, опять же, именно под ним? Чон всегда старался удовлетворить Сану в постели, хотя тот ещё эгоист. Но ему безумно нравилось видеть её лицо, полное блаженства, когда он срывал с неё стоны, вдалбливая в матрас, и нравилось наблюдать, как тяжело вздымается и падает её красивая грудь от частого дыхания. Сана чертовски сексуальная, особенно во время оргазма. И Чонгук никогда ей не признается, что никто кроме неё так сильно его не возбуждает.

— Гуки, — тянет Сана, захныкав, и начинает тереться об него, заставляя уже действовать, но Чон так легко не сдаётся.

Пришло время сладкой мести? А вот и да.

— Я возьму тебя прямо на заднем сиденье своей машины, если ты возьмёшь свои слова обратно, детка, — Чон дразняще хватает её за ягодицы, сжимая, отчего Сана тихо стонет, сильнее к нему прижимаясь. В голове так пусто, а от жары теряется весь остаток разума. Но Сана не Сана, даже если в столь откровенный момент не поставит Гука на место.

— Не дождёшься. Не удовлетворишь мои потребности, удовлетворит кто-нибудь другой. Нашёл мне проблему.

Ох, она снова настроилась на режим стервы.

На любимый Чонгука режим.

Крепкая хватка на попе становится куда властней, отдавая приятной болью. А Сана довольно тянет губы, утыкаясь ему в грудь, таким образом пряча лицо. Гук ревнивый, хоть постоянно это скрывает.

Глупый, глупый мальчишка.

— Я тебя так оттрахаю, что вся дурь навсегда из головы вылетит.

Тихий смешок, который резко превращается в удивленный писк, когда её неожиданно поднимают, и схватив под попу, удобнее перебрасывают на плечо.

Раздаётся звук открывшейся дверцы, и Сану осторожно запихивают в салон, и снова вразрез грубости, относятся аккуратно.

А Чон такой Чон.

Но, наконец-то они договорились.

Минатозаки спешит избавиться от тонкой кофты, из-за которой чувствует духоту, а Гук следом за ней пробирается в машину, и захлопнув за собой, торопливо поворачивается к Сане. Та уже в одном тёмном бюстгалтере, и чёрных джинсах, а светлые, длинные волосы красиво струятся по плечам и груди.

Блять.

Слишком горячая!

Рыкнув, Гук обхватывает ойкнувшую девушку за талию (синяки на теле точно останутся), и удобнее пересаживает на свои разведённые, крепкие бёдра. Да, обычно в автомобильном салоне тесновато для подобных занятий, но не в его джипе. И это один из многочисленных плюсов его дикой малышки.

Чон с жадностью разглядывает покрасневшее лицо Саны, и плавно ведёт вниз ладонью по её тонкой шее, и останавливается на упругой груди, чувственно сжимая выпуклость через мягкую ткань чёрного бюстгальтера.

Сана даже не представляет, как Гук успел соскучиться по ней... И не только по телу.

— Завтра ты мне объяснишь, почему разорвала нашу связь, — скорее требует, а не спрашивает соблазнительным полушёпотом глядя прямо в тёмные глаза, а попутно второй рукой тянется за девичью спину, и находя маленькую застежку, ловко расстёгивает (не впервой ведь). Сана издаёт тихий вздох, когда лямка белья медленно скользит с плеч. А Чонгук кончиком пальца зацепляет одну, и дразняще тянет вниз, полностью оголяя грудь.

В салоне становится слишком жарко.

А (уже лишняя) часть одежды оказывается метко брошенная на переднее сиденье, а Гук, нетерпеливо облизав языком губы, голодным взглядом ласкает аккуратные выпуклости. От одного их вида в штанах становится всё теснее и теснее. — Но если начнёшь упрямиться, я не отстану, пока не сдашься.

А от чего сдашься, не поясняет, но Сане и не надо. Она и без слов всё поняла.

Минатозаки закусывает нижнюю губу, когда Чон внезапно подаётся вперёд, и взяв в горячий рот левую бусинку соска, не сильно кусает, а рукой же ласкает вторую.

Этот гадёныш всегда нечестно играет!

Сана нетерпеливо ёрзает на нём, сводя с ума от желания, и Гук, оторвавшись от ласкание груди, поднимает на девушку потемневший взгляд. Зрачки полностью чёрные. Минатозаки гулко сглатывает. Почему он так дьявольски красив, особенно когда возбуждён?

— Приподними свою сладкую попку, детка, — Гук резко шлёпает по ней, из-за чего Сана пискнув, слушается. Ей самой невтерпёж. И чёрт знает, что тому виной: стимулятор либо её собственное желание.

Но судя по бешеному сердцебиению, дело не только в подсыпанном в напиток препарате.

Всё куда сложнее.

Тем не менее, молния и пуговица от джинс девушки подаётся тоже легко. Впрочем, как и его.

