Я вижу перед собой ободок унитаза, воду и сток для дерьма. Темное отражение, в котором меня не узнать. Мою жизнь давно пора бы спустить в канализацию. Хотя, кого я обманываю - она уже там.
Очередной приступ рвоты накрывает мучительной волной и я выблевываю весь алкоголь, что чудом смог поместиться в такую миниатюрную особу как я. Мне бы выплюнуть душу, чтобы стать бессердечным исчадием современного общества. Идти по головам, не заботясь ни о чем другом, помимо моей карьеры. На самом деле я еще та эгоистичная тварь, просто не везучая. Неудачница. Аутсайдер. Лох. Можно привести массу синонимов, но суть останется прежней.

После очередного приступа рвоты наступает легкое облегчение. Опустив голову на холодный мраморный унитаз, глаза пробежались по надписям на плитке, гласящим кто кого имел, кого любит и как народ "уважает" наше правительство. Не обошлось без парочки ярлыков.

Не долго думая, я достала из сумочки карандаш для глаз, при этот рассыпав все содержимое: чеки от магазинов, бумажные салфетки и резиновая жвачка далеко не делись, а вот монеты с тяжелым звоном раскатились в разные стороны.

- Ну и черт с вами! - я смеялась своим мыслям, вырисовывая очередную надпись: "Крис шлюшка". Это как раз та ситуация, когда человек по сути тебе ничего не сделал, но ты его ненавидишь и каждый раз в спину желаешь участь похлеще современных ужасов.

Забавно, это уже вошло в привычку, оказываться на полу женского туалета после неудачного выступления. Я вру, оно было удачным для театра, но не для меня. Я осталась в тени труппы, в тени примы Кристины, хотя вполне могла занять её место. Могла, но опять что-то пошло не так. Я уже устала искать смысл этого "что-то".

В мою обитель с шумом влетела пара, и судя по всему, дела у них не заладились:

- Пошевеливайся, давай быстрее, - он уже держал ее за волосы, насильно подставляя к бугру в штанах. Своими длинными ногтями ей бы хирургические операции проводить, а она с ширинкой справиться не может. 

Через щель кабинки практически ничего не было видно, но прекрасно слышно.

- Твою мать, осторожнее! - зарычал парень, поднимая партнершу с колен. Даже не так, он имел над ней полною власть, будто перед ним его вещь и он может распоряжаться ей как хочет. Сильные руки сжимали горло, полностью вдавливая девушку в стену, пока он имел ее сзади. 

Она стонала громко, порой наигранно, и я закрыла рот руками, чтобы не выдать своего присутствия. Сдерживать смех стало сложнее, и я задержала дыхание, отдавшись текущему по венам алкоголю. Никогда не понимала тех, кто любит наблюдать за другими. Но сейчас все выглядело иначе, это возбуждало, разливаясь мягким тягучим теплом внизу живота. Сжав бедра, я пыталась разобраться с новыми ощущениями, что с каждой секундой становились невыносимым испытанием.

Слух ласкали стоны девушки и сквозь пелену пленительных чувств я услышала его голос, такой настойчивый и жесткий, приказывающий кончить прямо сейчас. Мне хватило одного прикосновения к себе, чтобы раствориться в диком оргазме.

Тело скрутило прямо на этом грязном полу, изгибалась в дугу, задыхаясь от нехватки кислорода. Глаза медленно закрывались, а голова стала невыносимо тяжелой.  Но это не мешало рассуждать логически: это не место для сна.

Жар тела медленно растворился, оставляя на коже холодный липкий пот. Осторожно стирая с губ слюну, я мысленно посмеялась, насколько сейчас они чувствительны. Мне было слишком хорошо, и это лучшее ощущение, чем забыться в алкоголе. Я сделала медленный вдох через нос и, скрутив губы трубочкой, медленно выдохнула. Здесь воняло мочой, блевотой, а на потолке разрослась плесень.

Это напомнило нашу первую квартирку, где я с родителями ютилась в одной маленькой комнатке. Каждую ночь я смотрела на эту паутину, что тянулась от одного угла в другой, представляя себе маленьких людей, что таким образом пытаются построить друг к другу мосты. Сгорают мосты, сгорают люди и вера ребенка в человеческое добро.

