Я выбегаю за территорию школы, вытирая рукавами кофты слёзы и не оборачиваясь, но чувствуя и слыша, что Сара бежит за мной.

– Лилит, остановись! – орёт она, запыхавшись. Расстояние между нами постепенно уменьшается, и я прибавляю темп.

Сегодня солнце не светит, как всю прошлую неделю, сегодня туман. Мало того, что глаза жутко слезятся, так ещё и этот подарочек от природы, именно сегодня.

Улица первая, вторая. Поворот влево. Переулок, улица, поворот вправо. И вот, я вижу чуть вдалеке свой дом, калитку и забор. Я, конечно, не чувствую, что мой дом – моя крепость, но мне некуда сейчас больше прятаться.Нащупываю в кармане ключи, вдруг резко оборачиваюсь, и сбиваю с ног несущуюся на меня Сару, чтобы выиграть время.

Быстрее пули подбегаю к калитке и дрожащими руками пытаюсь вставить ключ туда, куда надо, но всё время от волнения попадаю мимо. Да что же это такое?!

Наконец я попадаю в цель, кручу замок, вбегаю и захлопываю дверь прямо перед носом подбежавшей Сары. Держу одной рукой ручку, другой запираю на ключ калитку. Сара громко стучит кулаком по двери, но тут же стискивает зубы от боли.

– Лилит, открой, пожалуйста, дверь! – просит она.

– Пошла нахер отсюда! – кричу в ответ ей я, прерывисто дыша. Смотрю в окна дома. Как хорошо, что никого ещё нет.

– Ты сама виновата в том, что случилось! – уже спокойнее говорит Сара. – Если бы ты не избила того парня...

– Тот парень сам виноват, что приставал к ней! Лучше уходи, я тебе не открою! Никогда не открою... – сердце быстро бьётся, а я никак не могу отдышаться, и никак не могу до конца вытереть глаза, чтобы слёзы полностью перестали течь.

Сара молчит. Долго молчит. А я сижу, прислоняясь спиной к двери, и думаю: может, я просто уже уйду в дом? А важен ли для меня так этот разговор?

– Знаешь, а ведь дело не в этом, да? Не в том парне? Тебе просто некуда было выплеснуть свою ярость за то, что я остановила вас с... Реем, тогда, вот ты и решила выпустить свою ненависть... – тихо, но чётко проговорила она. – Что ты испытываешь к нему, раз решила покончить с жизнью, ради него?

А я молчу, потому что тёкшие слёзы и ком буквально сдавливают мне горло, но, как ни странно, от меня ни исходит ни звука. Прикрываю рот рукой и тихо трясусь.

Мы просто сидим и молчим. Разделяемые калиткой и ненавистью, мы всё равно сидим и молчим друг с другом, и никуда не уходим. Закрываю глаза и вздыхаю.

