Альберт

Сентябрь, 1998 год, Лондон

— У твоего сына орлиный глаз, Вик.

Седоволосый мужчина медленно раскачивается в кресле-качалке, наблюдая за семилетним мальчиком, стреляющим по железным банкам из пневматического ружья.

— Такой меткий стрелок пригодится нам в будущем.

Мужчина пристально смотрит на отца мальчика сквозь толстые линзы очков в квадратной роговой оправе.

Его кожа покрыта многочисленными оспинами, жидкие седые волосы покрывают иссохший череп. Его зубы,  жёлтые  от сигареты, неизменно находящейся у него во рту. Кажется, этому лицу не присуще улыбаться.

Виктор Хилл, сидящий напротив гостя, отличается от своего собеседника. Словно на контрасте, в его внешности отражаются признаки здоровья и молодости: кожа, несмотря на солидный возраст, гладкая как шёлк, красивые каштановые волосы уложены волосок к волоску, добрый любящий взгляд, направленный на сына, заставляет улыбнуться Лили — его жену и мать мальчика.

Седой мужчина в очках — очень неприятный тип, но Вик называет его другом.

— Не думаю, что будущее моего сына будет хоть как-то связано с этим, Брик, — отвечает Виктор.

— Позволь Альберту решить этот вопрос самостоятельно, — Брик глубоко затягивается и медленно выдыхает дым, – А я уж помогу ему, чем смогу. Сыну знаменитого Хилла, я помогу, - повторяет он.

Тень пробегает по лицу Вика, и лишь маленький мальчик замечает, что папина рука сжимается в кулак.

— Альби, клади на место эту страшную штуку и садись обедать, — раздаётся нежный голосок Лили.

Женский голос заполняет собой все пространство и делает улицу рабочего района не такой мрачной и тоскливой, какая она есть на самом деле.

Взгляд Брика блуждает по телу Лили. Она стоит к нему спиной, но оборачивается, почувствовав ожоги в местах куда, сквозь стекла очков, проникает взгляд страшного человека, которого муж называет своим другом.

— Принести ещё пива, дорогой? — Она обнимает Вика за шею, но тут же опускает руки, замечая странную,  колючую злость в глазах Брика.

И почему ей так неприятен этот человек? Почему от его взглядов становится так жутко, что хочется убежать как можно дальше и никогда не возвращаться?

— Займись Альбертом, детка, — муж все чувствует и понимает, — Мы справимся сами.

Лили быстро целует Вика и, подхватив малыша за руку, идёт в дом.

Брик провожает Лили взглядом, и кулаки Вика сжимаются ещё сильнее.

— Твоя семья делает тебя слабым, Хилл, очень слабым. В нашем деле не стоит иметь слабости.

Маленький мальчик слышит голос дяди Брика из окна и не понимает, почему он говорит это.

– Где же тот Вик Хилл, который не давал спуску никому в этом районе? С тех пор, как ты встретил Лили, многое изменилось, Хилл: барыги вконец оборзели, лезут на рожон, Кастилло, то и дело, доставляет нам проблем. Семья делает тебя слабым, –снова повторяет Брик стариковским тоном, — Очень слабым.

— Папа говорил мне, что семья делает нас сильнее, – кричит малыш в открытое окно, и его взгляд пересекается с взглядом дяди Брика.

— Что значит: «отойти от дел»? — мальчик обнимает отца за шею, когда тот укладывает его спать.

— Отойти от дел? — Вик улыбается, глядя на маленького сына, — С чего ты задаёшь такие вопросы, Альби ? — взъерошивает малышу волосы, отчего тот забавно жмурится.

— Я слышал, как ты говорил маме: «надо отойти от дел», — отвечает он, — От каких дел, пап?

— Ну, это значит, что нам пора отдохнуть, — выражение лица мужчины немного меняется, он становится задумчивым, — Может, махнём куда-нибудь? Втроём? Как думаешь?

— Да! — восклицает маленький Альби и бросается отцу на шею.

— А сейчас, тебе нужно ложиться спать, сынок, — мужчина целует ребёнка в лоб и прикрывает его одеялом.

— Я люблю тебя, папочка, — шепчет мальчик, закрывая глаза.

— И я тебя люблю, — мужчина задерживается немного у дверей, — Сладких снов, малыш.

Ноябрь, 2016 год, Нью- Йорк

Кастилло стоит напротив меня, направив пушку в лицо. Знаю, он не выстрелит — Сонни не любит шум, это всем известно.

