Adele - Hello

Холодно.
Кажется, уже настолько, что обморожены руки, и так чувствительные к морозу, а после трех часов на улице вообще посиневшие.
Юнги бредет сквозь темноту зимнего вечера по улицам, сам не зная куда, и не может выбросить из головы почти осознавший взгляд.
Полудогадка, недоузнавание, как угодно назови - в этом взгляде за Юнги зацепилось нечто давно забытое, дернуло за больное, и вибрация от этого касания до сих пор трясет Мина дрожью изнутри.

Телефон бесконечно вибрирует звонками и сообщениями, Юнги видел шапки, видел, что ком из событий покатился с горы, и не хотел в этом участвовать.
Даже несмотря на то, что он был тем, кто пнул этот ком с вершины.
Как вообще так может быть? Просто взять и вот так столкнуться? Тот, кто пишет сценарии человеческих жизней, большой шутник, если все происходит именно так. Или для Юнги просто не предусмотрено нормальных, скучных, обыденных дней жизни, только через задницу.

Что чувствует нашкодивший ребенок? Вину. И беспокойство. Боится наказания, последствий своего поступка.
Есть ли у детских поступков сроки давности? И почему так колотится сердце, будто есть какая-то вина у ребенка, который просто бежал подальше от беспросветного мрака в жизни?
«Если бы у меня был сын...» - пульсирует голос в голове. Давит на уши, усиливается будто, закипает на огне ненависти и обиды, бурлит крутым наваром из многих лет и обжигает брызгами.
Юнги злобно размазывает их по щекам, материт сам себя за слабость, но ничего не может с собой поделать.
Слишком чувствительна душа ребенка, когда ее касается прошлое, обидевшее так сильно, что не забыть. Эти жгучие слезы ничем не остановить, не заговорить и не успокоить, кем бы ты не был и каким бы не был взрослым, ты никогда не вырастешь из этой тоски, которая незаживающей раной идет с тобой по жизни, и стоит ее тронуть - взрывается болью. Эту реку невыплаканной бессильной обиды не усмирить, она однажды была наполнена рукой, не обнявшей вовремя, жестоким словом и равнодушием, налилась водами, ушла под землю со временем, но сейчас снова прорвалась на поверхность, и теперь смывает на своем пути все.

Куда идет ребенок, когда ему страшно и одиноко? К тому, кто его защитит.
Поезд гудит железом, телефон продолжает жужжать, Юнги бесцельно пялится в темноту за стеклом вагона ночного поезда и мысли его похожи на снежные черные тучи, размазанные клочьями по унылому небу.

- Здравствуй, бабуля Чо...

Замерзшие цветы ложатся на снежный ковер, такие же белые почти, как сам снег. Женщина с фото смотрит добрыми глазами в самую душу мальчику, которого она однажды заставила поверить в людей. Ему до смерти хочется сейчас услышать ее голос, подсунуть голову под гладящие по непослушным вихрам мозолистые руки и ничего-ничего не говорить.
Раннее утро красит в янтарь зимнее кладбище, игривый морозный ветер треплет полы куртки парня, одиноко стоящего посреди мертвой тишины, и невдомек ему, что сейчас не до забав.
Горячие капли срываются со щек, летят в снег, проделывая в нем раны, парень падает на колени и все еще не может найти, с чего начать и какое слово первым сказать, чтобы бабуля сразу поняла, что все плохо.

***
- Чимин, иди поешь, кому говорю!
- Не хочу есть, мам. Правда.

Мама немного зла. Потому что Юнги со вчерашнего вечера не появился. Потому что Чимин из-за этого в панике бегал до ночи по городу, разыскивая его вместе с парнями.
А еще потому, что ее муж поскандалил с их гостями. Это впервые на ее памяти, когда господин Пак так грубо с кем-то обошелся без серьезной причины, хотя он утверждает, что причина есть и им еще мало досталось.

Чимин сидит у окна, забравшись в кресло с ногами, вцепился в волосы пальцами и неотрывно смотрит куда-то на улицу.
Его отец закрылся в кабинете и тоже отказывается есть, как, впрочем, и разговаривать, потому что «ты ничего не понимаешь, дорогая, ты не права».
Ну, а что еще ей было делать, когда Хосок привел в их дом двоих людей, а когда сказал, кто они - ее муж уже через пять минут разговора выдал:

- На его месте я бы еще и вмазал.

