Очнулся я в кромешной темноте, судя по всему - связанный по рукам и ногам, так как не мог ими пошевелить. Голова гудела от тупой боли, отдаваясь пульсацией в висках. В горле саднило, нестерпимо хотелось пить. Попытался крикнуть, чтобы привлечь к себе хоть чьё-то внимание, но вместо этого, судорожно закашлялся.

Мгновение спустя, под потолком помещения вспыхнул яркий свет, больно резанув по глазам. Я невольно зажмурился, услышав, как открылась дверь, и кто-то вошел.

- Вижу очнулся, Иван Сергеевич, - послышался смутно знакомый голос. – Рад, весьма рад видеть тебя в своей скромной хижине, Ваня.

- Пить, - с трудом прохрипел я.

- Миш, уважь бедолагу, - распорядился всё тот-же тип с явной усмешкой.

Вместо спасительного глотка, на меня неожиданно выплеснулся целый поток ледяной воды, похоже вылитый из ведра.

- Ну, что - полегчало, писака? – разразился неприятным, хрюкающим смехом до боли знакомый голос.

И я вспомнил его обладателя, непроизвольно сжав кулаки.

Борис Моисеевич Гульденман - хозяин заводов, газет, пароходов и с недавних пор объект моих разоблачительных статей...

- Вашими молитвами, Боря, - изобразил я улыбку, невзирая на боль.

- Хамишь, Ваня, - процедил сквозь зубы миллионер и присел возле меня на корточки.

- Бить будете, папаша?

- А смысл? – хмыкнул Гульденман, отвесив мне увесистую пощёчину. – Не для того тебя сюда приказал доставить, сынок.

- Неужто решили мне наследство оставить? – сглотнув слюну, спросил я с сарказмом в голосе. – Весьма польщён.

- Юморист ты, однако. Миша, развяжи его и дай воды, пусть утолит жажду.

Освободившись от пут и напившись минералки, снова посмотрел на Бориса Моисеевича, сверлившего меня внимательным взглядом. В его карих глазах не было злости, в них таилось что-то настораживающее.

- Тогда для чего вам понадобился бедный журналист? – произнёс я, растирая запястья. - Меня обязательно будут искать...

- Пригласил к себе в гости четыре особы, - перебил меня старый еврей. – Они в той или иной мере, предали меня и нанесли определённый ущерб. Ты пятый в этой компании. А ведь тебя предупреждали – придержи коней, не суй свой нос в мои дела. Ты же просто пешка. Не послушал доброго совета. Я никому не прощаю оскорблений, тем более предательства. Слышишь – никому! Иначе не достиг бы того положения и уважения, что имею сейчас.

- Решили устроить показательную порку или придумали более изощрённую месть?

- Скоро всё узнаешь, Вань. Не спеши, - улыбнулся Моисеевич, хотя глаза не излучали радости. В них таилась угроза.

- Боитесь вы правды, - массируя виски, чтобы хоть немного унять боль, произнёс я. – Но найдутся другие журналисты, которые откроют ваше истинное лицо и вскроют все махинации. Тогда может и прокуратура до вас доберётся.

Гульденман снова разразился неприятным смехом, глядя, как на сумасшедшего. Отсмеявшись, он схватил меня за волосы и вплотную приблизил свою откормленную ряху. От него исходил аромат дорого одеколона и хорошего коньяка.

- Вот скажи мне честно, как на духу – ты сам, по своей воле начал расследование моих дел, сунул нос в мой бизнес? – брызгая слюной, прохрипел мне в лицо Боря Моисеич. – Если ответишь, что сам, что твоей легкоранимой душе стало нестерпимо наблюдать мои махинации... Короче, если ты по своей инициативе влез в это болото, я обещаю тебе, что через час будешь дома и я выплачу компенсацию за моральный ущерб.

Он внимательно смотрел на меня, ожидая ответа.

- Нет, это было задание редакции. Вы же знаете, что наша газета специализируется на скандальных расследованиях...

- А кому принадлежит твоя газетёнка знаешь? По глазам вижу, что в курсе, - ухмыльнулся Гульденман.

- Это не имеет значения, - искренне начал я, но толстосум снова бесцеремонно перебил меня.

- Ты дурак или глупый идеалист? Очнись, писака. «Хаван», он же - Серёжа Хаванов, никогда просто так ничего не делает. Не тот человек. Он позарился на мой кусок пирога, чтобы самому влезть в этот бизнес. Вот и заказал твоему главному редактору скандальный материал, чтобы выбить меня из колеи и нанести побольше вреда. Глядишь, и органы мной заинтересовались бы... Лаяла моська на слона. Ничего, всему своё время. Скоро и до него доберусь, чтобы не гадил, где не попадя.

Похлопав по карманам, в поисках сигарет, я достал мятую пачку. Но увидев, что они промокли, с досадой засунул её обратно.

- В моём доме не курят, - недовольно проворчал Борис Моисеевич, поднимаясь в полный рост и направляясь к выходу. – Миша, дай ему что-нибудь из одежды и веди его к остальным.

Охранник рывком поднял меня на ноги и повёл навстречу неизвестности.