Иногда в жизни наступает прострация. Когда сидишь посреди новой своей жизни, мир вокруг тебя продолжает вращаться, а тебя будто заклинило.
Ты осознаешь.
Юнги сидит на кухне у своей (!) матери дома и осознает, что его пытаются накормить, что боятся задавать вопросы, осторожно подвигают тарелки поближе и стесняются даже слишком дышать, вдруг его сдует опять в неизвестность.
Ему хочется сказать «мам, я не голоден», но это «мам» застряло в горле где-то в восемь лет, и с тех пор заржавело, кажется слишком громким, если его произнести, слишком ненатуральным и нечестным.

Юнми усугубляет ситуацию тем, что обнимает сзади, беспощадная девчонка, а у матери лицо, когда она смотрит на своих детей рядом, такое, что хочется бежать за успокоительным.
«Мам, ну перестань...» - просится еще одна скрипучая ржавчиной фраза, но язык будто примерз к нёбу. Поэтому мама тихо плачет, на них глядя, утирается кухонным полотенцем и не отводит глаз.
У Юнми в голосе счастье, во взгляде - сбывшаяся мечта, она теребит у Юнги рукава рубашки, поправляет ему волосы, и ни секунды спокойно рядом не сидит, никак не может налюбоваться.
У Юнги в душе бардак, в мыслях свалка, нагромождение эмоций и событий, и венцом всему - паника. Он так привык жить с осознанием своего сиротства, что теперь не придумает никак, что делать дальше и как себя вести.

- Останешься сегодня? - спрашивает Юнми, и он мечется взглядом по глазам матери. В них испуг пополам с ожиданием и такая невыносимая надежда, что впору взвыть.
- Останусь...

И обе они выдыхают облегченно, мелкая уносится готовить ему комнату, а мать позволяет себе одними глазами, наконец, спросить...

- Прости... - Вместо ответа на очевидное «расскажи мне все, сынок» говорит Юнги тихо. Весь ее вид при этом кричит: это не твоя фраза, дорогой, это я здесь та, кто должен... - Я не должен был так поступать...
- Тебе было восемь, Юнги, - тихо отвечает она, - И в твоем решении виноваты только мы. Самое главное - ты жив, здоров, и ты здесь. А просить прощения не смей. Это буду делать только я, сейчас и всегда.
- Я приезжал в Тегу... мам... Через год после вашего переезда сюда.

Она зажимает рот ладонью и всхлипывает.

- Боже мой...
- И я не жил ни в какой семье, как думает Юнми.
- А где же ты жил?
- На улице.

Она прячет лицо руками и уже не сдерживаясь плачет. Как же часто она, слушая наивные версии дочери, ловила себя на мысли, что хотела бы верить хоть в одну. Как же болело сердце, когда самые страшные опасения лезли в душу по ночам, но она отказывалась им верить, убеждала себя, что материнское сердце чувствует, что оно дрогнуло бы, если бы с Юнги что-то случилось, а значит он жив, значит борется.
А ему, оказывается, действительно приходилось бороться.

- Это ужасно... Это так ужасно, Юнги...
- Не плачь, пожалуйста. Я здесь. Все в порядке.
- Двадцать лет... Двадцать долгих лет ты был где-то один, - продолжала рыдать она, - Насколько ты сильный, мой мальчик, что ничего не испугало тебя так, чтобы ты вернулся? Насколько хуже тебе было с нами, что ты не захотел... Боже милостивый...
- Я просто упрямый, как баран, мам. И я вернулся, когда осознал, когда дорос, чтобы осознать, только опоздал, а куда вы уехали, никто из соседей не знал.

Юнми забежала в кухню с двумя разного цвета простынями, радостно спрашивая на бегу, какой Юнги больше нравится, увидела рыдающую мать, осеклась и нахмурилась, Юнги незаметно покачал головой, мол, не сейчас, малышка, и она тихонько ушла, сообразив.
Юнги встал со стула, опустился на колени и осторожно положил руки на вздрагивающие матери. Она тут же вцепилась в них, расцеловывая, вцепилась в его голову, остеревенело гладила и без остановки говорила, говорила, обо всем, чего жаль, о том, как было больно, как грызла вина и страх все эти годы, как мечтала она снова вот так, как сейчас, его обнять...

- Обними, обними, мам. Я тоже хотел. Ты только не плачь так, ладно?

