В провинциальном городке под названием Углеч родилась девочка с ярко-зелеными глазами и пухленькими щёчками, которая так мечтательно и завораживающе смотрела на только что открывшийся ею мир. И ее назвали  Ярослава... Но не думаю, что вам будет интересно узнать обо мне, ведь речь пойдет далеко не о девочке Ярославе. Вы пришли за историей. И я вам ее расскажу.

Начну с самого начала.

Тогда я была крохотной малышкой. Я только пыталась разузнать об этом мире и его устройстве как можно больше. Этот мир я видела, как часовой механизм: одни стрелочки, минуты, секунды, моменты и мгновения.

Помню свое детство. Об этом речь и пойдет.

Мне было около четырех лет, я сидела за таким же крохотным столиком, как и я сама, и клала еду себе в рот, тщательно пережевывая, чтобы как следует насладиться вкусом.

И так каждый день.

Но что-то в моих повседневных буднях было особенное.

Каждый день я стала наблюдать за пожилым старичком, который, выглядывая из балкона, курил сигарету. Поначалу я не замечала его, не отвлекалась на ненужные взгляды.

Но потом начала замечать.

И даже пугаться.

Помню, как увижу его – дедушку, с явными морщинками на лице, прижималась к маме с криками:

– Мама! Там дедушка с балкона на нас смотрит!

А мама ясно улыбалась, гладила меня по головке, тем самым успокаивая мою фантазию. Она даже не смотрела в окошко, считала, что слишком фантазирую, но это было не так.

А дедушка был не такой уж и страшный, ужасный, как я думала. На вид он был добродушным, постоянно улыбался. Но тем не менее я пыталась избегать его вида. Почему? А кому бы было приятно, когда на тебя смотрят лишние темно-карие глаза, в то время как ты занимаешься своими делами: кушаешь эту ужасную манную кашу, пытаешься выговорить и разъяснить родным свои мысли (из-за моего ужасного произношения буквы "Л" это было намного сложнее), учишь новое заданное стихотворение в детском саду, которое совсем не получается вбить себе в голову. И все это время, всё твое детство на тебя смотрят эти глаза.

И так было всегда.

Но когда мне было около четырнадцати лет, родителей не стало. Исчезли. Ушли из моей жизни. И тогда я осталась одна.

Если считать, что со мной все то время сидела пожилая женщина, имя которой Инна, постоянно куда-то уходила, то да, я была не одна. Но она появлялась дома лишь под утро, оставляла еду (например остатки с прошлого завтрака или хлеб с кусочком колбасы) и, закрыв за собой дверь, уезжала.

О ней я знала лишь то, что она какая-то родственница. Но честное слово, я ненавидела ее всем своим молодым сердцем.

А позже, буквально через месяц после смерти родителей, Инна окончательно бросила меня — и без того одинокую девочку – подростка.

Поэтому я живу одна. Сама хозяйка своей жизни.

Из-за того, что мой официальный опекун – Инна, вопросов ко мне особо не поступало, следовательно, я могла спокойно жить одна.

Так как наш дом находился в опасном, чрезмерно криминальном районе города, по ночам очень часто можно услышать оры и крики, стук в дверь и прочие ужасные вещи, о которых даже думать не стоит.

Поэтому я сидела в нашей маленькой коморке совсем беззащитная и запуганная, постоянно прячащаяся от людей, стучащих в дверь.

А силуэт пожилого человека не исчезал. Все те годы, которые я жила в той квартире, он всегда стоял на балконе, покуривая сигарету, и глядя то на ясное, то на хмурое небо.

И постепенно я перестала бояться его, избегать загадочных взглядов. Просто надоело. Посчитала ненужным скрываться от какого-то старичка напротив.

Я росла.

