Больше месяца шли упорные бои за Мариуполь. Противник утюжил город из систем залпового огня, а бойцы национальной гвардии безуспешно пытались оттеснить противника к морю. Обстановка накалялась, войска с обеих сторон жестоко молотили друг друга чем придётся. Кругом царила полная неразбериха: сёла на линии фронта переходили из одних рук в другие по несколько раз за день. Как ни странно, именно туда мне и было нужно.

Иностранцу, да ещё и с секретной миссией, попасть на фронт не так-то легко. Пришлось надавить на связи в Вашингтоне, да ещё и подмазать кое-кого. Тогда колёса бюрократической машины со скрипом, но закрутились. Мне выделили элитный отряд местных спецназовцев, и под покровом ночи мы высадились в каком-то овраге прямо под огнём противника. Хотя я и подозревал, что так мне устраивают «боевое крещение»: уж слишком иронично на меня поглядывали местные. Ну да, они решили, что я гражданский спец, типа доктор. Что ж, не буду их разубеждать. Помощь мне понадобиться, не сам же я буду таскать тяжеленные кейсы с оборудованием.

— Гей, док, — Микола подполз ко мне и положил свою здоровенную лапищу на плечо. — Ти якщо що, скачати вниз. Вперше на війні? Що ж тебе, молоденького такого, і одразу на завдання...

Это он решил, что я испугался. У меня бывает — если сильно волнуюсь, то бледнею.

— Ничего, — зашептал я, продолжая вслушиваться в ночные шорохи. — Как-нибудь разберёмся. К нам ползут двое или трое. Прикрой меня.

Не успел он вскинуть автомат, как я вскочил и дал короткую очередь на слух. Моя винтовка мягко, с жужжанием пропела тра-та-та, и тут же раздалась трескотня калашей с обеих сторон. Я камнем упал в траву. Ребята ещё постреляли немного, внезапно наступила звенящая тишина. Микола выглянул из оврага, показал ребятам большой палец, потом подполз ко мне, тяжело дыша.

— Ну ти даєш, док, — он улыбался во весь рот. — У вас, німців, треба воювати — це в крові. Один більше не рухається, двоє інших такого деру дали! Ти бачив би! Хотіли нас гранатами закидати, суки, — он сплюнул. — Як, кажеш, твоє прізвище?

— Менгеле, — опять соврал я.

— Щось знайоме... Ну точно, німець. Поважаю. А звуть як?

— Тиль.

— Так тримати, Тіль! Здамо кацапів усіх в утіль!

С разных сторон послышались смешки.

Я потихоньку высунулся из оврага, приподнял голову, осмотрелся, пополз к видневшемуся невдалеке телу.

— Ти що це робиш, доку? — Микола догнал меня на коленках, схватил за ногу. — Ми ж за тебе перед начальством відповідаємо. Не дури так більше. Здався тобі цей жмур! Давай ми тобі краще притягнемо. Тобі як, пофарбувавши чи без голови краще?

Опять послышались приглушённые смешки.

— Говорил же, — терпеливо пояснил я, возвращаясь в овраг. — Нужно, чтобы голова была целая. И лучше, когда внутренности не разворочены. Иначе не получится ничего.

— Так ти правда з того світу повернути можеш? — спросил кто-то из ребят.

— Підстрахуєш нас? — встрял Микола.

— Технология ещё в стадии апробации, — затянул я свою шарманку. — Много побочных эффектов, и они вам точно не понравятся. Если мозг повреждён, то можно превратиться в зомби.

— Охреніти! — вздохнул кто-то. — То ти з кацапів зомбаків робиш?

— Кусаються? — Микола ржанул, остальные заулыбались.

— Это как придётся, — сдержанно сказал я. — На миссии в Зимбабве двое таких роту правительственных войск уложили.

Ребята запереглядывались, а я буквально ощутил их недоверие и страх.

— Ну гаразд, що розляглися! — начал подбадривать их Микола. — Усі чули? Добудемо доку жмурика! Слава Україні!

— Героям слава! — сказали они хором.

Тихо, почти неслышно, бойцы растворились в ночи, включив приборы ночного видения. Я остался мёрзнуть в балке со своими чемоданами.

Где-то периодически раздавалась стрельба, взлетали в воздух ракеты, на короткое время освещая всё вокруг бледным химическим светом. Я свернулся калачиком, подложил руку под голову, и успел задремать. Это не война, а лагерь отдыха какой-то. По крайней мере, для меня.

Разбудило меня натужное кряхтение Миколы: он вдвоём с командиром затаскивал в балку тяжёлый свёрток, обёрнутый постельным бельём. Под цветастыми простынями угадывалось человеческое тело.

— Дивись, якого красеня тобі здобули, — Микола развернул простыни и показал нежное мальчишеское лицо. — Свої ж гримнули прямо в серце. Мародери чортові! — он выругался. — Ще тепленький був, коли ми його знайшли. Бачиш, м'який весь, ще не задеревенів.

— Молодцы, — у меня весь сон как ветром сдуло. — Сейчас сделаю пару укольчиков, а потом надо будет палатку поставить в безопасном месте. Весь процесс занимает двое суток.

Медлить было нельзя: если повезёт, у меня есть шанс, что всё пройдёт хорошо. Не как в Зимбабве, где я погнался за юностью и красотой, пренебрегая правилами.