Что началось! Мужчина вскочил из-за стола, стал кричать о том, что Пак не смеет так говорить, ничего не зная о них, а мистер Пак ответил, что знает больше, чем достаточно, чтобы сей же час вышвырнуть таких недостойных людей из своего дома.
Женщина сидела и плакала, пряча глаза в платок. Она, может, и хотела бы что-то сказать, но не осмелилась. Когда муж потащил ее к выходу, Пак на прощание крикнул:

- Вы недостойны такого сына, как Юнги!

За что и получил тычка от вконец опешившей жены, из-за чего они и поспорили.
Потом, конечно, муж ей все рассказал в надежде, что она перестанет его попрекать за грубость с гостями, она выслушала. Расплакалась.
А потом опять сказала, что он неправ, и вот тут-то мистер Пак совсем обиделся. То ли из мужской солидарности, то ли просто он сильнее проникся сочувствием к Юнги, но он выставил жену за дверь из кабинета, и сказал, что не будет с ней разговаривать, пока она не осознает, как бы она себя чувствовала, будь на месте Юнги Чимин.
Так и сидят теперь по углам, каждый в своих мыслях, пока их гости своими способами пытаются найти Мина. Хосок с семьей вернулся в Сеул, чтобы ждать Юнги дома у Чимина, Тэхен с Чонгуком прочесывали Пусан. Бесполезная затея, по сути, но все же.

Чимин то и дело бросал взгляд на телефон на подоконнике в ожидании звонка, но тишина в эфире затянулась.
Чон и Тэхен не взяли его с собой. Ноги он, видите ли, вчера отморозил, тоже, блин, причина.
Но, по сути, он остался дома, потому что понимал, что Юнги искать бесполезно. Только ждать. И надеяться, что все обойдется.

Он на маму похож. По крайней мере, больше, чем на отца. То ли светлой кожей, то ли необычными чертами лица, ну, или все вместе, но точно похож. Это незаметно на первый взгляд, только если присмотреться, при разговоре, уловить схожесть мимики, манеры держаться.
И осознавать, точнее пытаться осознавать, что жизнь Юнги вот прямо с этого момента, пока он быстро уходит, а женщина спрашивает «вы сказали - Юнги?» полетит в сумасшедшее крутое пике. Как будто боинг с полным бортом пассажиров вдруг решил сделать мертвую петлю, и никто не был готов к таким чудесам гражданской авиации.

- Пожалуйста, вернись...

Шепчет Чимин молчащему телефону. И в очередной раз идет к отцу с просьбой рассказать, что он такого знает про Юнги.
Отец снова отвечает, что это не его право - рассказывать, Чимин снова вздыхает, еще идет посидеть у окна, а потом идет собираться.

- Куда? - спрашивает мама.
- Домой.

Мама сначала открывает рот, чтобы что-то сказать, но лицо сына заставляет передумать, и она просто идет молча собрать ему еды с собой.

- Они бросили его, Чимми... - Шепчет она, когда они уже прощаются на пороге. У Чима округляются глаза, - Бросили на произвол судьбы. Он ушел из дома еще ребенком, кажется, в восемь, если я правильно помню, что говорил твой отец. Только не говори ему, что я тебе сказала, ладно?

Чим кивает, ошалевший от такого открытия, позволяет себя обнять, и всю дорогу в такси и поезде думает.
Накладывает знания на этот новый факт, совмещает характер Мина с этой причиной, вспоминает их первую встречу... И теперь ему до жути хочется узнать все в подробностях, потому что он осознает, насколько плохо он знает человека, которого пустил в свою жизнь. А еще то, насколько сильно он не хочет, чтобы с Юнги случилось что-то плохое.

Хоби у него дома один. Сона уехала с дочкой домой, потому что ей позвонила мама, собравшаяся в гости, но Хосок упрямо остался ждать, чтобы сразу сообщить, если Мин объявится.
Он молча отрицательно помотал головой на такой же молчаливый вопрос Чимина, обнял его в дверях и ушел.

- Ты ведь не паникуешь, да? - Спросил на прощание.