У Юнги глаза сухие, так странно. Волнение, да, тоже страшно, тоже спирает в груди, но слезы будто выключили. Будто он выбросил их за ворота вместе с отцом и вымещенной злостью, и теперь просто позволяет матери себя тискать, как маленького, а она тискает, а в глазах прямо виден коллапс от того, что ее мальчик наощупь - двадцативосьмилетний мужчина, способный дать за нее в морду. Она осознает это медленно и со скрипом, таким же, как у Юнги, когда он произносит такое забытое «мам», потому что она это, несмотря ни на что, заслужила.

А потом позволяет Юнми забраться к нему на кровать ночью, когда она приходит на цыпочках и клянчит «хочу к тебе, братик», позволяет обнять себя за плечи в темноте, и осторожно накрывает одеялом, когда она засыпает, так, чтобы не разбудить, пишет Чимину, что все хорошо и засыпает сам, положив руку на крепко держащийся за его воротник кулачок.

***

- Юнги? Ты с чего звонишь? Где твой телефон, почему не отвечал? Мы с отцом будем ехать мимо, где тебя забрать?
- В полиции.
- Что?
- В участке я. Через два района от вас.
- Что ты там делашь? Что случилось?
- Отец меня сдал.

Надо было видеть, как озверела мать, когда этот придурок притащил с утра копов домой, вопя, что его вышвырнули из собственного дома. От него веяло знатным перегаром, и где он додумался до такого гениального решения ситуации - довольно ясно. Женщина лупила своего мужа всем, что попадалось под руки, требовала оставить в покое ее детей, а копы с каждой минутой все больше путались в и без того запутанной истории, в итоге решили пойти по первоначальному плану, скрутили Юнги и отвезли в участок, чтобы потом отбиваться от разгневанных матери и сестры, требовавших его отпустить, а вместо него засадить отца, потому что это он настоящий преступник.

- То есть, вы утверждаете, что этот парень - ваш потерянный сын?
- Да.
- И он вернулся домой спустя двадцать лет?
- Да.

Мать отвечает на вопросы, сдерживая очередной приступ гнева, Юнги смотрит на нее через решетку, сидя в клетке, смотрит на вот-вот взорвущуюся Юнми, у которой руки чешутся наброситься на отца, сидящего чуть поодаль, и думает, что он достойный сын своей семьи.

- Что произошло вчера вечером, когда был избит господин Мин?
- Господин Мин вчера избил меня на глазах у детей! - отрезала женщина, - За что и получил от сына! Вы мое лицо вообще видите?
- Мы сделаем экспертизу.
- Конечно, вы сделаете. А еще я требую развода и оформления документов для моего ребенка.
- Развода? - завопил Мин-старший, - Ты рехнулась, женщина?
- И раздел имущества, - хладнокровно добавила она, смерив мужа презрительным взглядом.
- Я смотрю, ты осмелела!
- Я тебе многое прощала, негодяй. Но сдать в полицию сына, который только что нашелся - это слишком. Знать тебя не хочу больше.
- Да что вы будете без меня делать!
- Да уж проживем как-нибудь.
- Какие документы для ребенка? - спросил полицейский, отрываясь от записей.
- Мой мальчик пропал без вести в восемь лет, а сейчас ему двадцать восемь. У него нет никаких документов.

Коп смерил Юнги взглядом, тот сидел, скрестив руки, на скамье, и молча наблюдал за происходящим.

- И как же ты обходился без документов?
- Я не попадал в полицию, кэп, - усмехнулся Юнги, - А в остальном без них можно обойтись.
- Интересно...
- Ничего интересного, если честно.
- Чем ты зарабатывал на жизнь?
- Я музыкант, - глаза Юнги сужаются, потому что он явно видит, что сейчас, если не вылавировать, можно нарваться на долгое и муторное выяснение сомнительных заработков беспризорника, - Меня приютила временно одна хорошая женщина и научила играть. Подрабатываю в клубах.

Какое-то время его сверлят глазами все присутствующие. У матери во взгляде, к бабке не ходи, миллион вопросов про эту женщину, о которой сын ничего не сказал, у Юнми еще миллион, у отца - нечто похожее на самодовольство, только плохо выходит, когда сын отвечает холодным презрением. У копа - внутренняя борьба, поверить в версию или продолжать допрос, и посреди этой зависшей тишины двери распахиваются и внутрь влетает Чимин, а следом - его отец.

- Юнги! Я тебя отправил в гости к родным! Какого черта ты в кутузке? - и рыжий повисает на прутьях решетки, нервно оборачивается и требует выпустить его друга, потому что он ни в чем не виноват.
- А я сразу понял, что ты скотина, - говорит отец рыжего Мину-старшему, - От тебя стоило ожидать подобного.
- Вы вообще кто? - ошалевший коп стоит посреди бардака и взаимной ругани и теперь уже совсем ничего не понимает.

