В Ньольме намечался праздник урожая, песни с танцами в кабаках, медовуха рекой. А Юшенг Шуи за каким-то чертом с раннего утра выдвинулся в Безмолвные чащи. Северяне его и так за своего не считали, хоть и прожил он с ними бок о бок больше трех зим, держа лесопилку недалеко от городских стен. А теперь, когда весь город собирался потонуть в безудержном веселье, понесло его прямиком в лесные дебри, куда он даже своих рабочих не отправлял — в самое сердце, к великому древу. Никто туда уже давно не ступал, говорили, мрачное стало место. Древо считалось когда-то священным: немногие лесные эльфы, что жили на севере, ему поклонялись, просили мудрости, проводили свои праздники. Но все это Шуи слышал лишь из баек в таверне. С тех пор, как в сердце леса поселилось нечто зловещее, никто в чащи не хаживал.

У Шуи же была веская причина пойти туда именно накануне праздника — рынки и лавки закроются раньше, все уйдут пировать, и он наконец-то сможет набраться храбрости и признаться в чувствах своей тайной любви. Прекрасному черноволосому парню, в которого влюбился как только увидел. Юноша был красив настолько, что разве что ленивый не попытал удачи добиться его. И бабы, и мужики вздыхали, жалуясь, что прекрасный тонкий и звонкий южанин из Везареса отказывал всем поголовно. А в Ньольме было принято: раз тебе отказали, значит, отказали.

В числе немногих оставшихся поклонников, что не попытали счастья расположить к себе таинственного иноземца, был и Юшенг Шуи. И всякий раз, сталкиваясь с объектом своей любви, Шуи терялся и мямлил что-то, стоило разговору уйти дальше приветствия. Боялся он отказа, боялся, что его огрубевшая от работы и пустынных ветров кожа и свалявшиеся в паклю, будто кошачьи хвосты, волосы, отпугнут его нежную и прекрасную мечту. Ведь одно дело — простой горожанин, а решишься набиться в любовники — вдруг начнет искушенный юноша из Везареса нос воротить? И причины так думать у Шуи были. В его бывшем племени таких, как он, называли «хафу» — наполовину человек, наполовину орк. Редко, когда хафу удавалось добиться высоких должностей, поэтому многие покидали родные края, становились ремесленниками или наемниками. Так сделал и Шуи, когда скончались его родители, продал ферму у Драконьих гор и на вырученные деньги уехал аж до самого Ньольма, где открыл лесопилку и как-то прижился.

Своим он так и не стал, однако, с везарийским южанином, поселившимся в Ньольме одной зимой раньше, чувствовал некое родство: оба были нездешние, с противоположных краев земли, только один прибыл по суше, а другой — морем, жили обособленно и скромно. Оба были воронами, только тот — красавец, а Шуи... Печальная насмешка природы, как он себя называл. Но ухаживать в открытую Юшенг боялся, да и не умел: в здешних землях, как и в его краях, было принято переходить сразу к делу. А с красивыми изречениями у него не ладилось, поэтому, чтобы завоевать южное сердце, он решил раздобыть зелье очарования. Но не один же Юшенг был такой умный, кто решил воспользоваться хитрым приемом: выпив волшебный напиток, человек временно становился привлекательнее, увереннее и красноречивее настолько, что якобы мог уболтать на что угодно и самого короля. Только говаривали, что алхимик не продавал зелье всем подряд, ссылаясь на редкую составляющую — перо волшебной птицы.

Согласно его словам, птица могла появиться только перед тем, чьи помыслы были чисты, как безоблачное звездное небо, на котором можно рассмотреть путь словно в сердце человека. «Да какие же тут могут быть чистые помыслы-то, с зельем очарования?» — недоумевал Шуи. Ведь помимо высоких чувств, его помыслы вполне конкретно давали о себе знать в штанах каждый раз, когда лицо возлюбленного озаряла улыбка. Как же хотел Шуи, чтобы она предназначалась только ему! А сам из себя даже подобия выдавить не мог — жизнь в пустынях и степях у подножия суровых гор закалила его мускулы, отметив лицо мрачной тенью. И все же, перед тем, как отправиться искать эту едва ли существующую в реальности птицу своего будущего счастья, он зашел-таки к алхимику и долго мялся в дверях, путая слова, хмурясь и пытаясь объяснить, зачем ему нужно это зелье.

