Миллионы паникующих снежинок бесновались в воздухе. Каждая из них искала идеальное место, чтобы быть хоть кем-то замеченной, и потому, видимо, темные глаза Йоулупукки казались им особенно привлекательными.

Рождественский козел в очередной раз со злостью потер глаза. Он и Йоулумуори сидели прямо на земле перед покосившимся гранитным памятником – последним напоминанием о том, что когда-то на этом месте была могила.

Могила отца Йоулумуори располагалась за пределами кладбища: чтобы добраться до нее, надо было пройти мимо недавних могил, миновать несколько старых, перешагнуть несколько древних и выйти через калитку в лесные трущобы. Там хоронили людей в те незапамятные времена, когда Йоулупукки еще не называли рождественским козлом, а люди поклонялись луне и солнцу.

Женщина без устали смахивала снег с памятника и каждый раз делала глоток медовухи – последней бутылки, которую предусмотрительно спрятала отдельно от прочих. Прошло уже полчаса с тех пор, как они ступили на территорию старого кладбища, и за это время Йоулумуори не проронила ни слова. Впрочем, Йоулупукки тоже не горел желанием начинать разговор.

Над головами супругов каркнула ворона. Йоулумуори вздрогнула, словно очнулась от транса.

– Когда ты рассказал, чем занимался все эти годы, – начала она, не взглянув на мужа. – я была в замешательстве. Твоя лень, твое пьянство и тяга к риску для жизни наконец получили объяснение. Ты забирал все это у людей, взамен отдавая свое трудолюбие, вкус к жизни и спокойствие. Ты дарил им шанс начать новую жизнь, их детям – счастливое время. И я горжусь, что замужем за таким человеком, – жена впервые посмотрела на него. – Но мне до сих пор не понятно, почему ты ничего не рассказал мне?

– Если честно, я сам не сразу понял, что происходит, – потупился Йоулупукки, поплотнее запахнув накидку из козлиной шерсти. – Ведь сначала разницы не было заметно. А когда я увидел, как меняется мое тело, полез в книги. Я наткнулся на легенду о себе, что когда-то давно был козлом, а в человека меня превратила одна ведьма. И, если верить легенде, она сказала: ты будешь оставаться человеком, пока остаешься честным и порядочным. Она дала мне задание каждый год одаривать людей дарами и наделила способностью слышать голоса детей в особом месте под горой. Я подумал тогда, что большего бреда я в жизни не читал, и не придал этому значения.

– Напрасно. Это ведь очень серьезно, – на лице Йоулумуори читалось беспокойство. – Ты думал, что случится, когда ты отдашь последнюю часть себя?

– Нет. Ты же знаешь, я решаю вопросы по мере их поступления...

– Но это говоришь не ты, а один из тех, кому ты пожертвовал свою ответственность! – вскричала Йоулумуори. – Я знаю, что настоящий ты где-то там! Умоляю, если ты меня слышишь...

– Муори, – мужчина прервал ее и перехватил руку, потянувшуюся смахнуть снег с надгробия. – Ты не понимаешь. Никто не сидит внутри меня, чтобы однажды выскочить, как черт из табакерки, и начать все сначала. Есть только я, и тяга к риску, к спиртному и лени – это все части меня. Когда мы стояли у алтаря, ты говорила, что готова принять меня таким, каков я есть, без прикрас. И вот он я, перед тобой – сутулый великан с козлиными ногами.

Йоулупукки стянул ботинок и демонстративно отбросил его в сторону, обнажив козлиное копыто. И сразу же пожалел о сказанном. Йоулумуори накрыла рот ладонью, и глаза ее наполнились слезами.

– Ты снова это сделал, – поняла она. Мужчина едва заметно кивнул. – Да, ты прав. Я люблю тебя, я твоя жена, и мне стоит быть более терпеливой по отношению к тебе.

Йоулупукки промолчал. Это было не подходящее время для шуток, а кроме них в голову, как назло, ничего не шло. Впервые он пожалел о том, что обменял эмпатию на длинный язык. Но это был его выбор. Его выбор...

– А тот мальчик, Эрно, кажется, славный, – заметила Йоулумуори. – Он заслужил это...

– Муори, – Йоулупукки сделал еще один выбор. На этот раз – последний.

– Да?

– Посмотри на меня.

Только что излучавшие тепло синие глаза Йоулумуори вмиг ожесточились. Рука замерла над надгробием, так и не смахнув с него снег. Поза из сломленной превратилась в напряженную.

– Я люблю тебя, – прошептали бледные губы Йоулупукки.

– Я знаю, – холод в голосе жены заставил мужчину вздрогнуть. – Но одной любовью и клятвами доволен не будешь. Я хочу быть честной с тобой, муж мой: я устала от такой жизни и давно подумываю развестись.

Каждое слово Йоулумуори обжигало, и Йоулупукки невольно съеживался под тяжестью ее взгляда. Выбор был сделан, и оставалось только подыграть.

– Что? – пробормотал мужчина. Желание спорить и острить покинуло его. – Но ведь мы – символы Рождества! На нас смотрят люди, дети, а это такая ответственность. Мы не можем...

– Сможем, если захотим, – Йоулумуори поднялась. – Я знаю, я обещала быть к тебе терпеливее, Йоулупукки, но я смогу сдержать слово, только если мы больше не будем жить под одной крышей. Мне кажется, если я еще хоть раз увижу тебя пьяным, сама откручу тебе голову.

– Подожди, милая, – выдавив последнее слово через силу, мужчина встал. – А как же наш счастливый конец? Сейчас же Рождество...

– Рождество кончилось, Йоулупукки, – процедила Йоулумуори, отсалютовала ему бутылкой и направилась назад, к калитке.

Йоулумуори шла, не оглядываясь, полностью уверенная в сказанном. Иногда – улыбалась тому, как неожиданно она решилась на столь смелый поступок. Но, если бы Йоулумуори все-таки оглянулась, то вместо крупной сутулой фигуры бывшего мужа увидела мохнатое существо на четырех ногах, с причудливо закрученными рогами, которое безвольно смотрело ей вслед.

И у этого существа больше не было выбора.