- А поедем к нам на ужин? - говорит Пак-старший, косясь на женщину на пассажирском сидении и в зеркало на сидящих сзади детей.
- Это как-то неудобно... - смущается женщина.
- Да моя жена будет счастлива увидеть Юнги с матерью да еще и с сестрой! Правда, Чимин?

Чимин это «да еще и» воспринимает вообще по-своему, потому что Юнми сидит у брата на коленях, вцепилась ему руками вокруг шеи, как только они стали грузиться в машину, и слезать ни за что не собирается, судя по всему. Юнги пытается оправдаться взглядом, Чиму нафиг не нужны оправдания, он все понимает, но видеть кого-то так близко к его Мину - дико. Дико бесит. Даже, если это сестра, даже, если не видевшая брата всю жизнь.
У мамы Юнги на коленях пачка бумаг, во фразах миллион благодарностей за то, что отец Чима оказался юристом, что проторчал весь день с ними в полиции и помог разбираться в их сложной семейной ситуации, добился освобождения Юнги и даже того, чтобы Мин-старший больше не являлся домой до суда по разводу.

Ужин был слишком долгим и шумным. Мать Чимина, увидев гостей, завела такую песню суеты, что она не умолкала до поздней ночи, заставляя детей под ее ноты давиться едой, слушать бесконечные расспросы, просьбы о просьбах о помощи, о «наш дом - ваш дом», и прочих очень важных для всех взрослых вещей. Чим не выдержал первым, когда из Юнги были выужены уже все подробности его жизни, «важные для дела», сбежал из-за стола и потащил Мина следом, надеясь побыть вдвоем и опасаясь, что Юнми пойдет следом.

- Рыжик, я прямо вижу, как ты кипишь. - Юнги обнимает его в темноте спальни и тянет носом запах волос, - А еще я соскучился.
- Да не киплю я. Просто...
- Это ревность, Чимми. Не ищи ей других названий.

Чимин вздыхает и обнимает в ответ.

- Я привык, что ты только мой...
- И я твой. Ей нужен брат, а не Мин Юнги, почувствуй разницу.
- Да я все понимаю! Но блин...
- Блин - это будет самое популярное слово в моей истории в ближайшее время, я так подозреваю.
- Зато у тебя теперь есть семья. Я так рад за тебя.
- Да. Но если бы и не было - ты был прекрасной семьей. И ею останешься.
- Я начинаю жалеть, что познакомил тебя со всеми... слишком многие теперь тебя отнимают постоянно.
- Хотел безраздельно владеть своим чудовищем, малыш? - шепчет жарко Юнги, а Чимина мурашками обсыпает.
- Мне так мало тебя стало, Юнги...
- Мой сладкий Рыжик, мр-р-р...
- Юнги...
- Да, малыш?
- Юнги, я скучаю...
- По моим рукам?
- Да!
- А по губам?
- Да... ахх...
- Я весь твой, малыш.

Кровать принимает на себя вес двух тел, и в доме, где еще слышны звуки суматохи, где повисло ожидание и предвкушение новых планов, они двое сбежали ненадолго в маленький свой мир, где их было только двое, где еще никто о них не знал, и магия доверия сводила с ума, разделенная пополам.

- Я хочу домой, Юнги... хочу на нашу кровать...
- Я тоже, Рыжик, собственник ты мой.
- Юнги, я не собственник, я...
- Да я такой же, малыш, - рычит Мин в ухо, - Давай представим, что мы дома?
- Давай...

Они шумят чуть больше, чем обычно, потому что спешат, соскучились. Руки Юнги чуть резче, чем всегда, когда поднимают футболку, спускают домашние штаны, и Чимин охает, получая неожиданный легкий укус, вжимает голову Мина в свой живот и шепчет:

- Черт...
- Рыжик...
- Да?
- Ты такой вкусный...
- Съешь меня.

Чимин ждет, но не ожидает, поэтому резко привстает на локтях, когда вдруг чувствует себя во рту у Юнги, выкатывает глаза и тяжело дышит.

- Черт!

Юнги берет глубже, всасывает смачно в себя, и в этих его действиях столько уверенности, что Чима в очередной раз пронзает ощущение маленького себя в руках сильного зверя, который все еще дикий, хотя уже почти ручной, знает все чимовы кнопки и рычаги, владеет им безоговорочно, и любит неистово.
И то, что этот зверь - его - повод быть счастливым, потому что офигеть, как здорово с ним, из-за него и вообще.

