Пришла, как-то, ко мне на чай одна интересная особа. Знакомы с ней не столь давно. Человек она очень хороший, чистый душой и правдивый. Говорит что думает, и, ничего не стесняясь, говорит о недостатках, как есть. Видимо, именно это мне и нравится. Ведь сейчас, в этом повсюду фальшивом мире, этого и не хватает. А тут она «правду-матку рубит».
Так вот, пришла ко мне эта знакомая как-то вечерком на чашечку  чая поговорить по душам. Посидели с ней на кухне  поужинали, потом к чаю перешли. Подустав от чайной церемонии, вышли в гостевую на диван. На подоконнике, как обычно, злобно бегал попугай. Недоверчивым взглядом оглядывал нового гостя. А она смотрела на него и подходя шипела: «ШШШШШ».

- Не пугай его, а то скинется . – говорю,  - Именно скинется, как суицидник, с насеста на пол, а не на тебя.

Она посмеялась:

- Суицидник… Ишь, как зырит!

Она так красиво проговаривает все эти слова, которые я сама так давно не употребляла. Все думала, где же она этого всего нахваталась: «зырит», «слышь»...  Голос у нее всегда загадочно-спокойный, девушка таинственная, но открытая. Иногда смотрит в твои глаза, и ты слегка улыбаешься и думаешь. А она, как будто, приценивается, что-то ищет в тебе.  Всегда задает вопросы обо всех, все ей интересны. А этим интересна она мне. И в беседе она все упоминала одну особу, по имени Наташка. Она так и говорила : «Была у меня подруга - Наташка …»
Я слушая ее и не переспрашивала: почему была? Где сейчас? Ведь, раз так часто она говорит про нее, значит, что ее не хватает, и я это чувствую. И снова: «Была у меня подруга - Наташка».  Не выдержав я, все же, спросила, любопытство взяло верх:

- Почему была? - говорю, - Где сейчас? Поругались или что?

Она так посмотрела на меня, мне показалось, что еще немного и заплакала бы. Тут я естественно поняла, что Наташки просто больше нет. И она где-то там наверху или внизу.  Я ведь еще не знала о Наташке, чтобы определить ее вверх или вниз.

-Умерла она. Вот, в этом году, в декабре. Нет ее больше.

И вновь продолжила  говорить  о чем-то другом, продолжая задавать вопросы. Мы смеялись, изображая некоторых знакомых. С такими людьми, как она, достаточно легко . Не нужно кем-то притворяться, она так же как и я оценивает людей по-другому, как-то «по-нашему». В каждом человеке есть что-то особое, что-то, из-за чего он нравится, а есть что-то, что не нравится, ведь никто не идеален. Я и себе-то, не совсем нравлюсь, а что уж говорит  о людях, с которыми мы просто иногда сидим в кафе, ходим в кино … У каждого свои тараканы. И никто не будет делиться ими на все сто процентов. Но не она. Вновь пролетело имя Наташки. 

- От чего она умерла? - спрашиваю.
Видимо, молодая была, раз говорит, что ровесницы.  Говорит :

- Страшно умерла, от болезни тяжелой.

- Рак? - предположила я.

-Нет, хуже, - грустно вздохнув ответила она, - СПИД .

Сижу и не знаю чего сказать. Чего я знаю о СПИДе -то? Что он есть, что это страшно, что Фредди Меркьюри умер от СПИДа. Все мои знания на этом и закончены. Сижу и думаю, как же это - умереть от СПИДа? Довелось  мне в жизни похоронить близких больных раком, знаю, как тяжело и больно всем. И не описать муки того человека, который сам лежит и просит о смерти. Но я спрашиваю, беспардонно, конечно, но вновь мое любопытство! А как без этого?

- А как это? Как, когда человек умирает от СПИДа? Так же, как и при раке? Так же увядает или как?

- Ну почти, - отвечает она, – Только хуже, гораздо хуже! Страшная болезнь! - продолжает она говорить, делая большие паузы, прежде, чем произнести новое слово. – Страшная болезнь!
Конечно страшная! С раннего детства нас пугали ею, как страшилкой на ночь. Всегда казалось, вот как быть, когда узнаешь ,что человек болен? А ведь внушают, что передается чуть ли не от чиха. И что остается? Бежать от такого человека. А тут мне она о своей подруге: СПИД у нее. И так спокойно! Ну дальше не пришлось долго ждать, лопатой почву разок черпануть , дальше само пойдет. Тут она и погрузилась в глубокие воспоминания. Я села удобнее, приготовилась слушать. А она посматривает и, видимо, думает с чего же начать:
- Из хорошей семьи она была, родители богатые были, директора. Ни в чем никогда не нуждалась,  родители никогда ни в чем не отказывали . Любимый ребенок, во всем баловали. Так и выросла она избалованная. А тут время пришло, родители старенькие, денег поменьше стало. А ей-то неймётся уже, ей же уже никак без красивой жизни. Она нашла легкий выход: красивая девушка, красивое молодое тело - нашла себе папика. А это девяностые. Наверняка, помнишь какие они были лихие. Малиновый пиджак , золотые цепи, рекет…

- Конечно помню. Только под стол ходить начала самостоятельно. Знаю лишь по фильмам и рассказам. Так что имею  представление такое, будто сама видела все это.

