Чайная лавка госпожи Чан стояла между мирами. С одной стороны — Шицзинь, маленький человеческий городок на берегу реки. С другой — Демоническое Пограничье, мир вечной ночи, утопающий в искусственных огнях.

В заведении госпожи Чан всегда можно было найти редкие сорта чая, лучшие угощения и потрясающую развлекательную программу. Но славилась лавка не этим, а любовью хозяйки к коллекционированию и спасению глупых девиц, которые потом становятся в лавке служанками.

Девушки-служанки все до удивления безобразны: они платят красотой за нечеловечески долгую жизнь в теплом павильоне, где никто никогда не посмеет их обидеть. Тонкая вуаль скрывает искаженные черты, а янтарь на шее служит оберегом.

Госпожа Чан — демоница, но она была ею не всегда.

Когда-то она не помнила своего имени. Ее, тогда ещё далеко не госпожу, нашли на окраине дорожного тракта, перепачканной в крови. Тихую, растерянную, но совершенно не испуганную.
Красивая, утонченная и удивительно живая:  она не сразу поняла, что в ней что-то неумолимо изменилось.

Господин Мэн представился ее отцом. Привез в свой дом, объявил слугам, что потерянная дочь наконец вернулась. Когда он, улыбаясь излишне натянуто, покинул ее новые-старые покои, девушка долго сидела на кровати без движения. Рассеянный взгляд был устремлён в пустоту дверного проема.

Она чувствовала подвох, но словно все никак не могла за него ухватиться: роскошные комнаты, великолепные платья и вкусная еда — это предел мечтаний, одновременно отвратительно неуловимых и поразительно четких. Но чьих мечтаний? Ее?

— Мэн Гуан... — звала женщина в темных одеяниях, что представилась матушкой.

Испещренное морщинами лицо застыло скорбной маской. Едва ли в этих чертах можно было угадать радость от возвращения дочери.

— Это не мое имя, — тихий голос прорезал затянувшуюся тишину.

Уверенность в этом утверждении таяла с каждым мигом, но она пыталась цепляться хоть за что-то.

Это не ее имя.

Это не ее жизнь.

Но все почему-то уверены, что с памятью она потеряла и волю. Женщина в темных одеяниях смотрела с грустью, которая залегла на дне темных заплаканных глаз.

...Память возвращалась беспорядочно. С прикосновениями слуг, знакомыми запахами, отголосками сплетен. Она уже помнила Шу Чжао, знала, что он он был всей ее жизнью, но никак не могла найти в обрывках информации собственное имя.

Дочь семьи Чан. Младшая? Старшая?

«Единственная», — услужливо подсказывал шепот из глубин сознания.

И открывал все новые подробности.

О прекрасном телохранителе Императора, портрет которого впервые дева Чан увидела у торговца. Художник изобразил его на фоне зимнего сада, с сурово поджатыми губами и задумчивым взглядом медовых глаз.

Эти глаза заставили девичье сердце сбиться с привычного ритма.
Тот портрет дева Чан прятала в своей комнате, под стопками пустых холстов. Не пристало молодой девушке хранить мужские образы, но разве можно отказаться от такого соблазна? На долгие годы суровые черты поселились в ее душе несбыточной мечтой.

Пока однажды Император не отправил Стража Шу по поручению на границу. Его встречали как героя, вышедшего из легенд.

Дева Чан всегда хорошо умела плести чары. Тонкие нити заклинаний, почти паучьи сети, плотные, но совершенно незаметные. Диковинные миражи рождались меж ее тонких пальцев. Изумительные иллюзии — это дар ее семьи, тщательно скрываемый за масками средних, ни на что не годных заклинателей.

Она и не рассчитывала на то, что Страж Шу попадается. Сплела сказку, пугающе прекрасную, и лёгким взмахом рукава скинула ее на дорогого гостя. Тот будто и не почувствовал, повел плечом, да продолжил говорить.

В той сказке, насквозь лживой, от Стража Шу все отвернулись.

Люди не прощают ошибок. Если ты заслужил всеобщее обожание, то просто не имеешь права оступиться: тебя затопчут, как выросший у дороги цветок. И не имеет значения то, насколько ты прекрасен, если позволил пыли упасть на твои лепестки.