Хотя он и жаждет моей смерти. Его безумный взгляд говорит об этом. Но он не станет делать это сам. Сонни Кастилло не любит пачкать руки кровью, доверяя грязное дело своим парням.

Наплевать на то, что в моем номере находится главный враг, который может выстрелить в голову в любой момент. Я лишь не хочу, чтобы он нашёл Лотти. Тогда мне придётся испачкать руки его кровью.

О чём я сейчас думаю?

Я думаю о том, с чего всё началось.

Вспомните время, когда вам было семь. Что вы можете сказать об этом?

Уверен —  это время ассоциируется с тем, как родители, нарядив вас в красивую школьную форму, суют в руки букет цветов. От них сильно чешется нос. Вы помните, как неудобно держать их в руках. Улыбающиеся Мама и Папа отправляют вас в школу. Щёлкают фотоаппаратом, и вы моргаете маленькими глазками, ослеплёнными яркой вспышкой, заставляя родителей смеяться.

Вы помните, как бегали по двору со своими сверстниками. Играли в игры, до тех пор, пока Мама не позовёт вас домой. Вы помните семейные ужины у бабушки по выходным. Походы в кино. Просмотр мультфильмов на диване с сестрёнкой или братом. Лужу крови, растекающуюся по белому кухонному кафелю...

Нет? Вы не помните кровь?

Значит, у вас было нормальное детство. Такое, о котором я не мог и мечтать. Я, кроме крови, практически ничего не запомнил с тех пор.

Кроме этого, из детства, я запомнил одну важную вещь. Я всегда был метким. Попадал камушками в банки с любого расстояния, стрелял из игрушечного пистолета пулями-горошинами. Мог попасть в птицу, сидящую высоко на дереве, из рогатки, а пневматическое ружьё — подарок дяди Брика, я любил больше всего на свете.

Я никогда не промахивался. Не знаю, как у меня получалось, не прилагая каких-то особых усилий, всегда попадать в цель. Брик восхищался моими успехами. Хотя я и чувствовал к нему необъяснимую неприязнь, всё равно был страшно горд от его похвал.

Единственное, что смущало — это то, как Мама и Папа взволнованно переглядывались между собой, когда я играл в эти игры.

Октябрь, 1998 год, Лондон

— Мама, хочу какао!

Мальчик забегает в дом, сбрасывает резиновые сапоги, — Никогда не видел столько воды на улице!

Он, смеясь, направляется в кухню, оставляя мокрые следы маленьких ножек.

— Мама, — повторяет он ещё громче.

Озирается по сторонам, недоумевая, почему в доме так тихо, и куда делась его мать.

Он проходит дальше, вглубь дома и, наконец, видит её.

В тот день, сын Вика Хилла впервые услышал слово «ограбление»

Ноябрь, 2016 год, Нью- Йорк

Теперь вспомните себя в десять. Наверняка, вы улыбаетесь, вспоминая о тех годах. Было весело, не так ли?

Должно быть, вы уже закончили начальную школу и перевелись в среднюю? Чувствуете себя исключительно взрослым. У вас есть пара лучших друзей. Кажется, вы не расстанетесь никогда в жизни.

Билли — славный, но нервный парень. Все вокруг знали, что он из «пэйви»*, живущих на пустыре у границы города, но сам бесился когда ему напоминали об этом. Уж не знаю, что за конфликт у него вышел с родными, но пацан всё время шатался по улицам словно беспризорник и часто оставался ночевать у меня. Мой отец жалел его и относился как к родному.

Мы проводили с ним всё свободное время, облазили овраги района в поисках приключений. Билли уже с малых лет был помешан на боксе и практиковался на улице, словно специально ввязываясь в драки. За это нам постоянно попадало от отца:

— Ты — сын Вика Хилла, Альберт, - повторял он мне, - И должен вести себя соответственно. Пойми, никто не должен даже и помыслить о том, чтобы надрать тебе задницу! Никогда! Слышишь? Никогда не нарывайся на бесполезные дела. Не растрачивай время по мелочам, Альби. Только самые важные. Ты понимаешь о чём я?

— Мистер Хилл, нам не так просто надрать задницу, — вступался Билли, — Да и вряд-ли кто-нибудь рискнёт сделать такое, — он подмигивал мне, и мы хохотали до упаду.