- Юнги...
- М?
- Хочу тебя!

Чимин немножко сходит с ума, валит Мина на простыни и проделывает с ним то же самое, пока глаза Юнги сверкают в полутьме отблесками восхищения своим Рыжиком, таким смелым и жадным, подается в горячий рот и дышит шумно, повторяя имя, а потом придавливает собой к кровати и берет, заполняя, закрывая поцелуями стон боли, плавится под чимовыми руками на своей спине и благодарит кровать мысленно за то, что она не скрипучая, потому что звуки внизу еще слышны, значит, никто не спит, их могут услышать.

Их услышала только Юнми, поднявшаяся заглянуть в гости. Она уже занесла руку, чтобы постучать в дверь, но недвусмысленные звуки из-за нее заставили передумать, и единственное, что она себе позволила - всего минуту постоять, прислушиваясь, жадно впитывая то, что ее брат - взрослый мужчина, добавляя к остальным фактам о нем то, что он очень нежный. Если верить словам Чимина между его стонов.
Юнми улыбается в темноте и уходит, впервые думая о том, что такого парня, как брат, она вряд ли найдет. Но попытается.

Чимин сонно жует свою утреннюю булочку, жадно вдыхая запах кофе, зевает сладко, открывает глаза и чуть не падает со стула, когда видит перед своим лицом слишком близко наклонившуюся Юнми.
Она будто и не замечает его шока, бесцеремонно рассматривает, скользит взглядом по линии бровей, по глазам, на губах немного притормаживает... И улыбается.

- Ты такой милашка, - говорит. Чимин с трудом пытается дожевать булочку, потом бросает это гиблое дело, - Очень красивый.

Чим моргает часто-часто, наблюдает, как она садится рядом, закидывая ногу на ногу, обманчиво невинная в его, Чима, пижаме, и паникует почему-то. И где все, блин, че происходит вообще?

- Как вы познакомились?
- Как обычно люди знакомятся. Выпивка, там, разговоры.

Юнми сощуривает глаза, а потом хищно улыбается.

- Врушка, - говорит.
- А у тебя слишком любопытный носик, - тоже сощуривается Чим.
- Я из семнадцати лет упустила семнадцать. Мне до ужаса хочется узнать побольше.
- Например, какой брат наощупь?

Юнми вскидывает брови удивленно, несколько секунд молчит, сверля глазами, потом запрокидывает голову и смеется. От души смеется, как маленький домашний сатана. Потом резко замолкает, встает со стула, нависает над опять офигевшим Чимом и шепчет прямо в лицо:

- Понятно, почему он тебя выбрал. Я бы тоже влюбилась.

Чим давится наконец непрожеванной булкой, кашляет и тянется за кофе, чтобы запить, Юнми придвигает ему чашку, уходит к двери и уже у самого выхода оборачивается, смеривая долгим взглядом его ноги. Чим жалеет, что пополз за едой в одних трусах и майке, сдвигает бедра в кучу, Юнми закусывает губу и хихикает, дрянная девчонка, поворачивается и врезается в Юнги.

- Доброе утро, братик! - и чмокает в щеку, убегая.

Юнги видит в край офигевшего Чима и вопросительно оборачивается ей вслед.

- Что случилось, Рыжик?
- Твоя сестра слишком похожа на тебя...
- Это да.
- Нет, я не об этом.
- Что она сделала?
- Сказала, что на твоем месте тоже влюбилась бы в меня.

Чиму кажется, что он смотрит повтор видео, когда Юнги удивляется, потом запрокидывает голову и смеется.
Как гребаный повтор очень странного кино про близнецов-маньяков и одного бедного Чимина, попавшего к ним в лапы... Он трясет головой, прогоняя наваждение, а потом опять шарахается, потому что лицо Юнги вдруг оказывается очень близко, Чиму мерещится, что это Юнми, но его целуют, и он узнает родные уже губы.

Хотя... Хрен их знает, может они и целуются одинаково...

Общий завтрак через час напоминает застолье в семейке Адамс. Много народу, половина слишком увлеченные, один подозрительно зыркающий Чимин, ничему уже не удивляющийся Юнги и одна вредная девчонка, замечающая все что надо и не надо...
Чимин под ее взглядами тушуется, нервничает и жалеет о своем желании познакомиться. Вот зачем оно ему надо было, а? Конечно, хотелось узнать Юнги получше, помочь ему сблизиться с семьёй... Но кто же знал, что сестренка, в мыслях и ожиданиях - маленькая милая девочка, на деле окажется не по годам взрослой бесовкой? И кто только научил ее такой быть?
Джин, услышав сейчас его мысли, засмеялся бы и преисполнился гордости. А еще посоветовал бы Чимину забыть слово ревность, потому что Юнми и чужие отношения - как почитатель и религия, но Чиму еще только предстоит в этом убедиться.
Поэтому пока у них всех впереди веселое времечко познания друг друга, если только Чим сейчас не расковыряет тарелку ножом от усердия, не сожрет осколки и не помрет.

