Альберт

— Я так скучал по тебе, — отец сжимает меня в крепких объятиях. Он — первый, кого я вижу, прежде чем встретиться с Чарли, Билли и Турецким.

Конечно, никто не запрещает свидания, даже если вы находитесь в заключении, но вы не можете прийти на встречу, если находитесь в бегах.

— Ты поедешь к ней? — вопрос отца — удар под дых.

— К ней? — переспрашиваю я, хотя прекрасно знаю, о ком он.

— Прошло почти три года, сынок, — аккуратно говорит отец.

Ну какого хрена он заговорил о ней именно сейчас?

Каждый день, сжимая и разжимая кулаки, сидя на железной тюремной койке, я оглядывал, выкрашенные серой краской стены, и задавал себе этот вопрос. Я знаю о каждом её шаге, о том, что она ест и с кем спит. Знаю, где живёт. Будто проживаю её жизнь рядом, получая новости от Турецкого, который не сводит с неё глаз всё это время.

Сначала, он не давал Лотти двигаться дальше, отпугивая каждого похотливого засранца, возникающего на пути. Джейсон искренне верил в то, что я выживу. И я остался. Для неё. Он хранил её для меня.

Никто, кроме него, уже и не думал, что я смогу выкарабкаться: врачи теряли надежду с каждым днём.

Но когда я очнулся и снова мог говорить, в больничную палату пришли люди в чёрных костюмах. Стало понятно — придётся задержаться надолго.

Турецкий продолжал приглядывать за Лотти, не вмешиваясь в её жизнь и не показываясь ей на глаза. Я просил его об этом. Я хотел отпустить её, чтобы она могла быть счастливой, но не мог допустить, чтобы она подвергалась опасности.

Связи отца, деньги от продажи золота и ненависть ко всему, что было связано с именем Брика, сделали своё дело. И вместо двадцати лет, я провёл за решёткой два года. Они смогли подтереть себе задницу многочисленными обвинениями в убийствах и грабеже.

— Возможно, посмотрю на неё, — хмыкаю я, — Издалека.

— Издалека? — сомневается он, улыбнувшись, — За эти годы многое могло поменяться в её жизни. Я очень хорошо знаю, что такое время.

Смогу ли я не видеть её? Скорее всего — нет. Зная о том, где она, и имея в запасе кучу времени, вряд-ли смогу удержаться от соблазна. Должно быть, она ненавидит меня. Все, что я делал тогда, я делал именно для этого. Ненавидеть меня было лучшим вариантом, чтобы она жила полноценной жизнью.

— Спасибо, что помог с галереей. И за то, что она никогда не узнает об этом, — говорю я.

— Это было несложно. Сейчас у нас такая куча денег, — он вскидывает руки вверх, — А мне некуда их девать. Заделай мне внуков, Альби. Буду баловать их и спускать деньги на мороженое в зоопарке.

— Я люблю тебя, — тихо говорю я, пытаясь вспомнить, когда говорил ему это последний раз.

На его глаза наворачиваются слёзы, но он не показывает вида, пытаясь отшутиться, продолжая нелепую болтовню о внуках. Затем, став серьёзным, снова сжимает меня сильными руками.

— И я люблю тебя, сын.

Ну вы поняли, да?
Продолжаю сходить по нему с ума.