- Так вот.

Вновь замолчала. Интересный она рассказчик, с интригой. Вновь вскочила с дивана и к попугаю, платком махать :
- Ишь ,как зырит!  И опять уселась рядом. И молчит, будто позабыла о чем говорили.

- Ну так что?, - говорю, -Что с Наташкой-то?

- Вот.

И тишина, интрига. Вдруг заговорила:
-Веселая она такая была, бесшабашная такая, будто ничего не боялась. Как-то едем с ней в машине. Она за рулем, я рядом и перед светофором подрезал нас один нахал на «бэхе». Все стоят и мы стоим, она дверь открывает бежит к его машине, а у того окно открыто, она в него как харкнет,  что мочи есть, и бежит обратно в машину. Смотрю в шоке, она в машину, он за ней, еле умотали оттуда. Вот дурная баба была, но хорошая и веселая. С мужиками она общалась всегда с блатными. И словечки у нее всегда были такие, будто зэчка. Она не боялась ничего, а я этих зэков опасаюсь, не доверяю я им, боюсь. А она-то, как из дома выпорхнула, так в столицу и умотала, и стала жить там с фраерком каким-то. Он рекетом занимался, а она у него типа наводчицы была. Деньги есть и ладно. Хочется-то в достатке жить, да ни в чем себе не отказывать, не важно, как деньги берутся и насколько они чистые. Она ведь болела, а я не знала. Мало кто знал, а я почти самая последняя  узнала . Еще, как дура, ей постоянно: «Наташ, чего желтая такая стала?». А она: «Да, чего-то, желудок болит». А я ей лекарств советую, как дура.

- Ну чего ты!? Как дура, как дура, заладила! Ты ведь не знала в чем дело-то.

Сморю на нее, а она печальная стала, жалеет, наверно, что раньше не знала. Думает, что если б знала,то спасла бы ее:
- Знаешь, сны снились часто с нею. Мы виделись-то по городу мельком часто: куда ни поеду - она там стоит. Вот так как-то постоянно получалось. Так вот сон. Снится, будто встретились так же с ней на улице. Стоим, говорим, я ей что-то рассказываю, а на меня прохожие смотрят. Не пойму чего смотрят. А она мне: «А они меня не видят». Смотрю на нее: «А я чего же вижу?». А она простая такая: «А ты ведь меня знаешь, вот и видишь». Вот так-то. Тяжело она умирала, тяжело. За ней смотреть-то никого не осталось. Дочь и сын, да бабка старая. Родители еще раньше померли один за другим, а следом и муж ушел. Она, когда его хоронила, еще в церкви убивалась прям сильно, тяжело ей было. Теперь вот только думаю, почему? А он, ведь, как-то загадочно помер. Тоже, кстати, один из тех был, ну зэков. Боялась я его .

-Может он ее заразил? - влезла я с нетерпением.

-Да, нет.  Знаешь, чего думаю? Чего она убивалась так? Умер он, типа, что-то с легкими случилось. А он ведь зэк, а у них там у всех, вроде как, туберкулез. А тут она со своим вирусом. А СПИД ведь иммунитету мешает, вот и добил он его легкие. Он и зачах от этого быстро. Но умер легко, не так как она. Вот и думаю, ревела-то она и убивалась от чего. Потому что знала, что она его угробила. Да и ей недолго оставалось. Думаю, понимала она это все.

- А дети?

-Дети чистые. Тоже про это думала. Но нет, хорошие они у нее, дочка  настолько хорошая девчонка, ангелочек просто. Всегда у нее спрашивала: «Где таких дочерей раздают?».  И снова замолчала.

- Может еще чаю? - вспомнив про гостеприимство, спросила я.

- Нет, нет, скоро пойду уже, - задумчиво пробормотала гостья.

- Да сиди ты, рано еще!

- Так вот, болела она сильно, - продолжила рассказ моя знакомая, - но все еще работала. Боялась, что детей ни с чем оставит. А с каждым днем все хуже и хуже ей становилось, то там болит, то тут. Такая она была простая, в пивнушке последний год работала. Там продавщицы все алкашки, так у них вечно недостачи были,  а она им: «Сучки, я вас вывезу на трассу, будете там долги отрабатывать перед дальнобойщиками, стоя на коленях!». Такая баба была! Ничего не боялась! Жалко ее, тяжелая судьба, кроме грязи ничего не видела. Опять сон вспомнила. Стою, а ко мне бабка подходит умершая. Рассказывает мне про всех. Я у нее про Наташку спрашиваю: «Где она?»,а бабка мне и отвечает: «Она с нами в раю, у нас там хорошо. Видать, молились за нее хорошо, вот она к нам и попала. Но сейчас что-то чернеет она. Видимо, не задержится она у нас». Греха-то в ней много было, у нее у самой «условка» была. В жизни все перепробовала, всю наркоту, что была.

