Скажи хотя бы слово, Альберт.

Кажется, ему просто нравится вести машину. Я же вижу — мы уже битый час сжигаем бензин, нарезая круги вокруг Уотфорда.

Лучше бы он накричал, чем делал вид, что меня не существует. Я бы вдоволь наревелась, и это помогло бы избавиться от давящего чувства опустошённости. Обычная ссора двух влюблённых, после которой наступает оттепель. Такая бывает в любовных связях между двумя молодыми людьми.

Могли бы мы встретиться в обычной жизни? Какими бы мы были, случись у нас нормальные отношения?

Едва заметно улыбаюсь, представляя, как мы возвращаемся домой из торгового центра. В нашем багажнике лежат сумки с продуктами и новые туфли для меня. В магазине, Альберт, нахмурившись, проворчал: «У тебя уже есть десять пар абсолютно таких же!», но все равно протянул кредитную карточку продавцу. Ему нравится видеть моё счастливое лицо каждый раз, когда он делает это. Мы поспорили о цвете дивана в гостиную. Но спор не перешёл в ссору, до тех пока мы не встретили моего бывшего. Обычного паренька, по имени Ноа. Столкнулись с ним в «Икеа». И теперь Альберт, нахмурившись, вцепился в руль нашего «минивена» так сильно, что костяшки пальцев белеют. Конечно, после ужина, мы помиримся. Посмотрим сериал и займёмся любовью прежде, чем закончится эпизод. Разве не так выглядит настоящая связь?

Могла бы у нас быть иная жизнь?

Поворачиваю голову в его сторону. Незаметно. Не хочу, чтобы Хилл увидел, как я смотрю на него, но он всё равно замечает. Бегло бросает на меня равнодушный взгляд. Иногда мне кажется, что он сделан не из плоти и крови, а являет собой сплав тяжелых металлов, внутри которого расположены микросхемы.

Красивый, но железный человек.

Думаю, сейчас он ненавидит меня так сильно, что смотреть в мою сторону не в силах.

Альберт отвлекается от дороги лишь на входящий звонок телефона.

— Да, — произносит он, прижимая трубку к уху, — Хорошо. Возьми один. В один конец.

Один билет. В одну сторону.
Будто нож в сердце втыкают. Кажется, скоро я перестану чувствовать хоть что-то, кроме тревоги и боли.

Я знаю — речь обо мне. Турецкому не удалось затащить меня в самолёт, но Альберт Хилл справится с этим в два счёта.

Пытаюсь просто покориться судьбе, раз уж я по своей вине вляпалась во всю эту историю. Буду делать ровно то, что мне велено и выжидать время, когда снова смогу жить прежней жизнью. В конце концов, я понимала, на что иду, связываясь с этим мужчиной.

— Ближайший рейс только утром, — его речь звучит так неожиданно, что я не сразу понимаю, что он говорит.

— Да, — хриплю я, откашливаюсь, и снова повторяю это.

— Я не могу оставить тебя одну. Я не могу остаться с тобой, — произносит он, повышая тон с каждым сказанным словом, — Я должен быть в другом месте. Должен решать очень важный вопрос, Лотти. Мой отец один на один с Бриком. Не подскажешь, какого черта мне делать?

— Можешь отвезти меня в аэропорт, — тихо шепчу я, — Я не сбегу. Обещаю. В этот раз.

— Чёрт, — ругается он и стучит по рулю с такой силой, что раздаётся оглушительный гудок клаксона.

— Я подумала, Турецкий заодно с Бриком, — хмыкаю я, — Знаешь, я даже заподозрила его в твоём убийстве. Понимаю, это не оправдывает меня.

— Не оправдывает, — раздражённо бросает Альберт.

Он съезжает с трассы на слабо освещённую дорогу, и под колёсами слышится шорох гравия. В какую же глушь он привёз меня в очередной раз?

Проехав несколько километров, мы подъезжаем к автоматическим воротам, которые распахиваются перед нами, когда Альберт помигивает фарами. Наступившая темнота не даёт мне разглядеть окрестности, но судя по всему, это загородный клуб или гостиница. Мы проезжаем мимо маленьких белых строений, построенных в одном стиле.

Хочется оправдываться и дальше, объяснить ему, что сподвигло меня на этот шаг. Хочу рассказать, как сильно я испугалась за него, как важно было увидеть его прежде, чем сяду в самолёт. Говорить о том, что я сбежала не потому, что хотела разозлить Альберта, но потому, что была напугана.

Но я молчу — он не желает выслушивать мои оправдания.

Он не хочет слышать и видеть меня, всё его существо говорит об этом, и я не знаю, что могу сделать.

— Выходи, — говорит Хилл, когда мы подъезжаем на место, и я повинуюсь.

Шаркаю ногами, следуя за ним, понуро опустив голову вниз. Плевать, куда мы приехали, я просто хочу вернуться в прошлую ночь, где Альберт признавался мне в любви, проснуться рядом с ним и не совершить ошибки.