С Чарли Кавендиш-Скоттом мы подружились примерно в то же время. На самом деле, до сих пор не понимаю, как этот рыжеволосый мажор оказался в местности, где мы жили. Его родители владели каким-то замком и жили в доме с дворецким. Голубых кровей мальчик, убегал из старинного особняка, подальше от своих чокнутых предков. Чарли предпочитал шляться по-нашему, далеко не самому благополучному району.

Так мы и жили с отцом, до тех пор, пока не наступил Новый, 2001 год.

Может быть, вы помните огромное количество полицейских машин возле своего дома? Этот безумный вой сирен, от которого вот-вот лопнет черепная коробка?

Нет? У вас и этого не было?

1 января, 2001 год, Лондон

Новый год уже наступил, но маленький Альберт не спит. Он сидит в кресле у окна, поджав под себя ноги и смотрит в окно, ожидая увидеть своего отца.

Это уже третий Новый Год без мамы. Хотя, запах её рождественского печенья стал понемногу забываться, мальчику показалось, что с кухни доносится аромат корицы. Он хотел было побежать в кухню, чтобы стянуть печенье из миски и обнять Лили, но словно очнувшись, быстро поморгал глазами.

— Печенья в кухне нет, и мамы тоже нет, — думает он, а тётушка Полли — двоюродная сестра отца, которая теперь следит за Альби умеет только разогревать готовую еду в микроволновке. Она даже не знает, как пожарить яичницу.

— Где же папа?

Альби прижимает нос к стеклу, разглядывая улицу, по которой ходят веселые люди и выкрикивают неизменное "Happy New Year!»

Повсюду раздаётся грохот от ярких огней фейерверков, со свистом взмывающих к небу. Верный признак того, что первое января уже наступило. Но почему же отца до сих пор нет?

Мальчик дотягивается рукой до ёлки, которую Вик принёс неделю назад, перед Рождеством. Уже третий год отец с сыном пытались нарядить праздничное дерево. Доставали коробку с ёлочными игрушками. Открыв её, долго перебирали стеклянные шары и пластиковые снежинки, думая о той, которая покупала и хранила их, словно сокровище. Повесив пару шаров, мужчина надолго уходил в свою комнату, а мальчик, обессилев, отпускался в кресло перед окном. И в этот раз, ель стоит без привычной, для нормальных семей, мишуры, распространяя лишь приятный хвойный аромат на весь дом.

Наконец, Альби видит отца, бегущего в сторону дома. Улыбка озаряет лицо ребёнка, и он уже бежит навстречу Вику.

— Папа! — он прыгает ему на шею, — Я так долго ждал тебя! Где ты пропадал?

— Сынок, у нас очень мало времени, — отец усаживает сына в кресло и садится напротив, — Мне нужно уйти. В этот раз надолго, — он слегка сжимает плечи ребенка, — Ты должен запомнить одно: я люблю тебя, Альби, и все у нас будет хорошо. Мне всего лишь нужно разобраться с делами.

— Ты вернёшься утром? — мальчик старается держаться, но губа предательски дрожит.

— Я не вернусь утром, малыш, но мы скоро увидимся. Обещаю.

Они слышат вой сирен за окном, который все нарастает и нарастает с каждой секундой.

Отец подходит к окну и всматривается в улицу.

— Мы скоро увидимся, ты веришь мне? - спросил он у мальчика.

Яркий синий свет озаряет двор, жуткие звуки, вкупе с этим, заставляют биться сердце мальчика так быстро, что ему становится трудно дышать.

Он слышит топот тяжёлых ботинок, вой сирен, стук в дверь и крики «Откройте, полиция!». Он ждёт, когда отец разберётся с этим. Ждёт каких-то действий от него, и недоумевает, почему, Вик Хилл просто стоит у окна и всматривается в темноту, сохраняя странное спокойствие.

Альберт видит, как толпа полицейских вламывается в дом. Наблюдает за тем, как отца заковывают в наручники и то, как покорно, этот сильный мужчина сдаётся. Мальчик ловит на себе взгляд, который запомнит на всю жизнь.

        Ноябрь, 2016 год, Нью- Йорк

С двенадцати лет я стал жить один — тётушка Полли свалила из дома, окончательно потерпев поражение в битве под названием «Воспитание Альберта Хилла». Впрочем, ей и самой не помешало бы хорошее воспитание. Она заявлялась лишь в те дни, когда к нам приходили сотрудники опекунской службы. В такие дни, она заказывала уборку, причёсывала и одевала меня, словно придурка и мы изображали счастливую семейку перед теми идиотами из службы опеки. Судя по всему, детей они терпеть не могли.