Каждое утро я садилась на деревянный страренький столик, заваривала чай с ромашкой и глядела в окно, где и видела все тот же привычный мне силуэт. Мне было всегда интересно узнать о нем. Для меня он казался каким-то особенным. Это тот человек, который настолько обожал внешний мир, что готов был подолгу сидеть вот так, на балкончике, усаженном большим количеством цветов, покуривая, казалось, не тлеющую сигарету.

В квартире всегда было темно, лишь тусклый свет от скоро погаснующей лампы освещал территорию. Старые, уже не чистейшие, занавески висели у нас в квартире. А столик находился прямо у окна, отчего я и могла разглядеть старичка.

Квартира всегда была пуста. Я словно в куполе, защищённом от общества. Постоянная тишина была не в новинку, и я давно привыкла к такому явлению. Я признала тот факт, что застряла в одиночестве. Похоже, насовсем.

Ко мне пришло смирение. Привыкла.

А вы бы привыкли к одиночеству?

Как думаете, тяжело это?

Несомненно.

Но как я уже сказала, мне это было привычно.

И единственное, что помогало мне избавиться от этих мыслей, – это тот же сосед, находящийся напротив. Иногда мне надоедало это одиночество, поэтому я начала чуть-чуть махать  рукой тому дедушке. Это стало нашим приветствием. Я махала – он отвечал, мило улыбаясь.

И так было каждое утро, обед и вечер.

Просто приходила на кухню, садилась на старый от времени стул, заваривала всё той же заваркой чай и, увидев в окне старичка, еле махала ему рукой, на что он, конечно же, отвечал. И тогда мое настроение поднималось. Сама не знаю отчего. Может быть, меня посещали мысли о том, что одиночество иногда уходит от меня. 

Он настолько стал родным мне, что я и не представляла, как буду жить без наших тихих приветствий. А ведь я даже не знала его имени... Никогда не общалась лично. Только так, через заляпаное окно. Никогда не видела его родных. Видела лишь его с сигаретой в руке.

На его балкончике, на котором было больше всего цветов, стоял такой же ветхий круглый столик, где лежала пепельница. На стене висела лампа с теплым светом. Обычно вечером на такое освещение к его балкончику подлетали мошки, которых он аккуратно смахивал рукой.

Его балкон выглядел всех краше. Нет, я не имею в виду богатство или что-то вроде этого. Он был полон цветов, которых у остальных не было совсем. Пустые балконы, без всяких растений. Наши окна можно было бы сравнить, они похожи. Что у меня, что у него, окна были старые и ветхие, обрамления, казалось, скоро развалятся, а стекла вылетят.

Когда солнце садилось за горизонт, мы оба смотрели на уходящие лучи и тепло улыбались окончанию дня.

Иногда я слышала тихую джазовую музыку из его пластинок, когда открывала окошко. Видела, как большой черный диск, вращающийся в одном направлении, издавал спокойные и мелодичные звуки. Иголка тихонько царапала пластинку, а дедушка, усевшись на стул, закрывал глаза.

В моей квартире было все так же пусто. Никто не приходил, что было странно, ведь уплату за газ и воду никто не отменял. Мне не приходили счета за неуплату, хоть, как я была уверена, Инна давно не платила. Если бы была квитанция – постаралась бы уплатить сама, но их не было. Будто все действительно забыли о моем существовании.

Иногда я получала деньги за работу. Выходила на улицу, что было редкостью, выполняла работу разного типа: расклейка рекламы, подметание улиц. На выручку покупала еду и готовила на еле работающей плите.

А потом возвращалась к своему столику, по-обычному приветствовала пожилого старичка и попивала ромашковый чай.

И так мои серые, полные одиночества будни превращались в яркие часы жизни. Даже постоянный разбой, крики за окном (а жила я на первом этаже) были на заднем плане, я давно перестала об этом заботиться.

Когда я была уже достаточно взрослой, по-прежнему оставалась той маленькой девочкой, любящей махать своей крохотной ручонкой незнакомому дедушке.
Никогда не забывала подавать этот жест.