Первым делом я раздел и осмотрел тело. Парни оказались правы: повреждений никаких, только аккуратные дырки в груди и в спине. Пуля прошла навылет. Они брезгливо наблюдали за мной, подходить к трупу опасались.

Я обколол все крупные мышцы из инъектора, наложил на раны повязки, растянул тело на ровной поверхности. Главное — не повредить теперь шею. Медленно, аккуратно надел на голову шлем для трансплантаций. Все движения мягкие, отточенные. Теперь нужно какое-то время удерживать голову...

— Як ти з ним ніжно, просто як з дівчиною, — неумело пошутил Микола.

— Покойники тоже заботу любят, как люди, — съязвил я. — Ну всё, теперь ему нужен полный покой, — выдал я очередной каламбур, когда индикатор на шлеме показал завершение операции.

Мы погрузили покойника на носилки и потащили прочь от линии фронта.

Два дня я почти не спал, караулил у раскладушки с пистолетом, хотя мониторы и показывали, что всё в порядке. Парни несколько раз вызывались меня подменить, но с облегчением выскакивали из палатки, когда я отказывался.

Утром второго дня Микола притащил мне миску каши и кружку с настоящим кофе.

— Як жмур, док? — спросил он, улыбаясь, и ткнул пальцем в простыню.

Тело под простынёй завозилось, застонало. Микола побледнел и выскочил из палатки. Графики активности мозга пошли выписывать кульбиты. Я откинул простыню. На меня сразу же уставились ясные голубые глаза таким знакомым с детства надменным взглядом.

— Воды... — слабым голосом сказал парень.

Он выпростал из-под простыни дрожащую руку и протянул её ко мне, будто пытаясь дотронуться, но остановился, рассматривая свою кисть. Я сунул ему открытую фляжку, и он сделал несколько неуверенных глотков.

— Я... Я помню тебя, — он буравил меня взглядом. — Ты один из них. Из заговорщиков. Но вы же убили меня, распылили...

Парень откинул простыню и осмотрел своё тело.

— Не понимаю, — он медленно сел на раскладушке. — Ты хочешь меня... помучить. Ну да, я, наверное, заслужил.

Он гордо вскинул голову, но голова закружилась, и он рухнул обратно в постель. Рука безвольно свесилась с кровати.

— Не знаю, важно ли это для тебя, но я прошу прощения за всё, что совершил...

— Боюсь, почти девяносто миров не простят Вас за учинённые зверства, Ваше высочество, — я усмехнулся. — Вы правильно вспомнили меня. Только вспомнили не всё. Мы играли вместе всё детство. Вы, наверное, не помните. Таких, как я, у Вас было много...

— Тиль?! — он снова уставился на меня.

— Надо же, Вы запомнили моё имя. Потом мы вместе ходили в школу, Вам нужны были личные охранники. На время университета мы расстались с Вами, Вы учились индивидуально. Когда Вы вручали мне диплом и медаль королевской академии, ведь я был одним из трёх лучших учеников, я признался Вам в любви. Надеюсь, этот эпизод из своей жизни Вы помните.

— Прости... — он прикрыл глаза. — Я повёл себя не лучшим образом.

— О да, Вы публично высмеяли меня и сослали на Гамму 84, в самый отдалённый из покорённых миров. Который Вы буквально затопили кровью. Вам показать мои шрамы или на слово поверите?

— Шрамы? Тиль! Я не знал...

— Всё Вы знали. Просто старательно делали вид, что Вас это не касается. Думаете, такое легко простить?

— Если бы я мог всё исправить! Ты хочешь отомстить... — он снова сел на постели, голос его дрожал. — Что ж, ты имеешь на это право.

— Вы боитесь, — я презрительно посмотрел на жалкого пацана, что сжимал в руках тонкую простынку. — Когда мы пришли Вас убивать, Вы не боялись. Вы встретили смерть с гордо поднятой головой, как и подобает настоящему монарху. А сейчас Вы жалки и трусливы, потому что Вы понимаете, что виновны. Виновны не перед абстрактными миллионами умерщвлённых по вашему приказу людей, а перед конкретным человеком, который был Вам так предан! — горькая усмешка исказила моё лицо. — Нет, я не буду Вас мучить, мстить, издеваться над Вами. Я всё ещё слишком люблю Вас. Я всего лишь хочу, чтобы Вы побыли в шкуре обычного человека, которого война лишила всего: дома, родственников, даже имени. Отныне Вы никто, и можете начать жизнь с чистого листа. Постарайтесь не наделать ошибок.

Нечего больше обсуждать, я встал и вышел из палатки. Свежий воздух раннего утра растрепал холодным ветром мои волосы. Парни, что чистили оружие на улице, что-то сказали мне, но я их не слушал. Улыбнулся им и показал вверх большой палец, мол, всё получилось. Всё и правда получилось. Дальше пусть сам. Я своё дело сделал. К чёрту сопротивление с его недостижимыми идеалами, я завершил этот квест. Пора вдохнуть свежий воздух полной грудью! Я стоял и улыбался, как дурак, подставляя лицо прохладным лучам восходящего солнца.

Кто-то обнял меня сзади холодными руками, зарылся в волосы лицом, нежно поцеловал в шею, зашептал:

— Знаю, что не простишь, но я люблю тебя, люблю сильнее всех, потому и отослал от себя, чтобы не было соблазна... Теперь я твой. Спасибо, что освободил меня. Спасибо, Тиль!