Аптекарь Рэй, которого местные почему-то упорно звали алхимиком, только открыл лавку и был весьма удивлен увидеть в столь ранний час молчуна Шуи на пороге. Обычно тот заходил ближе к закрытию за лечебными настойками да зельями силы, хотя, украдкой рассматривая рельефные мышцы лесоруба, Рэй понять не мог, зачем тому вообще нужны какие-то дополнительные зелья. Обычно аптекарь тайно разглядывал полуорка, пока тот мялся, дрожащими лапищами отсчитывая монеты из кошелька.

— Светлого мира, Юшенг! — добродушно сказал Рэй, а тот лишь сильнее потупил взгляд и промямлил что-то, вот же робкий какой! — Тебе как обычно?

— Светлого... Нет... я зелье... То есть я очарование. Ой! — он смущенно прикрыл рот рукой. — Я за зельем... Очарования.

— Вот как.

— Да... Бывает же такое, верно?

— Бывать-то бывает, и не такое, — загадочно улыбнулся алхимик, отчего на зеленовато-сером лице полуорка проступил милый розовый румянец, — вот только создать это очарование весьма непросто.

— Я готов! — вырвалось у Шуи.

— Это хорошо. Но мне нужен особый ингредиент, достанешь его — получишь зелье.

— Лесом меня пошлешь, да, Рэй?

— А ты уже слыхивал, я погляжу! Да, в чащах на старом древе птица живет. Рэварин. Дойдешь до древа, найдешь птицу — ее не убивай, получи благословение в виде пера. Оно — ключ к твоему зелью, принеси его мне.

Шуи ничего не ответил, лишь зыркнул на алхимика с какой-то странной и непривычной твердой решительностью в глазах, развернулся и вышел не прощаясь.

— Топор с собой прихвати! — только и успел крикнуть ему вдогонку Рэй.

Как же его забавлял этот милый нерешительный орк с копной спутанных локонов на голове! Или полуорк... Впрочем, Рэй этому не придавал особого значения: клычки-то у того были совсем небольшие, аккуратные и остренькие, так и хотелось уколоться о них губами. Алхимик впадал в умиление, стоило лишь увидеть, как брутальный дровосек, что лихо машет топором и распиливает бревна на зубочистки, застенчиво мнется на пороге его лавки, избегая смотреть Рэю в глаза. Странно, что орк был таким робким, ведь его народ считался одним из самых воинственных. Но именно этот контраст и привлекал в Шуи, так не похожем на северян, что распускали руки или бросали сальные шуточки, стоило Рэю появиться вечером в таверне. Поэтому он там особо и не мелькал, поднимался на второй этаж своей лавки и лежал, смотрел в потолок, читал или незаметно ускользал в лес, везде чувствуя себя очень одиноким.

Иногда Рэй даже жалел, что покинул жаркий Везарес, за три луны переплыв все Пресное море в душном трюме торгового судна. Но потом вспоминал, как плевались жители, узнав о его склонностях — мужеложство в южных землях каралось сурово, и хотя доказательств против Рэя никаких не было, на выпускника Академии естественных наук началась настоящая травля. И он бежал в поисках покоя в северные земли, где никто бы не осуждал: живи, как живешь, лишь бы не докучал остальным. Только вот в Ньольме на него началась уже другая охота: отбивался от ушлых грубых мужиков, даже носил с собой флакончик отворотного зелья по рецепту своей бабки-ворожеи. И редкий рецепт очарования от нее же у Рэя тоже был, но кто в здравом уме продаст его первому попавшемуся? Вот и придумал он историю с птицей, чтобы лень недобросовестных отсеяла. А уж об остальных лес позаботится, вот только... Юшенг Шуи был не таким, как остальные.

Юшенг уже битый час бродил в поисках той самой тропы к великому древу, ему даже стало казаться, что он ходит кругами. Вот послали так послали! Ну ничего, этот алхимик еще не знает, для чего Юшенгу зелье! Уж он-то этого черноволосого алхимишку потом залюбит так, что Рэй его дальше городских стен больше не отпустит! Ведь орки славятся буйством не только на поле боя, но и в постели, и эти гены были немногим, чем Шуи мог бы гордиться. Если бы его скромность позволяла, конечно.

Наконец, Шуи приметил некое подобие заросшей травой тропы, уходящей глубоко в чащу. По бокам некогда хоженой дорожки виднелись мшистые валуны и деревянные столбики, вот по ним-то и ориентировался Шуи, пока тропа не вывела его на огромную поляну. Лес безмолвствовал. Ни птиц, ни сверчков: лишь тишина да мрачный скрип деревьев вокруг. Посреди поляны одиноко раскинул ветви древний хранитель чащи. Ствол его был так широк, что если бы Шуи взялся его рубить, несколько дней бы ушло. Он подошел ближе, не зная, как ему выманить эту загадочную птицу, что делать дальше и появится ли она вообще. Вдруг с противоположной стороны поляны он расслышал странное бормотание:

— Ты... ничтожество... Пришел, чтобы сгнить здесь в своем страхе. Боишься людей, боишься... Сам себя!

