-Хааааару! - тянет Ран и рука скользит по светлой, тонкой, испещренной шрамами коже спины. Кажется можно сосчитать каждый позвонок - пальцы проходятся вдоль косточек. И порой каждый из них хочется сломать, раскрошить в пыль - настолько велико желание быть там, внутри него.
Но максимум, что можно себе позволить - мягко очертить кончиком ножа выступ за выступом. Санзу даже не вздрагивает - эти прикосновения слишком нежны по сравнению с тем, к чему он привык.
- Хааааару! - нож находит мягкость ягодиц и спускается между ними, заставив наконец-то Харучиё напрячься. Он знает, что за этим обычно следует и уже готовится ощутить как лезвие скользнет ещё ниже, к мошонке и члену, опасно прокатываясь остротой по стволу. Но Ран внезапно меняет угол и движется вбок, немного прижимая край ножа к упругой округлости. Санзу вздыхает. На коже выступают капельки крови.
Ран продолжает движение, углубляет его и теперь капли вспухают крупными рубинами, которые, срываясь, катятся вниз. Хаитани любуется на то, какой красивой стала ягодица Санзу и, не успев подумать, что делает, опускается на колени и ловит каплю за каплей языком. Харучиё ощущает горячий, влажный язык на своей коже, смотрит в зеркало сбоку и от вида макушки с цветными прядями, там, внизу, готов потерять последние крохи самообладания.
Ему хочется быть растерзанным, порванным на кусочки, чтобы пальцы вжимались в него и раздирали каждую мышцу, чтобы все кости в теле ожидали того, что их сейчас сломают. Вместо этого нож рисует непонятный узор на второй стороне его задницы и к нему вновь прижимается  ртом Ран.
Санзу хочет сказать, что это чересчур нежно, слишком мало, но тут Хаитани поднимается и он видит его лицо. Испачканное кровью, оно прекрасно.
- Вкусный, Хару. - Ран облизывается. - Перевернись. Проверим, везде ли ты такой вкусный.

То тут, то там появляются порезы. На груди, на животе, на шее, на руках. Санзу в изнеможении. Для него это - настоящая пытка. Медленное сведение с ума. На их телах мазками - кровавые полосы, но это всё ещё недостаточно сильно, недостаточно интенсивно. Харучиё хочется глубже, так, чтобы не хватало вздоха, чтобы боль входила туда, где на ее краешке прячется удовольствие. Ран знает, что он этого хочет - потому и оттягивает момент. А ещё - ему и вправду нравится вкус Санзу. И он тоже теряет голову - от вида тела, распластанного по кровати, в ярко-алых лентах порезов, такого сильного, когда они участвуют в драке и такого сладко-беспомощного, когда они остаются наедине.
"Оххх, зря подумал об этом" - мысль о Санзу в бою возбуждает неприлично быстро. Харучиё замечает и ожидание пронзает низ живота.
- О, нет, Хару, - усмехается Ран, увидев его реакцию. - Мы ещё только начали. И Санзу довольно рычит, когда к губам, ласкающим след от ножа на животе, присоединяются зубы.
Он стонет - Ран вцепляется в каждый кусочек кожи, задетый острым лезвием, растирает его между зубов, оттягивает и отпускает, и снова вцепляется. Кровь перемешивается со слюной, пузырится на поверхности кожи и Ран всасывает этот коктейль. Он ударяет в голову не хуже дури, пьянит похлеще коньяка десятилетней выдержки, делает мир таким же радужным как таблетки экстази.
Он вгрызается в кожу, теперь уже безжалостно, оставляя грубые красные метки во всех местах, куда удается дотянуться. Соски распухают, шея покрывается неровными пятнами, начинающими синеветь.

Ран понимает, что пришла пора идти дальше. Подтягивает руку Санзу к изголовью, целует ямочку над ключицей и пока Харучиё излавливает губами кожу его рёбер, пригвождает его ладонь ножом к спинке кровати.
Санзу дёргается, сквозь его зубы рвётся крик, боль прокатывается по телу, разом выталкивая все мысли до единой. Теперь их только трое в этой постели - Хару, Ран и Боль.
Хаитани вытаскивает ещё один нож - на этот раз с более тонким лезвием - и завершает начатое. Любуется видом распятого Харучиё, словно картиной на изысканной выставке, как скульптор наслаждается своим творением.
- Чувствуй, Хару! Ты чувствуешь? - Ран смотрит на него с восхищением, от переизбытка эмоций, на глазах выступают слёзы. Санзу прекрасен - светло-розовые волосы разметались по плечам, тело покрыто уже подсыхающей темно-красной глазурью, упругий член подрагивает в предвкушении того, что последует дальше.

Санзу хрипит - о, да! Он чувствует. Пульсацию мышц вокруг лезвий, то, как стекает кровь, горячая, жгучая даже и - наконец-то! - как Ран входит в него. Нетерпеливо, кусая то и дело багровые линии на его теле, закидывая его ноги себе на плечи.
- Да, Хару! Да! Какой ты красивый! Какой ты сладкий! - невесть откуда взявшееся ещё одно лезвие прочерчивает дорожку по икре и Хаитани впивается в неё, стремясь ни капли не упустить. Расчерчивает новые полосы, пока Санзу ёрзает, сам насаживаясь и поскуливая от того, что вбитые в изголовье кровати ладони не дают этого сделать до конца.
- Дааааа, мой хороший. - Ран входит так глубоко, как может и замирает. Всё его внимание сейчас на том, как узко, как горячо внутри Харучиё. Как стенки сжимают его член. Как по плечу стекают капли крови, смешиваясь с потом. Падают на лобок, на член Санзу, разбиваясь и окропляя брызгами те участки кожи, что не удалось закрасить ему. Харучиё дрожит под ним. Он настолько восхитителен сейчас -  что Ран срывается. Вдалбливается быстро, мощно, сильно, расцарапывая ноги, грудь - все, куда дотягиваются его пальцы. Кусая, желая оторвать кусок от любимого тела, чтобы он - полностью - принадлежал только ему.
Санзу стонет - у него больше нет сил сдерживаться, и он изливается себе на живот. Вид жемчужных капель на кроваво-красном полотне остаётся перед глазами Рана когда он, прикрыв их, выдергивает из ладоней Харучиё ножи, сжимает его в объятиях и ускорившись до невероятности, тоже приходит к финалу.

Пока Санзу спит, Хаитани обрабатывает порезы антисептиком и перевязывает раны на руках. Закончив, он смотрит на него с нежностью, которой вмиг сам же стыдится и радуется, что таким его не застал Хару. Ведь их отношения не место для ванили.