На припаркованной машине вдоль края малопроезжей дороги, где нет столбов с освещением, разгорается страсть. В салоне дорогущего авто, куда еле попадает лунный свет, молодые люди поглощённы необузданным желанием. Полностью обнаженные тела жадно изучают друг друга. А ненасытные поцелуи, несдержанные стоны и быстрые толчки, сводят их с ума.

Учащенный пульс; два сердце словно бьются в унисон; и одно желание на двоих - чтобы эта жаркая ночь никогда не кончалась...

***

Цзыюй долго ворочится на (к слову, весьма удобной) кровати, не зная как заставить себя заснуть.

Не получается.

В голове рой лишних мыслей, а для скорейшего покоя, надо бы бездумно уйти в мир Морфея, но... не выходит.

Мысли вновь возвращают (к удивлению) спокойному отцу, невозмутимо поинтересовавшемуся о самочувствии дочери. Затем пару минут молча сканирующему её бледное лицо, а после же молча вышедшему из палаты.

Даже не попрощавшись.

Весьма странное поведение.

Как и у... обеспокоенного Тэхёна.

Вздохнув, пациентка принимает сидячее положение на постели, удобнее прислонившись спиной к подушке. И включив ночник, тянется на тумбочку за выключенным мобильным.

В больнице жутко скучно, даже если ты в отдельной вип палате без каких-либо ограничений. Но всё равно скучно. А по словам лечащего врача, её выпишут лишь завтрашним утром. Но даже один день в стенах больницы, равняется к невыносимому году будто в заточении. Чжоу за это время успевает пожалеть о решении принять запретные таблетки. Однако, о намеренной передозировке в тот момент у неё и в мыслях не было, просто... так получилось.

Включив айфон, девушка удивлённо смотрит на тут же всплывший список непринятых вызовов и сообщений.

Абоненты разные.

Но большинство от одного конкретного человека.

Ким Тэхёна.

Цзыюй немного замявшись, всё же неуверенно нажимает на одно из присланных сообщений, и внимательно вчитывается.

[ 14:27 PM ]
"Эй, Куколка, что случилось?"

[ 14:35 PM ]
"Почему ты не берёшь трубку?"

[ 14:40 PM ]
"Какого чёрта ты поступила так опрометчиво?!"

[ 15:00 PM ]
"Прости... меня"

А дальше лишь пропущенные вызовы... И всё это до того, как он (прибежал) пришёл к ней в больницу.

Получается, он не врал, когда заявил, будто беспокоится о ней?

Да нет... быть не может.

Цзыюй растерянно роняет мобильный на одеяло, руками устало накрывая лицо. Чёрт, и как ей всё понимать? Гребанный Тэхён! Знал бы, как её достали его игры!

То издевается над ней, то использует, потом нагло лезет, а на другой день вдруг заявляется, уверяя, что беспокоится.

А ещё, он врал ей. По просьбе отца вёл за ней наблюдение, но делал вид, словно не следит, как за несмышлёным ребёнком.

Нашёлся тут, двуличный нянечка!

Осточертело.

От его игр дурно! И если она сейчас же не выговорится, заснуть уж точно не получится.

Отняв руки от лица, Цзы раздражённо берёт телефон обратно в руку, и лезя в список звонков, не раздумывая нажимает на один бесячий абонент.

В трубке слышится гудок... второй... третий... и наконец низкий голос с нескрытым удивлением (и беспокойством?) отвечает на вызов:

— Куколка?.. Что-то стряслось? С чего вдруг звонишь в позднее время?.. С тобой всё в порядке?

«Ты меня так бесишь...»

— Алло?.. Почему молчишь?

«Мерзавец...»

— Цзыюй..? Скажи что-нибудь...

«Не произноси моё имя так просто, гад...»

— Эй, ты... плачешь?

«Что? Нет, конечно нет, дурак! Какое ещё-»

Чжоу растерянно сжимает мобильный в ладони, и вздрогнув, ощущает как по щеке покатилось нечто влажное, и упало на руку, нервно сжимающее одеяло.

Что? Почему она плачет? Совсем на неё не похоже! Она ненавидит показывать свои слабости.

Тем более чужим людям.

Так как так вышло? У неё эмоциональный срыв? По-другому это никак не объяснить.

— Хочешь, я... приеду к тебе?

Цзыюй тихо всхлипывает, и вопреки собственному упрямству, спрашивает еле слышно, скорее у себя, нежели у него:

— Зачем ты мне?

Но он, как назло, слышит.

И Цзы кажется, она видит как нагловато он улыбается аккуратными губами, ласково отвечая ей:

— За тем, чтобы согреть в своих объятиях, и успокоить, Куколка.

И нет, Цзыюй никому не признается о том, как взволнованное сердце ему в ответ предательски затрепетало.