Когда вечером приезжают Чонгук, Тэхен и Хоби, дом Чимина всерьез грозится лопнуть по швам, Юнги - охрипнуть от ответов на расспросы, и только любопытная и довольная жизнью Юнми греет уши везде, где может. Вот уж кому действительно весело.
Сидит, пялится на Тэ и Гука, и такая хитрина в глазах, что не остается сомнения, что догадалась слету о них двоих. Тэхен только из уважения к Юнги не отвечает ей факом через стол, но то, как он бесится, пока ее взгляд ползет по ляжкам Чона - уморительно. Чимину даже немного легче становится, что он не один тут ревностью давится. И с какой же облегченностью они выдохнули, когда она сказала, что пойдет прогуляется.

- Ты далеко? - Спрашивает Юнги.
- Я тут живу, братик, - улыбается она, - У меня здесь друзья.
- Хорошо.

Если друзья, значит Джин, значит нечего Юнги опасаться.

- Тэхен, расслабь уже зубы, - смеется Мин.
- Что?
- Отомри, говорю, никто на твоего Гука не покушается.
- А я и не...
- Но бояться есть чего, - смеется Хоби, - Юнги в женской версии - это нечто.
- Смотри, чтобы Сона тебя не услышала! - Обиженно выплевывает Тэхен.

Юнги слушает их перепалку о Юнми, улыбается и думает о том, что она именно такой и должна была быть, эта девчонка. Иначе это была бы не его сестра.
А потом она возвращается, видимо, побывав дома, потому что переодета в безумно яркие зеленые джинсы, мужскую рубашку, на шее болтается недозавязанный галстук, но в целом это выглядит так здорово, что засматриваются все - от мамы Чима до самого Чима. От Юнми пахнет сигаретами, травкой и мужскими духами, и если первое и последнее Юнги понимает, то за второе кто-то явно получит, что и замечает в его взгляде Юнми, и шустро линяет из поля зрения.

Госпожа Мин, помогавшая все это время своей новой подруге на кухне, напрочь отказалась оставаться еще на одну ночь, поблагодарила за все и уехала домой, оставив Юнги запасной комплект ключей и просьбу загнать Юнми домой хотя бы ближе к двенадцати.

- Папочка Мин теперь нянька, - смеется Хоби.
- Сам в шоке, - вторит ему Юнги с улыбкой.
- Но ты ведь рад?
- Я просто в шоке. Все остальное пока не понял...
- Ахаха. И тут мы еще набежали всей толпой. Прости, нам не терпелось просто разузнать что и как у тебя.
- Ничего.

Все это ничего, лишь бы сбежать побыстрее к Рыжику в спальню, распустить руки и забыться.
Чим видит это в глазах Юнги и возбуждается через два вдоха, почти физически ощущая ползущий по его телу жадный взгляд, сжимает ноги и вызывает этим у Юнги нервный выдох. Эти их чувства, выдохами через два, общими на двоих, с ними творится что-то пугающее в этой всеобщей суете, Чим боялся, что Юнги станет не до него, а Юнги еще сильнее к нему тянется, будто сопротивляясь тянущим его обратно обстоятельствам.

- Ты принес все это в мою жизнь, слышишь? - Прошепчет Юнги ночью ему на ухо, - Все, что я сейчас имею. И если я научусь сильнее тебя любить, я это сделаю. Слышишь?
- Я слышу тебя, Юнги...
- Нет, ты не слышишь, Рыжик. Посмотри на меня. Видишь? Что я? Твое чудовище.
- Мое... Чудовище...
- А ты - моя красавица.
- Ну Юнги...
- Не смей думать всякую чушь. Ты самый главный для меня. Я просил мне верить?
- Да.
- А не обманывать просил?
- Да...
- Вот это единственное, о чем тебе стоит думать. Об остальном подумаю я.

Откуда в его Чудовище столько силы и выдержки?
Наверное, это какая-то магия, как и у монстра из сказки, и она питает его.
Чимин, как и красавица, не знает, что вся сила Юнги в одном прекрасном цветке, и он сделает все, чтобы ни один лепесток с него не упал.