Забрав ключ у администратора, Хилл стремительно движется к нашему домику, и я плетусь за ним, словно побитая собака.

— Можешь поспать пару часов, затем я отвезу тебя в аэропорт, — Альберт изучает содержимое маленького холодильника, и через пару мгновений, достаёт оттуда запотевшую бутылку пива.

— Сомневаюсь, что смогу уснуть, — бормочу я, присаживаясь на край кровати и стягиваю свитер через голову.
Не хотела придавать своим словам двусмысленности, и осекаюсь, как только понимаю, как звучит, сказанная мной фраза, учитывая обстановку.

Двуспальная кровать в тесном номере на двоих, романтичный полумрак.

Вот только обстоятельства не те.

Он ничего не отвечает, но долго изучает меня взглядом, прижавшись спиной к стене. Делает глоток, затем ещё один, не сводя с меня потемневших глаз. Возможно, в них есть похоть, но не любовь.

«Не зажимайся. Все хорошо, это я. Я люблю тебя. У нас будет много ночей» 

Сказанные прошлой ночью слова, эхом откликаются в моей голове, отчего по низу живота расходится тепло. Все было так чудесно, словно в сказке, и мне понадобился лишь один день, чтобы испортить наши отношения.

— А ты попробуй, — наконец, произносит он, отвернувшись лицом к окну.

Сколько мы уже молчим?
Час или два?

Я словно окаменела, упершись в колени, и сложив на них свою голову, не в силах даже пошевелиться, а Альберт только и делает, что смотрит в окно, и прерывается лишь на то, чтобы взять телефон.

Он сильно нервничает и ждёт звонка. Боюсь даже представить, что он сейчас чувствует. Обрести отца и потерять его в одно мгновение, и всё по моей вине.

Как сильно он может ненавидеть меня в эту секунду?

Чувствую, как отекли мои ноги. Меняю позу, и пружины подо мной издают скрипучий стон, и это выводит его из оцепенения. Поворачивает голову в мою сторону, а затем снова отворачивается.

— Я не могла уехать без тебя, — немного раздражённо говорю я.

Он должен меня услышать.

— Ты ничего не сказал мне, я не знала, могу ли я доверять Джейсону.

— У кофейни уже давно ошиваются люди Брика, — отвечает Альберт, продолжая смотреть в окно, — Могу себе представить, как они обрадовались, увидев там тебя, — И как они были счастливы, когда ты привела их к нам.

— Боже, — выдыхаю я, — Мне правда, правда, очень жаль!

— Мне нужно было просто сделать это. То, к чему я шёл долгие годы. Просто свалить от Брика, — задумчиво произносит он.

Бросает пустую бутылку в мусорную корзину и снова открывает холодильник. Немного подумав, достаёт обычную воду.

— У меня появился такой шанс. И я уже сегодня мог загорать на испанском пляже, потягивая коктейль через соломинку. Все было просто. Казалось, что просто.

— Но тут появилась я, — резюмирую я, прижав подбородок к коленям.

— Но тут появилась ты, — повторяет он.

В сотый раз смотрит на экран телефона, затем выключает его.

— Ты привела к нему Брика. Я никогда не прощу себе, если с ним что-то случится, — говорит от со злобой и снова поворачивается ко мне, — Я должен быть там со своим отцом!

— Ну так скажи, что я могу сделать? — выкрикиваю я, — Оставь меня здесь, на скамейке в парке, в аэропорту, оставь меня где угодно, Альберт!

— Ты совсем ничего не понимаешь, так? — шипит он, приближаясь ко мне.

Впервые в жизни, я вижу его таким.
Альберт Хилл, который не терял самообладания даже когда к его лбу был поставлен пистолет, когда вся его жизнь была похожа на чёртов гангстерский боевик, теряет сдержанность тогда, когда дело касается меня.

— Брик, не просто чокнутый убийца, крошка! — Альберт старается, но не может сдержать разгневанного тона, — Он долбанный маньяк. Настоящий психопат, который получает удовольствие при виде своих свиней, пожирающих чью-то плоть. И он очень, очень сильно злится на меня. И ему слишком сильно не нравишься ты, понимаешь? Но знаешь, что ему действительно понравится? Он получит несказанное удовольствие, когда ты станешь кормом для его психованных питомцев. Оставить тебя здесь одну, Лотти?

Он переходит на крик, и я хочу, чтобы он выплеснул на меня ту злость, которую я заслужила. Пусть говорит мне всё — это лучше, чем видеть его равнодушие.

— Если ты должен быть с ним, — тихо начинаю я, но он, сделав глубокий вдох, даёт мне знак замолчать.

Комната снова освещается лампой внутри холодильника. В этот раз Хилл берёт напиток крепче воды и бутылочного пива. Откручивает крышечку, наливает жидкость в стакан и делает большой глоток.

Он снова у окна. Стоит, вглядываясь в ночную улицу через грязное стекло.