Глаза у рыжего выражали полную потерянность. Хоби не знает ничего. Чим, по сути, знает не намного больше, но достаточно для волнения. Но он мотает головой и выдавливает подобие улыбки, чтобы хен был спокоен.

Парки. Кафе, где они обедали. Места, где гуляли вечерами. Юнги нигде нет, один только холод повсюду, Чимин ежится, кутается поглубже в куртку и продолжает идти. Ну не может он его бросить, только не Юнги.
Он должен найтись.

Фигуру на остановке напротив магазина видно издалека на пустынной ночной улице. Чимин долго стоит, боясь подойти, и мысленно хвалит себя за то, что все же решил проверить этот последний вариант. В круглом зеркале отражается остекленевший взгляд в одну точку и красный нос. Чим снимает с себя пушистый шарф, наматывает, укутывая по самые глаза и молча садится рядом, пряча руки в рукава от холода.

Юнги не двигается. Сидит, как ледяная статуя, даже дыхания не слышно, о его наличии говорит только пар, поднимающийся при каждом выдохе.

- Пойдем домой?

Юнги вздрагивает, ерзает на скамье, и из кармана куртки, задетый рукой, выпадает билет. Бумажка мокнет, отдавая накопленное тепло снегу, Чимин видит пункт назначения, Мин не видит потери.

- Кто там?

Юнги косится на него, следит за взглядом, резко хватает билет, комкает и прячет в карман. Чим замолкает и отворачивается, вздыхая. Глаза Юнги бегают, он будто пытается придумать оправдание, но не находит слов, а Чимин не настаивает. Чимин вообще никода не настаивает, не требует, а только тихонько пытается помочь, и мысль, что он может подумать что-то не то, заставляет Мина открыть рот.

- Там кладбище, Рыжик. Я тебе потом как-нибудь расскажу о бабушке Чо.

Голос у Юнги хриплый от долгого молчания, а взгляд у Чимина распахнутый и сочувствующий. Он не знает, кто такая бабушка Чо, не знает, кем она является Мину, но если он поехал к ней в такой момент, значит она была для него кем-то близким.
Они смотрят друг на друга долго и молча. Нет подходящих слов. Не с чего начать, нечем описать, что чувствуешь, но Юнги видит и так, что Чим что-то знает, а Чим видит, что еще не время, поэтому просто обнимает и позволяет Юнги спрятать лицо в свою куртку. У его чудовища такой растерянный взгляд, что смотреть невыносимо, и видеть его слезы Чимин почему-то боится, будто переживает, что Юнги расстроится, если Рыжик увидит его таким слабым.

Но Юнги, видимо, так лихо, что не до гордости, потому что он начинает тихо всхлипывать, и Чиму приходится сжимать зубы, чтобы держаться. Он крепче обнимает, глушит и прячет на груди чужую боль. Снова.
Снова Юнги чувствует, что в этом мире он нашел еще одни руки, которые могут так ласково успокаивать, и пусть на них нет старческих мозолей, они ему не менее дороги, эти руки. Маленькие, теплые, и такие родные уже, что страшно. Страшно потерять их, как те, другие, лишиться надежды на тепло и радость, особенно тогда, когда жизнь снова долбит бревном по голове без предупреждения.

Эту ночь можно было бы назвать ночью откровений. Юнги говорил, Чим слушал и подливал чай, отогревая продрогшего зверя.
Юнги пил чай, обжигая горло, делал усилие над собой раз за разом и продолжал, потому что решил - если эти руки так хотят его любить, пусть знают, кого они гладят. Рваными клочьями он доставал остатки тайн изнутри, раскладывал перед Чимином, как карты таро, и ничего не ждал, не надеялся, просто отдал на волю судьбы.
Судьба перебирала нервно пальцами рыжие прядки, давилась подступающими слезами, и если бы хоть намек на жалость проскользнул в воздухе, расклад бы сменился кардинально, но Чимин молчал и крепился.
Когда Юнги замолчал, повесив в кухне предрассветную звенящую тишину, Чим знал о нем все, что ему вообще стоило знать по мнению Мина.