Злость практически выпарила всю легкость и, смахнув нахлынувшие слезы, я осторожно поднялась, прислушавшись к шумной жизни за пределами кабинки. Отдаленные отголоски однотипной клубной музыки, пьяные крики и никаких стонов. Это радовало и угнетало одновременно. 

Дверь отвратительно заскрипела, что отдалось режущей болью в висках. Моргающие лампы практически не освещали помещение, а запыленное зеркало встретило выцарапанной пентаграммой и некой надписью, скорее на латыни. Это ведь модно, делать вид, что ты знаешь мертвый язык, вырисовывая фразы на своем теле в пожизненной надписи. 

- Ходячие надгробья. - Произнесла я вслух, и лампа в туалете замигала. По спине прошлась дрожь, а ноги от ужаса подкосились. - Хрень, я в эту чушь не верю.

Слова прозвучали неубедительно. Еще раз взглянув в зеркало на свое помятое отражение, я окончательно испортила макияж, потирая глаза. Жаль, у нас не празднуют Хэллоиун, и поправлять ничего бы не пришлось. Холодная вода привела в чувства, забирая в водосток усталость. 

- Ну и что мне с тобой делать? - спросила я у собственного отражения с бледной кожей и синяками под глазами. Оно молчало, а на одежду продолжали стекать капли воды. - Ты ужасна, я ужасна. Мы это знаем обе. Ты существуешь, пока я здесь. А я существую, когда танцую, - склонив голову на бок, я ощущала ненависть отражения, исходившую из глубин черных глазах. - вру, тогда я живу. А ты все равно существуешь только здесь. Мы ведь хотели покончить с этим раз и навсегда. Я уже все приготовила. Дома.

Я еще раз засмеялась, и голова пошла кругом. С силой схватившись за подобие раковины, я присела на пол, пытаясь вернуть четкость  происходящего. Все плыло в кровавой дымке: на полу и стене, даже на кабинке, повсюду была кровь. Ее красные ручейки собирались в одном месте, через швы плитки, прямо в сливной трап. 

Сказать, что я протрезвела, не сказать ничего. Закрыв глаза, я молила всех существующих и несуществующих святых, даже попыталась вспомнить "Отче наш", но в голове все смешалось и выходило коряво. Я обещала больше не пить, не ругаться матом, и обязательно стереть ту надпись, но только пусть произошедшее окажется галлюцинацией. 

Ничего не изменилось. Конечно, даже Бог покинул это темное место, полное греха и разврата. Кровь осталась на своем месте, а следы от стены до первой кабинки в разводах наталкивали на разные страшные мысли. Меня всю трясло, но я нашла силы подползти ближе и прикоснуться к луже. Она была еще теплой, темной и не успела загустеть. 

Тело девушки было скрючено в неестественной позе, а зеленое платье задралось чуть ли не до груди, оголяя ягодицы с ровным золотистым загаром, напоминая "поджаренную курочку" с бразильской интимной стрижкой.

- Ну хоть трахнулась напоследок, - пожала я плечами, продолжая смотреть на труп. Кровь не прекращала стекать на бежевую плитку, и вместо того, чтобы позвать на помощь, я подошла ближе. При взгляде на нее возвращалось тепло и приятное томление внизу живота. Нет, я не видела в ней труп, всего лишь девушку, которая пару минут назад помогла мне открыть в себе нечто новое. - Спасибо. Слышишь, спасибо.

Конечно, она меня не слышала, да и не могла. Через пару часов ее тело начнет разлагаться и не останется следа. Только надгробие. Позволить этому произойти я никак не могла.

- Можешь не благодарить, - подхватив канцелярский нож двумя пальцами, возможное орудие убийства, я отрезала прядь волос девушки. - Я найду его, обещаю. А потом мы обязательно встретимся.

В последний раз я бросила взгляд на это грязное помещение, что стало для меня мучительной смертью и легким пластичным возрождением.