Брик назвался моим дядей и всячески опекал меня. Думаю, это его заслуга, что меня не забрали в детский дом или в приёмную семью, но то неприятное чувство, которое возникло ещё в детстве, появлялось каждый раз, когда я встречался с ним.

Периодически, я виделся с отцом: несколько раз в год меня отвозили в тюрьму люди Брика. Каждый раз, приходя к нему, я хотел задать один и тот же вопрос: «Почему? Почему ты не сбежал? Почему ты позволил им упечь тебя за решётку?»

Хотел, но не мог.

А в шестнадцать, в то время, когда вы, пританцовывая, стояли у орущих колонок на вечеринке друзей и сжимали в руке красный пластиковый стаканчик с дешёвым алкоголем, или выслушивали наставления родителей о том, что стоило бы подтянуть учебу, так как впереди маячит поступление в колледж, я уже убивал людей за деньги.

Брик, помимо меткости, ценил во мне способность чувствовать опасность за версту. Я всегда понимал, в какой точке надо встать, чтобы тебя не засекли, в какой момент нужно свалить, а в какой — подождать. Я знал, за каким углом прячется враг и чувствовал, когда полиция устраивала слежку. В такие дни я был осторожен, и достать меня было невозможно.

Я стал для Брика ценным кадром. Он восхищался моими способностями, и помогая ему, я получал достаточное количество денег. Уже тогда я любил хорошо одеваться, ужинать в ресторанах и трахать красивых женщин. Кроме денег, я получал гарантии того, что мой отец даже в тюрьме будет чувствовать себя комфортно.

Я всегда чувствовал опасность, и Брик ценил это. Так продолжалось до тех пор, пока я не встретил её. Мне было чуть больше двадцати и я, наконец, влюбился. Наши отношения развивались так стремительно и бурно, что даже отец разузнал о ней каким-то образом.

Август, 2011 год, Уандсворт

— У вас все серьёзно, и это не вопрос, Альберт, – сказал отец сыну, когда тот пришёл навестить его.

Они не общались сквозь стекло так, как это делали обычные заключённые, а могли провести вместе весь день, и даже выйти на прогулку. Главное условие: не покидать стен тюрьмы — один из плюсов работы на Брика.

— Думаю, тебе стоило порадоваться, – ответил сын, — Ещё недавно ты переживал за то, что я пользуюсь услугами шлюх.

— Тебе не стоит заводить серьёзных отношений Альби.

Отец, обычно выкидывающий шутку за шуткой, пытаясь хоть как- то загладить весь этот ужас, происходящий вокруг, в тот день был очень мрачным и задумчивым.

— Не думаю, что тебе решать это, — резко ответил я, — Или ты, наконец, решил заняться моим воспитанием?

По лицу отца пробежала тень.

— Ты видишь грёбаную причину, по которой я не занимался твоим воспитанием, Альберт, — Вик развёл руки в стороны.

— Ты мог выйти отсюда ещё пять лет назад, — парень старался держать себя в руках, но ему это слабо удавалось, — Это был твой выбор — устроить заварушку и остаться за решеткой ещё на пять лет, — дыхание Альберта участилось, он едва сдерживал злость при упоминании об этом.

— Это не было моим выбором, Альби, — вздохнул Вик, — Вся моя жизнь — это не то, что я выбирал, и я не хочу, чтобы все это повторилось с тобой.

Альберт ничего не ответил. Он стоял, засунув руки в карманы — старая привычка, ещё с самого детства, и смотрел в бетонную стену, за которой шла совершенно другая жизнь. Не та, которую проживает его отец.

— Расстанься с ней, пока не успел сильно привязаться, — Вик подошёл к сыну.

— А что, если уже привязался? — Альберт пнул ногой камень, который врезался в стену, оставив за собой клубок пыли.

— Это плохо, Альби, очень плохо, — ответил старик.

— Ты любил маму, и это было плохо? — его голос снова стал холодным, как металл.

— Я не успел спасти маму, но ты можешь ещё успеть спасти свою девушку, — отец потёр виски — в последнее время, приступы головных болей стали учащаться.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Альберт, и по его телу стал разливаться неприятный холод. Что-то ледяное, неприятное, словно прошло насквозь парня, — Причём тут Мама?

— Скажи ей, чтобы бежала от тебя, бежала без оглядки, Альберт, — тихо промолвил Вик Хилл, — Девушкам вообще не стоит связываться с Хиллами.