— Я не могу оставить тебя, до того момента, как буду уверен в том, что ты в безопасности.

Тон его хоть и сменяется на спокойный, но в нём слышится леденящий холод.

— Я не хотел привязываться к тебе, — говорит он, будто сам с собой, — Это то, чего я не хотел больше всего на свете. Думать о тебе каждую минуту, волноваться за тебя.

Сильно, очень сильно кусаю внутреннюю часть щеки.

— Испытывать страх каждый раз, когда я думаю о том, что с тобой может случится что-то плохое, — продолжает Альберт, — Ты знаешь, я думал о том, чтобы убить тебя в тот самый момент, когда ты пробралась ко мне в квартиру? Ты помнишь тот день?

Я сглатываю. В горле стоит ком.

— Я всё думал, что ты выберешься из под кровати раньше, чем я выйду из квартиры.

— Не хотелось прерывать твой... Ваш...

— Секс? — Сейчас он смотрит на меня с усмешкой.

Да, я до сих пор не могу произносить это слово вслух.

— Неужели ты думаешь, я мог бы делать это, зная о том, что под кроватью в моей квартире прячется человек?

— Судя по вашим страстным крикам в тот момент, да, — вспоминая ту глупую историю, я чувствую укол ревности.

— Мне казалось, мы даже перебарщиваем, — хмыкает Альберт и снова делает глоток, — Слишком театрально, тебе не показалось?

— Ты прекрасно знаешь, что я понятия не имела о том, как это должно происходить на самом деле, — я цокаю языком.

Чувствую, как дрожат мои руки, поэтому скрещиваю руки на груди.

— Ах, ну да, — отвечает он, слегка махнув рукой, — Невинность.

Он словно через силу отводит от меня лицо, снова вглядывается в экран телефона, как будто от его взгляда, тот наконец, зазвонит, и отбрасывает его в сторону, чертыхнувшись.

Кажется, Хилл немного пьян, или злоба делает его таким: взъерошенные волосы, потухший и мутный взгляд, мятая рубашка на его теле, и небрежно брошенный на пол пиджак. Мешки под его глазами говорят о том, что он спал так мало, многим меньше, чем я.

— Дуло пистолета было направлено вниз, крошка, — продолжает он, — И я прикидывал, сколько раз мне нужно нажать на курок, чтобы сделать это наверняка. Прикидывал толщину матраса, количество реек под ним и прочее.

— Почему не сделал? — спрашиваю я, пытаясь унять дрожь.

— По моим расчетам, ничего бы не вышло, — пожимает он плечами, — Сначала надо было тебя выманить.

— Тебе удалось, — я должна чувствовать страх, когда Хилл говорит об этом, но я ничего не боюсь, когда он рядом.

Как же наивно я тогда полагала, что мне удастся смыться прежде, чем он вернётся.

— А потом я увидел тебя. Твои испуганные глаза, пересохшие губы, — медленно, очень медленно, он тянется ко мне ближе, — Почувствовал твой запах. И снова ощутил это. Словно щелчок. Что это было, Лотти?

Сейчас, когда он успокаивается, когда его губы так близко к моим, я хочу поцеловать его. Хочу этого больше всего на свете.

Я не знаю, чем закончится вся эта история, но я хочу запомнить вкус его губ, хочу запомнить звук его голоса, прикосновения его рук, пусть даже он злится на меня, пусть ненавидит, но я задыхаюсь, когда он рядом.

— Если бы я мог убить тебя, — с досадой произносит он.

— Ты жалеешь об этом? О том, что так и не избавился от меня?

Он не отвечает. Смотрит прямо на меня и молчит. Хуже самой страшной пытки, думать о том, что жалеет. Пусть лучше ничего не отвечает. Так зачем же я спрашиваю его об этом второй раз?

— Ты жалеешь о том, что между нами было?

Не дождавшись ответа, я опускаю голову на колени.

Его рука тянется к моему лицу, и когда пальцы касаются кожи, я закрываю глаза. Тёплые, мягкие и приятные прикосновения.
Поднимает меня за подбородок заставляя посмотреть на него.

— Привязанность — это полное дерьмо, Лотти, — говорит он.

— Это самое прекрасное, что только может быть с человеком, — отвечаю я, отрицательно покачав головой.

— Ты не успела увлечься сильно? — спрашивает он, подняв одну бровь, — Я очень надеюсь на это.

Я знала что такое может произойти. Мысленно я готовилась к чему-то подобному с тех самых пор, как мы поцеловались впервые, но несмотря на это, мне невыносимо больно.

Я не могу ответить ему, комок в горле становится все больше и больше, и я вот-вот расплачусь.

— Ложись, — он бросает взгляд на подушку, убирает руку от моего лица и направляется к входной двери, — Тебе необходимо отдохнуть.

Нет, не отходи от меня, прошу.

Привязанность — полное дерьмо, когда чувствуешь тоже самое, что чувствую я в момент, когда понимаю: я потеряла Альберта Хилла.