- Ты узнал их, да?
- Я очень хотел себя убедить, что ошибся. Но ваши сообщения не дали мне этого сделать.
- Хосок привел их к нам... Она переспрашивала твое имя, нервничала и плакала. А твой... Он почти все время молчал, потом только высказался, когда папа сказал, что на твоем месте еще бы и ударил...
- Так и сказал? - Удивленно хмыкнул Юнги.
- Ага... Мама его за это отругала.
- Тогда точно ударю в следующий раз.
- Сдурел?
- Мнение твоего отца я уважаю, Рыжик. А он подтвердил мое желание, я так и сделаю.
- Но это же твой...
- Ты слышал его? Если бы у меня был сын! Он вычеркнул меня из своей жизни, будто меня и не было.
- Но это неправильно!
- Вся моя жизнь неправильная, малыш. Удивительно, что хоть мать меня узнала.

Чим открыл рот, чтобы что-то возразить, но передумал. Он вдруг представил себя на месте Мина, и задумался - что бы он сам сделал? Но это оброненное «следующий раз» вселяло надежду. Значит, Юнги допускает еще одну встречу, значит не бежит от ситуации, просто взял отсрочку, чтобы собраться с мыслями. Его зверь все еще сильный, подумаешь, пришибло немного... Проблемой всей жизни...

Неделя прошла как в затишье перед бурей. Парни смотрели опасливо, ждали, но спрашивать не решались. Юнги молчал, ходил на работу, нянчился с Миной, делал все, как обычно, только почему-то вызывал ассоциации с заряженным револьвером, у которого уже взведен курок, таким стальным был его взгляд, стоило присмотреться.
Чимина он обнимал ночами крепко и жарко. Любил каждый раз, как последний, взахлеб целовал и все еще будто ждал, что Рыжика отвернет от него история никчемной жизни. Но Рыжик отворачиваться не собирался, отдавался в руки так же искренне и отвечал на поцелуи горячо и честно.

Выстрел прозвучал на исходе второй недели, когда Юнги открыл входную дверь на звонок и обнаружил за ней их.
Они помолчали смущенно под пристальным шокированным взглядом, потоптались на пороге, пробормотав что-то вроде «здравствуй, Юнги», и услышали в ответ:

- Вы что здесь делаете?
- Мама Чимина дала нам адрес... - Пролепетала женщина.
- А зачем вы его взяли? Вам здесь не место.
- Юнги, послушай...
- Послушать что?
- Ты должен знать...
- Ничего я вам не должен.
- Как ты разговариваешь с матерью, паршивец!

Юнги осекся, выгнул бровь и уставился на мужчину. Тот кипел негодованием, и на фоне данности это выглядело так смешно и ненатурально, что даже противно.

- Еще раз ты на меня гаркнешь, пожалеешь, - сказал Мин замогильным голосом.
- Да как ты смеешь!

Мужчина зря, очень зря замахнулся рукой в попытке дать подзатыльника. Женщина закричала, когда рука Юнги отодвинула ее к стене, после чего ее муж был спущен с лестницы методом покатушек от пинка.

- Боже мой! Юнги, что ты наделал? Нельзя же так! - Умоляюще завопила она, бегом спускаясь к стонущему внизу мужчине.
- Знаешь, что нельзя, мама? Забывать про собственного ребенка! - Гаркнул Юнги сверху, тяжело дыша от ярости и сверкая глазами.

Женщина замерла, услышав «мама», широко распахнула глаза и даже забыла на секунду, что стоит на коленях возле покалеченного мужа. Юнги увидел, как в ее взгляде плещется вина, смешанная с горечью, и подумал почему-то, что она довольно неплохо выглядит для алкоголички. Как и отец...

- Давно пить бросили?
- Мам, что у вас там за шум? - Раздалось откуда-то с нижних площадок подъезда, женщина вздрогнула в испуге, и снова виновато посмотрела на Юнги.

Тот вздернул брови на этот выпад карт судьбы, медленно спустился на несколько ступеней и заглянул вниз, перегнувшись через перила.

Оттуда на него посмотрел практически он сам, только с длинными темными волосами, в миленьком розовом худи и с рюкзаком на плечах яркого мятного цвета.

- Мама? - Повернулся Мин к женщине. Она нервно сглотнула.
- Это Юнми...