Много лет спустя дева Чан уже и не помнила, какую ошибку приписала своему возлюбленному. Однозначно благородно-возвышенную… Впрочем, не суть важно.

В той глупой сказке только она, дева Чан, осталась с клейменым Стражем. До конца хранила ему верность, отдавала всю себя, даже когда мир вокруг ополчился против Имперского пса. В той иллюзии она умерла за свою любовь, кинувшись на стрелу, которая предназначалась не ей. Страж Шу, впрочем, почти сразу последовал за ней, ведь недостатком стрел Империя никогда не страдала.

…это все он увидел ночью. И была та иллюзия столь реалистична, что Шу Чжао поверил, будто он и правда стал предателем. Будто правда любил деву Чан.

Будто правда умер, а боги дали ему второй шанс…

Вспоминать об этом было особенно горько.

Как не утаить тигра в рукаве, так и не оборвать вязь сплетен, что тянулась не через господ, но через слуг. Настоящая Мэн Гуан была мертва — убита собственным женихом, по собственной же глупости. Или не глупости, а любви? Об этом шепталась прислуга, когда думала, что Потеряшка спит.

Но она не спала. Слушала чужую историю и находила пересечения со своей, кусала губы, не понимая, зачем господин Мэн заменил родную дочь на подделку? Быть может, внешне они и похожи, особенно когда лицо скрыто за пудрой и румянами, подведено темной киноварью. Но разве могут родители спутать свое дитя?..

В одно холодное утро, когда прошлое подернулось особенно плотной дымкой, "Мэн Гуан" нашли нового жениха. Но он казался девушке лишь безликой бумажной куклой, не вызывая ни интереса, ни опасения.

В тот год осень пришла с грозами. Они рвали небесную твердь и сотрясали землю, опадая на мир дождями. Женщина с грустными глазами приносила теплые накидки, кутала холодные руки "дочери" в шерстяные платки.

Свадьбу играли на исходе сезона. Красные праздничные одежды разливались по точёной фигурой хмельным вином, путали разум. Жених, не старый и не молодой, с тонкой козлиной бородкой, долго целовал "Мэн Гуан" руки. Он обещал кинуть к ее ногам весь мир, но  Потеряшка попросила только одно: заброшенную чайную лавку на краю города.

Прихоть эта была исполнена удивительно скоро.

А уже к зиме муж пропал.

Дасюэ — так зовут это время, когда снег укрывает землю, а лед сковывает реки.

Говорят, что именно тогда на улицах бродит старая тетушка в изношенных одеждах. Лицо ее измождено, а в глазах живет лишь лютая вьюга, голодная, злая, но скрытая за серебряными прядями волос. Тетушка эта носит с собой медное зеркало редкой красоты — смотреть в него нельзя, ведь люди там не отражаются.

В том зеркале заточены снега, льды и глупые души, которые так и не смогли найти свое отражение.

Быть может, тот муж был достаточно глуп, чтобы попасться на этот трюк?

Дева Чан, что уже стала госпожой и вернула если не имя, то хоть часть его, вновь осталась одна. С чайной лавкой и разными мирами, которые прятались за тонкими стенками здания. С осуждением, ведь не может женщина, даже столь прекрасная, вести дела.

Кровь демонов сильна, но привередлива: если кто-то из родителей человек, то никогда нельзя знать наверняка кем ребенок родится. Он может прожить человеком до конца своих дней, может стать заклинателем, а может даже вознестись в Небесные Чертоги — наследство Пограничного Народа помехой ему не станет.
Вот только это не исключает того, что демоном родится его сын, внук, правнук и так до сотого колена включительно. Или не родится, а станет. Всего-то нужно зависнуть где-то между мирами, почти умереть, почти шагнуть к Желтой реке, чтобы судьба изменилась раз и навсегда.

Кровь госпожи Чан спасла ее. Дала шанс на счастье и новую жизнь: настоящую, а не ту, которой обманулся Шу Чжао.

Однажды, говорят, Каменный Страж, который до сих пор скитается по свету, найдет свою жену. Он обязательно узнает родную душу и они обязательно вновь будут вместе.

Но пока их жизненные линии не переплетены: а значит и случится это не скоро.