— Кто здесь? Выходи! — прикрикнул Шуи, выхватывая из-за пояса топор.

— Боишься меня... Юшенг Шуи... Себя. Ты... страшный, отвратительный... трус!

Из глубины леса медленно вышагивала подозрительно знакомая тень. Сощурив глаза, Юшенг с трудом разглядел силуэт, окутанный едкой зеленой дымкой, будто пропитанный какой-то отравой. А когда нечто приблизилось, то полуорк едва не выронил топор, увидев в этом существе... Себя самого.

— Что ты за тварь такая?

— Ты... тварь... я тварь.

— Сгинь! — в ужасе шарахнувшись в сторону, Шуи едва не споткнулся о высокие корни.

Оно было жутким, с перекошенным от злобы лицом, горящими неестественно-зелеными глазами. Юшенгу захотелось убежать, скрыться, залезть под одеяло, будто ему снова было десять зим, и в него только что кинули первый камень соседские мальчишки. А тень все приближалась, протягивала кривые морщинистые пальцы, будто желая слиться воедино, поглотить его.

— Я сгину вместе с тобой... Ты... Живешь как таракан, без прошлого... без будущего... Ты недостоин любви.

— Нет!

Что-то екнуло в сердце Юшенга, разлилось нестерпимой тоской, ностальгией по тому, чего он еще не сделал, любви, которую он еще не дарил. Вскочив на ноги, он глубоко вдохнул и почувствовал, как в висках стучит кровь его предков. Ярость медленно распаляла, кисть сжала топор до белых костяшек и, замахнувшись, Шуи обрушил первый удар на свою демоническую копию.

— Ахахаха! Неудачник! Мямля! Тюфяк!

— Нет! Я не неудачник! — удар.

Вместо крови по расквашенному лицу монстра потекла какая-то зеленая жижа, наводя на полуорка ужас, который он старался тут же вымести из сознания. Отмахивался топором, рубя свои страхи на мелкие кусочки, а тварь все не затыкалась.

— Сопляк! Он тебя никогда не полюбит! Ты ничтожество... Хафу! Ты выродок... кхе...

— Я не сопляк! Я добьюсь его! Я сделаю все! — удары продолжали сыпаться на тварь, превращая ее в бесформенное нечто.

Осев на землю, тень булькала и захлебывалась зеленой жижей, будто растворяясь в ней, уменьшаясь с каждым ударом, пока окончательно не сникла. Чиркнув огнивом, трясущимися руками Шуи поджег пучок травинок и спалил останки демона, затем устало опустился подле древа, откинувшись спиной на теплый шершавый ствол.

— Ох, Рэй... Знал бы ты, что я сейчас ради тебя пережил...

Стоило только Шуи произнести эти слова, как к его ногам, плавно крутясь в воздухе, упало большое перо цвета ночи, а затем в кроне древа что-то зашуршало, и внушительная тень метнулась в небо. Перо блестело в осеннем солнце, словно черный агат, вроде тех камней, что его сородичи добывали в Драконьих горах. И все, что смог разглядеть полуорк, щурясь от внезапно пробившихся сквозь туман лучей, — величественный силуэт ширококрылой птицы, пролетевшей мимо него, сверкнув фиолетовым глазом, и вскоре ставшей лишь маленькой точкой на голубом небе.

Когда Шуи, вымотанный и уставший, возвратился в город, местные уже начали праздновать. Из кабаков слышались голоса пьяных горожан, менестрелей и радостные звуки лютни. Даже не отдохнув, он сразу направился к лавке алхимика.

— Вот твое перо, готовь мне зелье!

— Ну надо же! Храбрый Юшенг все-таки вернулся!

Кажется, Рэй даже не удивился. Лишь улыбнулся как-то чересчур счастливо, почти благодарно, и у Шуи дыхание перехватило. Но в этот раз взгляда отвести он не мог, смотрел на алхимика, злясь на него за непонятную пугающую задачу, что ему пришлось выполнить, но радовался, что наконец-то он наберется храбрости и признается ему. И губы Юшенга сами растянулись, и вот он уже сиял в ответ своими клыками, смущенно потирая шею и не веря, что улыбка Рэя предназначена именно ему.