Помню, мне исполнялось девятнадцать лет. Я коим образом накопила на небольшой, но сладкий рулет (что было для меня роскошью) и, найдя дома свечки, зажгла их. Загорелись маленькие огоньки. Я тоскливо смотрела на тот рулет и с горечью вспоминала, как совсем недавно мама и папа стояли рядом со мной и тихо шептали на ушко что-то вроде:

– Ярослава, задувай свечки! Твои мечты сбудутся, только поверь.

А я смотрела своими большими глазами на их тогда ещё молодые лица и мотала головой:

– Это обычные свечки! Какие же мечты из-за них сбудутся?

А они лишь мягко, с чистой душой глядели на меня, гладили по длинным светлым волосам, но молчали. 

Я взглянула в окошко, а там, по-обыкновению, выглядывал из своего балкончика старик, снова покуривая сигарету. И я снова подала жест рукой, заметно улыбнувшись. Он, подняв голову, улыбнулся мне в ответ и помахал рукой, а как только увидел небольшой рулетик, с зажжеными на нем свечами, весело подпрыгнул с места и что-то пропел. Но через стекло я была не способна хоть что-то услышать, поэтому не обратила внимания, лишь мягко улыбалась.

Но позже я поняла, что это была песенка про день рождения. Этот старичок выглядел таким нелепым, танцуя непонятные танцы, поднимая то одну ногу, то другую. А я засмеялась, так неуклюже и по-детски, что он пуще заулыбался.

Для своих лет он был очень энергичен, мог встать со стула и пуститься в пляс, так, неожиданно. Мог спеть песню, уже не такую разборчивую. Я была до ужаса поражена такими людьми. Они находят радость во всем: цветах, распускающихся поздней весной, зелёным почкам, открывающимся на ветках деревьев, радуге, появляющейся после дождя. Хотя в таком возрасте обычно в нашем районе, сидели старики и бабки, постоянно недовольные жизнью, трепетали о несложившейся жизни, плохом здоровье, ломате в коленях, как невестки их сыновей не умели готовить, какая молодежь сейчас пошла, и все в этом духе.

А он был лучиком солнца среди всех тех старых ворчунов.

Его вовсе не смущали морщинки на лице, он мог по-настоящему радоваться жизни и не думать о боли, которая приходит в пожилом возрасте. Он постоянно улыбался. Смотрел на чистое голубое небо и странно смеялся, очень тихо.

Он слушал джаз постоянно.

Бывало, откроешь форточку, и слышишь уже привычный тебе джаз. Такая музыка постепенно стала нравиться и мне. Обожала открывать окно утром, а там снова играет та же джазовая музыка, льющаяся из старенького проигрывателя.

Его родных я никогда не видела. Казалось, их вообще нет. Они не появлялись на балконе, не рассматривали светлое небо при ясной погоде, не издавали звуков.

Иногда мне казалось, что он так же одинок, как и я. Но намного счастливее.

Он поднимал мне настроение на расстоянии. Приду я как-то с очередной подработки вся вялая и уставшая от ценичности окружающих меня на улице людей, а он, как только увидев это, начинал строить разные представления. То шарик какой-то найдет, будет махать им, пританцовывая под привычный джаз на пластинке, то показывать фокусы, которые были популярны в его времена, например фокус с исчезновением пальца. На вид такие фокусы были элементарны и давно раскрыты, но когда появляется мысль о том, что незнакомый старичок делает это для тебя, – ты забываешь о таких мелочах. Просто сидишь, как маленький ребенок, ещё не понимающий, что да как получается, и по-детски улыбаешься.

А с тех пор, как я начала подавать жесты этому старичку, моя жизнь стала не такой одинокой. Он скрашивал мои хмурые будни, заставлял улыбаться, что после смерти родителей было редкостью. Я впервые за долгое время почувствовала себя не такой одинокой и ненужной. Этот старичок кардинально изменил мою и без того ненужную жизнь. Я была никому не нужна. А он заставил почувствовать себя комфортно. Даже на расстоянии. Не понимаю, как это получается – поддерживать человека на расстоянии, даже без слов, лишь жестами. Это, казалось, невозможно. Но я взяла свои слова обратно.

Это действительно возможно.

Но с каждым днём я стала видеть его реже.

Если раньше видела его и утром, и днём, и вечером, за чашкой чая, то со временем он подолгу пропадал. Он мог прийти только утром, либо вечером, лишь один раз в день. Я приходила на кухню, заваривала чай, садилась за столик, смотрела в окно. А на балкончике, усаженном большим количеством цветов, никого не было.

Пусто.

И тогда я расстраивалась. Даже желание продолжить чаепитие у меня улетучивалось. Выливала недопитый чай в раковину и уходила в другую комнату. Ждала вечера.

Торопливо ждала.

Казалось, время было отвратительно медовым. Омерзительно липким, как смола.

Я неустанно смотрела на часы, ожидая вечера, чтобы удостоиться в здоровье старичка. И к счастью, вечером он выходил на балкон все с той же сигаретой. И я расслабленно выдыхала. Волновалась за него, как за родного человека. Хотя, что это я?.. Он был действительно родным мне.

Но иногда становилось не по себе, когда он не приходил. Постоянно в голове сидели мысли, которые я была не способна вытащить.

И меня это напрягало.

Я волнитильно наблюдала за ним. Высматривала каждую частичку его лица, пытаясь выявить причину долгих отсутствий. Но он, вроде как, не менялся. Все то же ласковое доброжелательное лицо с небольшими складочками, вызванными старостью, седые короткие волосы. Но лишь взгляд, лишь только взгляд его был иным: каким-то разочарованным, тоскливым, может быть, даже болезненным. Это меня и напрягало.

Но тем не менее он не показывал свою досаду или печаль, натянуто улыбался, что было, к его сожалению, заметно.

А мне все больше и больше хотелось узнать причину такого резкого спада настроения, но не могла сделать этого из-за своих же принципов.

Глупых принципов.

Я не могла прийти к нему домой и спросить "что у вас случилось? В чем дело?", просто не могла. Я настолько отдалилась от общества, что контактировать даже с прекрасными людьми категорически отказывалась.

И это была моя сама ужаснейшая ошибка.

А тем временем старичок появлялся все реже. Будто пропадал где-то. А я все ждала и ждала...

Теперь он уже приходил может где-то через день, а то и два. Но он все равно махал мне рукой, когда появлялся на балкончике. Хоть что-то меня радовало. Что он не забывал обо мне.

Но даже в его отсутствие я слышала джазовую музыку из окна. Одна песня сменялась другой. Складывалось ощущение, что он сидел в комнате, сладко похрапывая под звуки мелодий и скрябывания иголочки об пластинку.

Чуть позже он совершенно перестал появляться.

Будто уехал. Но играла музыка, значит он дома. Я ждала, долго ждала его прихода, но не дожидалась. Сидела на стареньком стульчике возле окна и караулила, пока он не выйдет на балкон. Ждала до самого вечера. А потом незаметно для себя засыпала, просыпаясь уже на утро, когда его вновь не было на месте.

Его отсутствие длилось, наверно, вечность. Я даже начала забывать его образ, хотя так горячо хотела запомнить. Я тосковала. Безумно.

С каждым утром надеялась, что вот наконец увижу его, что его отсутствия прекратятся. Но этого не происходило.

Я хотела, правда хотела зайти к нему, спросить о происходящем, что его тревожит, что беспокоит. И снова встревают жалкие принципы, которые портили все, что было когда-то создано и построено.

Шла вторая неделя его внезапного исчезновения.

А я все ждала.

Время длилось так медленно, что казалось, оно вовсе остановилось на месте. Будто стрелки перестали ходить, часы тикать, а батарейки сгнили.

И я не вытерпела.

Подняла свои ноги и вышла из квартиры, чтобы наконец-то выяснить причины внезапного исчезновения. Шагала так медленно, что окружающие меня люди наверняка косо смотрели в мою сторону. Я просто боялась открыть его дверь, сказать что-то, что никогда не говорила. Я даже не знала его имени... В голове прокручивала слова, которые хотела сказать, но крайне волновалась.

«Как же мне к нему обратиться? Дедушка? Или просто "здравствуйте"? » – Такие вопросы мучили меня в течение всей дороги к его дому.

Я знала его квартиру, по крайней мере, рассчитала. Подумала логически на каком этаже и подъезде живёт тот старичок. А там как пойдет. Решила понадеяться на свою удачу и с первого раза угадать номер квартиры. В лучшем случае, увидеть открытую дверь входа в подъезд, тогда все было бы проще.

И благо, дверь в подъезд была действительно открыта. На одну проблему на тот момент было меньше. Я очень медленно и тихо забиралась по девятиэтажке на шестой этаж, поднимая ноги по ступенькам. И наконец добрела до его двери. Она была облицована толстой тканью, что защищала от нежеланного холода зимой. А за дверью доносилась мелодия.

Я молилась, чтобы дверь была открыта, и, положив свою ладонь на ручку двери, медленно начала опускать ее вниз для открытия. И мне вновь повезло! Как ни странно, и эта дверь была открыта.

Я тихо переступала с ноги на ногу, идя вперёд. Перед собой видела старую мебель, обшарпанные стены, небольшую заляпаную люстру. Эта квартира напоминала мою, поэтому обстановка была чуть знакома мне. Музыка все ещё доносилась из какой-то комнаты. До нее я ещё не добрела.

И кроме этой джазовой музыки ничего было не слышно. Практически тишина.

А я все брела по этой квартирке. На стене висели различные картины, местами выцветшие фотографии. Прекрасные фотографии.

Я подошла к ним ближе и могла разглядеть их. Помню, на них был изображён тот старичок, ярко улыбаясь. Возле него стояла, как я думала, вся его семья, может даже внуки. Он обнимал всех так нежно, так любя, что я не могла не сдержать улыбки. Таких фотографий было множество, как целая историческая галерея.  А тем временем моя тень продолжила свой путь по этой квартире, внимательно изучая даже мелкие вещички, аккуратно касаясь их подушечками пальцев.

И зашла в ту комнату.  Она не была какой-то отличающейся от остальных. Совсем обычная. В ней находилось много вещей. Различные вазы, фотографии в рамках, деревянный шкаф и большое разбитое на несколько частей зеркало. А посмотрев в его отражение, мое лицо исказилось, улыбка мгновенно сползла с лица. В нем увидела всего одну, лишь одну отличающуюся фотографию. Старичок, тепло улыбаясь, смотрел вперёд, красивый официальный костюм сидел на нем и черная повязанная лента...

Черная атласная лента была привязана на уголок фотографии.

И тогда по моей щеке скатилась слеза. Жгучая слеза боли, съедающая изнутри.

Возле фотографии стояли зажженные свечи, ярко пылая алыми красками. Я подошла ближе и коснулась фотографии рукой, мягко поглаживая ее, а слезы уже капали на прожженный ковер, создавая сырую лужу.

На маленьком деревянном столике лежали различные бумаги, к которым я медленно подошла, пытаясь разглядеть. А когда прочитала содержимое, тихо прикрыла рот рукой, чтобы не закричать от обиды.

«Квитанция об уплате налогов.
Уринова Инна Евгеньевна.
Газ (цена за 3 месяца) – 4. 289 руб.
Горячее водоснабжение (цена за 1 месяц) – 1.367 руб
Холодное водоснабжение (цена за 1 месяц) – 2. 861 руб

               Итого к оплате: 8.517 руб.

Оплачено.

Кудрявцев А. В.»

Как вы поняли, это был он, тот старичок. Платил за нас со старухой – Инной в течение всех тех лет. Вот почему не приходили квитанции, вот почему ко мне никто не приходил, не стучал, не звонил об неуплате. Все это время он платил за меня налоги. За чужого человека...

А возле свечей лежало одинокое письмо, которое я не могла не открыть.

Оно было адресовано мне. 

Дрожащими руками я взяла его и начала читать. До сих пор помню содержание этого письма.

Слово в слово.

Я выучила его, сама того не замечая.

Кому: Ярославе
От кого: от твоего старичка.

«Здравствуй, дорогая моя Ярослава.

Пишу письмо со слезами на глазах тебе для того, чтобы наконец ты знала, что я действительно полюбил тебя, как родную дочь. И искренне прошу прощения за исчезновение. Внезапное исчезновение.

Я безумно хотел выйти на балкон, снова увидеть тебя, но из-за моей болезни не мог сделать это физически. Но хотел. Хочу вспомнить все те времена, когда ты была ещё совсем мала, боялась меня, пряталась за мамой, а потом как-то внезапно перестала этого делать. Ты потеряла все, что было у тебя когда-то, и я считал, что ты одинока, боялся за тебя. И ты почувствовала, что я не враг. Ты была права. И моя жизнь изменилась с наших тайных и незаметных помахиваний рукой.

Я ждал, когда ты придешь, помашешь своей маленькой ручонкой и улыбнёшься так по-детски, это меня радовало. Но позже я перестал появляться. И мне было тошно от этого. Я в первую очередь беспокоился о тебе, как ты там, совсем одна. И раз ты читаешь это письмо сейчас, значит меня нет, так? Не расстраивайся, я всегда с тобой, даже на расстоянии. Я был уверен в том, что ты придёшь ко мне, почувствуя что-то неладное. И знай – ты мой друг, я твой друг, а вместе мы команда, так ведь?

Ты лучик солнца, который появился у меня, к сожалению, лишь в конце моей долгой и ничем не примечательной жизни. Благодаря тебе жизнь стала счастливой, Ярослава. Ты – мой ангел, охраняющий даже до сегодняшнего дня. Не забывай это. А я никогда не забуду тебя и твое красивое чистое, полное добра и смелости личико.

Ты – моя душа. »

             Россия
Углеч
Дата: 29. 08. 93

Помню, письмо было уже все в каплях от слез, ещё когда я читала середину. Это были самые жгучие слезы, про которые вам, наверное, не понять. Как бы вы не думали, как бы не говорили, это потеря для меня одна из самых ужасных. Я рыдала взахлёб. Каждое слово отражало всю его душу.

В комнате доносились мои всхлипы и рыдания, которые не прекращались до самого вечера. Не хотела оттуда уходить. И тогда я вновь ощутила себя одинокой. Я снова окунулась головой вниз в одиночество. Я поняла:

Теперь я однозначно одна. Вновь в одиночестве, которое утопило меня, погрузив на дно океана и даже не пощадив.

Я вновь окунулась в лужу. Грязную и беспечную.

А в этой же комнате играла музыкальная пластинка, медленно вращающаяся в одну сторону, царапала которую тонкая иголочка.

Мистика никогда не покидала мою жизнь, а в этот раз решила добить окончательно, ведь кто-то включал проигрыватель с пластинкой, кто-то заходил в квартиру, шагал по этому деревянному полу.

Как-никак, пластинка может вращаться лишь полчаса, следовательно, все то время, которое я без остановки слушала, мелодии были постоянно кем-то включаемы. Но кем? Этого я никогда не узнаю.

Эта история — настоящая музыкальная пластинка, вращающаяся лишь в одном направлении, не давая шанса на другое.

Это моя музыкальная пластинка, содержание которой мне уже, увы, не изменить.

Конец.