- Наверно от того и померла, –  говорю.

- Она ведь наркотики детям продавала. Я этого не знала тогда, но сейчас знаю. Вот поэтому и помирала так долго и тяжело, потому что, это на ней проклятье сотен матерей, которые мучились с детьми.  Тяжело ей было, глупая, конечно. Ну, не нам судить, тем более сейчас. В ресторане как-то сидим, а она: «Хочу так напиться, что бы упасть и не видеть никого и ничего, не могу больше всю эту грязь терпеть!». И напилась. Да так, что еле встала. Даже номерок от шубейки своей потеряла. Плюнула, да вышла зимой на улицу в платье. Села в машину, да поехала. Часто она пьяная ездила, все ей было нипочём! А когда совсем плохо стало, она уволилась и в деревню уехала жить. Все писала и звонила, говорила, как там хорошо. Что никогда так не было ей на душе спокойно. Рассказывала, как птицы поют, как чисто все. Говорила, не видела никогда такого. Жила там с бабкой, пока совсем худо не стало. Потом мы уже с ней разговаривать не смогли совсем. Горло у нее совсем сгнило, что-ли. Ни есть, ни пить не могла, говорить уж тем более. Молчала все время. Переписывались мы с ней, на дню по двести сообщений писали друг другу. Любила я ее, но прийти посмотреть на нее такую, так и не смогла. Тяжело бы мне было. Пишет:«Есть хочу». Давай, говорю, авокадо принесу, оно, ведь, жирное, возьмешь кусочек и будешь посасывать. Хоть что-то. Нет, говорит, не смогу я, больно мне будет. Ну, давай хоть чаю травяного? Летом сама травы собирала. Хоть чаёк теплый. Согласилась она, но я не поднялась к ней. Дочка сама спустилась забрала. Не хотела я ее видеть умирающей. Может, и неправильно с моей стороны, но не могла я. Страшно мне было. Сообщения писали друг другу, пишу ей: «Как ты?», а она мне: «Плохо, на днях умру, наверно». Представляешь?! И так каждый день! Как ты, говорю, можешь такое писать? Говорит, сама уже этого хочу, молю об этом.

Вздохнули вдвоем тяжело и помолчали.  Действительно тяжело. Как же должно быть плохо, как все болеть должно, что начинаешь молить сам об этом?

- Ой, рядом с ней всегда люди плохие были. С мужиком она жила, сидел он. А знакомая, его дело то ли вела, то ли видела краем глаза. Такой человек ужасный был. Представляешь, что рассказала. Он, говорит, в групповых изнасилованиях участвовал, да еще и пытал девку, утюгом прижигал. Представляешь, жуть какая! А она вот не боялась, жила с ним.  Померла, конечно в муках. На похороны я ходила. Лежит бедная в гробу. От нее там ничего и не осталось. Кожа да кости. Руки ей аккуратненько сложили на груди. Бедняжка. Эх, сон-то опять снился. Будто, она меня, то ли в гости звала, говорит, придешь ко мне на родительское? А я ей, приду, говорю. А тут уже все это прошло, а я только недавно вот добралась. Могилка ее, не ухоженная совсем, земля комьями местами лежит, а кое-где, будто, рукой до гроба можно достать. Да и крест покосился. Говорят, что все зимние могилы такие. С дочкой ее говорила после похорон, она спокойная. Ждала, знала, что так будет. На врача она учится, хорошая девочка, жалко ее. Рассказывает, что в морг ходила, врач, мол, сказал ей, не ходи, не смотри,а она: «Чего я там не видела?». И пошла. Говорит, мать на столе лежит, живот разрезан, а там такая впадина, хоть голову засунь. Говорит, от живота ничего не осталось, есть ведь не могла долгое время. А рядом мужик толстый, а она рядом с ним, как щепочка.

- Это ж какие нервы нужно иметь, что б мать свою так увидеть! - возмущенно перебила я, мотая головой по сторонам в недоумении.

- Ой не знаю. Говорит, уж навидалась, всего этого,  вот, мол, и нипочем ей это все. Жалко ее, молодая ведь совсем. Жизни не ведала, а близких уже и не осталось. Вот хоть я хожу к ним, навещаю. Бедные дети. Эх,Наташка! Сынишке ее сладостей таскаю.
Вновь сидим в тишине. Смотрим на попугая, он на нас, покосив голову.

- Да, вот такая вот была Наташка…