– Знаешь... – неуверенно начинаю я. – Тебе... тебе никогда не представить то, что я чувствую и ощущаю каждый день. Воспоминания и эмоции теперь ежедневно набегают на меня. Они плодятся во мне, роятся, словно пчёлы и ждут выхода из моей внутренней клетки.
Каждый, каждый божий день я вспоминаю наш двор, нашу детскую площадку. Я с замиранием сердца вспоминаю, как мама плела мне тугие косички перед зеркалом, а я всё дёргалась, капризничала и нервничала, потому что рыжий, голубоглазый мальчишка уже ждал меня за калиткой. Я выбегала на улицу, с полными синяков и ссадин коленками, потому что мы с Реем часто играли в догонялки, часто любили кувыркаться кубарём по длинной, высокой горке и часто любили лазить по деревьям. Разве это не прелестно? Как только я открывала калитку, он всегда меня ждал. Его глаза всегда блистали такой детской наивностью. Как только мы выходили на площадку, я всегда тут же расплетала свои косички. Иногда, мой друг помогал мне. У нас было много детских игр, поверь, но сейчас не об этом. Знаешь ли ты, Сара Бернард, какой я чувствовала себя рядом с Реем? – не дожидавшись ответа (он мне был и не нужен) я продолжила. – Я чувствовала себя свободной. По–настоящему свободной, как ни с кем другим. А сейчас, когда он лежит на больничной койке, отрезанный от всего мира, я не чувствую себя таковой. Сколько бы я не пыталась убедить себя в обратном, на моём сердце словно висит тяжкий замок, а на доброй, наивной душе поставлен крест. Тебе никогда не почувствовать то, что почувствовала, чувствую и буду чувствовать я. Любая, глупая девочка скажет: "Ой, да я бы уже разлюбила его нафиг, зачем дохнуть–то ради него?", но правда ли это? На деле, эти девочки, мальчики... Они просто не чувствовали этой любви. Настоящей, искренней. Не любви к маме и папе, не дружеской любви, не любви к своей кошке/собаке и не любви к своему любимому делу. Любви к человеку, с которым ты чувствуешь себя родным. К особому, взаимному человеку. Они никогда не чувствовали того, как начинает жутко болеть голова от воспоминаний, внезапно нахлынувших на тебя, и таблетки от головы тут не помогут. Как становится вдруг так резко жарко, что начинает кружиться голова, а кровь в голове приливает, отбивая ритм, от осознания того, что его больше с тобой нет. Разве они чувствовали внезапную тошноту, ком, давящий в горле, и жуткую обиду на весь мир, за эту несправедливость? Вряд ли они когда–нибудь почувствуют за свою жизнь то, что уже успела за свои шестнадцать лет почувствовать я. А Рей... он был для меня моим вторым солнцем. Моим рыжим солнышком. Что его не спроси – он знал ответы на все мои вопросы. Просто идеальный мальчик. Может, на то он и идеальный, что впал в кому. Ведь идеальным людям не место на земле, верно? Таков закон подлости, без него было бы всё слишком просто, – я замолкаю, а ледяные слёзы, вперемешку с горячими, уже давно катятся непрерывными потоками по моим щекам. В голову вновь пробивается острая боль. Я открываю глаза, но всё вокруг расплывается. Не знаю, зачем я всё это ей рассказала, но я уже просто не могу всё держать в себе. Иногда, нужно просто кому–нибудь выговориться, чтобы стало легче.

Но почему тогда вся моя боль не уходит, а сидит, крутится и вертится в моей голове? Возможно, её слишком много, и на одного человека её не хватит.

Шумно вздыхаю. Сара вздыхает в ответ, а после долгих, молчаливых дум над моими словами, произносит:

– Знаешь, а по–моему, твой Рей не такой идеальный, как кажется, – от этих слов я чуть не задыхаюсь. Мне хочется встать, открыть калитку и убить прямо здесь Сару живьём, – Не спеши меня ненавидеть за эти слова, нет. Рей, возможно, прекрасный человек, – она что, издевается? Она сомневается в моих словах? – но учти одну деталь: из-за него ты чуть сама не умерла. Разве любящий по–настоящему человек способен на провокацию другого, чтобы тот умер вместе с ним? Скорее всего, у нас разные взгляды на любовь, но меня это сильно напрягает. Он действительно хотел, чтобы ты покинула своё тело вместе с ним, отказалась от жизни? Серьёзно, просто обдумай мои слова, прошу тебя, – я слышу, как она встаёт. – И да: правда, Лилит, я чувствую в твоих словах искренность, но тебе всерьёз нужно задуматься о многих своих словах и приоритетах. То с парнем, это было слишком унизительно для него и ненормально для тебя, – она отряхивает штаны, а я подаю голос:

– Сара, стой.

– Что? У нас через пару минут начнутся занятия, я не хочу опоздать.

– Можешь никому не говорить об этом разговоре, и о всём том, что я сейчас сказала?

Та чуть–чуть помедлила с ответом, но уже через минуту всё–же решилась:

– Да... хорошо, я никому не скажу. Так ты пойдёшь в школу?

– Нет, не хочу.

"Ты меня сегодня уже довела", – добавляю мысленно я, но не произношу вслух, а Сара уходит от моей территории.

Встаю, подхожу к двери, но так и не вставляю ключ в замочную скважину. Меня вдруг резко начинает трясти, словно в конвульсиях. Перед глазами темнеет, я не пойми отчего вдруг начинаю задыхаться. Голова начинает остро болеть, а я медленно падаю, ударившись головой об ступеньки террасы.