Рэй и сам не мог нарадоваться, что Шуи вернулся невредимым. Ведь дух, что обитал возле древа, был не кто иной, как демон кошмара. Напуганный одинокий мальчишка привез из Везареса свои темные страхи, которые в новом для него окружении обрели форму. Все, что ему удалось — привязать демона к месту подальше от города и распустить слухи о темных силах в чаще. Впрочем, жители и сами это поняли, когда несколько человек сгинуло в лесу, так и не вернувшись. Благодарность, что он испытывал к Шуи, захлестнула Рэя с головой. Он мог бы прямо сейчас запереть лавку и отдаться скромному лесорубу, тому бы даже не пришлось и пальцем пошевелить.

— А ты уверен, что тебе так оно нужно, это зелье?

— Уверен! Ты обещал, Рэй! И деньги — не вопрос, назови свою цену.

— Ладно... За то, что не побоялся отправиться в чащу... Я сделаю его бесплатно. Подожди меня тут, — усмехнулся алхимик и, проведя пером по подбородку озадаченного полуорка, исчез в соседнем помещении.

Спустя несколько минут Рэй возвратился, держа в руках небольшую стеклянную филактерию с красиво переливающейся жидкостью.

— А оно точно сработает? — засомневался Шуи, явно удивленный, что зелье было готово так быстро.

— Не получится — я еще сделаю. Буду делать, пока не сработает.

— Это... Спасибо... Тогда я пошел.

— Иди.

Минуты ожидания стали для Рэя вечностью. Как он хотел поскорее прижаться к широкой груди полуорка, оттянуть его голову за длинные дреды и провести языком по пульсирующей шее. Он так и замер на том же самом месте, и двинулся лишь когда дверь снова распахнулась, и на пороге опять появился уже менее смущенный Шуи.

— Юшенг...

— Я забыл кое-что, — сказал он, пряча в кармане пустую стекляшку, — знаешь, Рэй... Я уже давно смотрю на тебя... И расстраиваюсь.

— Что? — хохотнул алхимик.

— Ой, я имел в виду, расстраиваюсь, что я тебе не подхожу... Черт, то есть подойти не могу. Найти момент, ну, понимаешь, чтобы я тебя чувствовал, когда люблю. Что ты такой черный, непонятный, у меня ладони потеют, когда ты рядом, и жажда мучает, что я потом в нужник по десять раз бегаю... — он внезапно осекся. — Вот же ежкин дрын! Что ты мне дал?! Не работает твое чертово зелье!

— Ежевичный компот и немного звездной пыльцы для храбрости. Глупый же ты, Юшенг, — Рэй подошел ближе и положил руки на плечи опешившего полуорка. — Оно уже давно сработало... Надо же было тебе зельем себе так жизнь усложнять! Ты меня очаровал таким, какой ты есть. Теперь, пожалуйста, только не разочаруй, ладно?

И, нетерпеливо вздохнув, черноволосый алхимик приник губами к манящим орочьим клычкам, жадно проведя по ним языком, до дрожи в коленках ощущая телом жар разгорающейся страсти. Выйдя из краткого оцепенения, Шуи обхватил Рэя руками, прижал к себе, целовал, никак не веря, что все это происходит с ним на самом деле. Он последовал за своей мечтой, когда та настойчиво потянула его в соседнюю комнату, скинула все склянки и запрыгнула задницей на столешницу, привлекая Юшенга к себе. А дальше... Никогда еще ему не было так сладко, радостно, хорошо и... никакого смущения. Говоря на языке любви, Юшенг ничего не стеснялся, не запинался, он хотел все и сразу, выразить глазами, руками, губами и языком, как сильно он любит своего черноволосого тонкого южанина.

Вдоволь насладившись друг другом, они лежали на широкой деревянной поверхности стола, вместе рассматривая потолок, как вдруг Юшенг краем глаза заметил какие-то знакомые предметы в стаканчике на полке шкафа.

— Рэй... Откуда у тебя столько черных перьев?

— А, это, — улыбнувшись, алхимик загадочно сверкнул фиолетовым глазом и достал еще одно из смятой одежды, — я их вместо карандашей использую с чернилами. Знаешь, по старинке, как нас в Академии учили... Как говорила моя бабка, потомственная ворожея Алин Рэварин, береги перья смолоду. Так что чего добру-то зря пропадать.

— В моих руках твое добро теперь точно не пропадет, — робко улыбнулся Шуи и, выхватив перо, вставил новое украшение в свои путаные локоны.

------

Вдохновилась этим артом для образа Рэя: