Софи:

Эта ночь была ярче остальных. Небо было усыпано тысячами звёзд, в другие ночи скрывавшимися за облаками. Не забыла посетить небосклон и полная, чуть голубоватая луна.

Улицы были пусты, если не считать заполненные пробками дороги, где каждый отдельный водитель стремился высказать своё недовольство другим застрявшим.

Вообще, я не любительница ночных похождений, но сегодня, именно сегодня я сделала исключение. К сожалению, зря.

А что мне ещё можно было сделать, кроме того, как пойти обратно в парк и поискать там свой телефон?

Впрочем, это была плохая идея.

Пару раз полорогое туда я спотыкалась об свои собственные ноги, иногда терялась в пространстве, забывала путь и всячески тупила. Всё, больше не пью алкоголь!

***
Вода. Сон. Песок. Кровь.

Я действительно странно себя ощущала: силуэты зданий, фонарей и всего другого отражались в глазах лишь мутными пятнами. Меня качало сильнее некуда, но я старалась держаться, чтобы не упасть и не треснуть лёд подо мной.

Что со мной происходит? Глаза застилала пелена слёз, а тело как будто свинцом залили. Где-то передо мной стоял Алик. Мокрый и растрёпанный, с окровавленными костяшками пальцев. Но это я увидела ещё до того, как прибежала сюда. Погоня, крики за моей спиной... Воспоминания обрывочно приходили одни за другим. Я даже почти протрезвела.

Как сквозь туман до меня доходил лишь единственный вопрос:

— Как... ты... объяснишь мне ЭТО?!

Перед моим лицом тут же что-то завертелось — не особо яркое, но с какими-то силуэтами. Фотография, точно!

Уши заложило, когда я поняла, что именно это за снимок в руке Алика. И чья эта кровь на его костяшках.

По телу тут же прошла волна мурашек. Мне хотелось закричать: «Олег! Алик! Успокойся, я тебя прошу! Всё не так однозначно как ты думаешь...». Я попробовала, но из горла вырвался лишь сдавленный хрип.

Удар раз. Вывихнутое плечо тут же пронзила острая боль. Чувствую, как ноги косит в сторону, и я с глухим ударом падаю на лёд. Слышу сильный треск под собой. Смотрю, и вижу крупные, сильные трещины. Желудок загудел, сейчас заблюю.

Удар два был гораздо больнее, ведь совершив его, Алик упал на меня всем своим нутром. В груди отвратительно заболело, живот будто вывернули наизнанку, а трещины на льду стали ещё виднее.

Больно. Ужасно больно. Голова снова раскалывается, тело будто онемело. Спина озябла. Становится ужасно плохо, но я борюсь с обмороком. Просто. Достать. Шкатулку. И. Отдать. Её. Алику.

Ну давай же, Софи, давай! Нет. Не могу...

Удар третий рассекает мне в кровь висок. Я уже не слышу, что говорит мне бывший друг, в ушах всё гудит. Ощущаю, как по щекам текут слёзы.

И, наконец, удар четвёртый.

— Умри! — бешено орёт Алик, и это самые жестокие, самые обидные слова из всех, что мне приходилось слышать. Он приподнимает меня, со всей силы снова швыряет, и ударяет в грудь, чуть ниже ключиц. Дальше я больше не чувствую, как избивают моё лицо до фиолетовых синяков, как пинают меня в живот. Как на меня орут за то, что я не хотела делать, что мне пришлось.

Я просто засыпаю, а тем временем лёд подо мной всё пропитывается свежей кровью.