Тэхен

— Мне это кажется интересным, — раздается голос у меня за спиной на следующий день.

Я оборачиваюсь и вижу Чимина, стоящего в дверном проеме. В моем горле раздается раздраженное урчание.

— Что, Пак? — Я огрызаюсь, поворачиваясь обратно к своему столу. Я не в настроении с ним разбираться. Не сейчас, когда у меня до сих пор скрежещут зубы при одной мысли о том, что он может оказаться рядом с Дженни.

Вчера она сказала мне, что между ними ничего нет, но я все равно насторожен. У меня кулаки сжимаются по бокам при одной мысли об этом.

Не то чтобы у меня было какое-то право испытывать к ней чувство собственничества. Вчерашний день был потерей контроля, хотя и необходимой, и теперь я могу оставить ее в прошлом. Я могу сделать это, как только перестану вспоминать ее губы на своих, как физические, так и мысленные. Как она отчаянно прижималась ко мне, когда я вошел и в последний раз приник к ее рту.

— Твой маленький тет-а-тет с Дженни, — говорит он, и я слышу ухмылку в его голосе, даже не поворачиваясь. — Это было не совсем профессионально.

Я медленно поворачиваюсь к нему, на моей щеке подрагивает мускул.

— Держи ее имя подальше от своего рта, — огрызаюсь я.

Черт побери.

— Я понятия не имею, о чем ты говоришь, — добавляю я, пытаясь оправиться от промаха, вызванного моим горячим исправлением.

Его ухмылка перерастает в полноценный оскал, и мои кулаки судорожно сжимаются от желания убрать ее с его лица.

— Действительно, очень интересно, — говорит он.

— Убирайся из моего класса, Чимин, — рявкаю я. — То, о чем я говорю с другими своими студентами, тебя не касается.

— Касается, если ты трахаешь эту студентку, — уныло комментирует он.

Красный цвет затуманивает мое зрение, и я стараюсь подавить свой гнев, прежде чем он вырвется наружу.

— На твоем месте я бы очень осторожно относился к тому, какие слухи распускать.

Он небрежно поднимает плечо, выглядя так же скучно, как и обычно.

— Я не заинтересован в распространении слухов.

— Тогда почему ты здесь и тратишь на них мое время? — Я угрожающе шагаю к нему. — Если только у тебя нет личного интереса в этом вопросе.

Интересно, в этом ли дело? Если он хочет заполучить ее для себя, несмотря на то, что она мне сказала. Если да, то я не знаю, что мне делать. В моих жилах пульсирует чувство защиты и насилия, эти чувства все еще совершенно новые для меня, и я боюсь, что все, что выйдет из его уст, приведет к тому, что меня уволят и арестуют за нападение на студента.

— Мне плевать на то, что ты с ней делаешь, — говорит он без эмоций. Но потом его плечи напрягаются, позвоночник выпрямляется, а глаза темнеют, пока не гасят весь свет, который в них был раньше. — Но если твои интересы не ограничиваются ею, а переходят к кому-то другому, — он одаривает меня зловещей улыбкой, — тогда у нас возникнут проблемы.

Я нахмуриваю брови.

— Между мной и Дженни ничего нет, — повторяю я, — и о чем ты говоришь?

Он скрежещет зубами.

— Держись подальше от ее друзей, — усмехается он. — Если ты так поступишь, твой секрет будет в безопасности.

Что-то ослабевает в моей груди, что-то, о чем я и не подозревал, что раньше было невероятно тесно. Оно разворачивается, принося физическое облегчение в виде разглаживания напряжения в плечах и душевное освобождение в виде того, что гнев сразу же отступает.

— Я ему не нужна, — сказала она. Я должен напоминать себе об этом.

Эта мысль одновременно и немыслима для меня, и чертовски приятна.

Теперь моя очередь ухмыляться.

— Каких друзей? — спрашиваю я, наслаждаясь таким поворотом событий.
— Лиса?

— Не тот лот, Новак.

— Джису?

Я не понимаю, почему я знаю, кто лучшие друзья Дженни. Не думаю, что мне понравится признаваться в этом самому себе.

— Я сказал...

— Розэ?

— Ее зовут Розанна, — огрызается он, устремив на меня взгляд. Его левое веко опасно подергивается. — Советую тебе его использовать.

Я усмехаюсь, не позволяя себя запугать. Может, Чимин и умеет драться, но меня он не пугает. Есть и другие способы уничтожать людей.

— Очень интересно, — говорю я, бросая ему в лицо его же слова.

— Пошел ты, — вырывается у него.

Я откровенно смеюсь. Думаю, в другой жизни мы с ним могли бы стать хорошими приятелями.

Я опускаю руки и протягиваю ему ладонь.

— Тебе не о чем беспокоиться, — говорю я ему. Дженни зарыта в моих мыслях настолько глубоко, что единственная моя задача — найти способ выкопать ее оттуда.

Его глаза опускаются на мою руку и обратно, его взгляд становится созерцательным. Его рука переходит в мою, и мы пожимаем ее, между нами возникает понимание.

Ты не будешь вмешиваться в то, что принадлежит мне, а я не буду вмешиваться в то, что принадлежит тебе.

Даже несмотря на то, что, как я видел, Чимин и Розэ презирают друг друга.

Даже если я не могу позволить себе заполучить Дженни.

Он кивает и бесшумно уходит, оставляя меня наедине с мыслями о том, как выгнать Дженни из моего мозга, пока она не устроила там себе постоянный дом.

***

Я сдерживаю себя и выдыхаю рваный воздух.

— Десять... одиннадцать... двенадцать, — громко произношу я, возвращая гантель на стойку.

Мои бицепсы кричат от напряжения, но я даю себе лишь пятнадцать секунд отдыха, прежде чем поднять следующий вес и начать следующий сет.

— Раз... два... три, — выкрикиваю я.

Я всегда был больше бегуном. Когда мне нужно выплеснуть эмоции или нервную энергию, я бегу. Мне всегда удавалось сосредоточиться только на том, чтобы ставить одну ногу перед другой, пока я не отключаюсь от своих мыслей.

Но бега больше не достаточно. Фактически, его перестало хватать две недели назад, когда я впервые пришел на завод и занялся боксом, и с тех пор он стал только менее эффективным.

Сосредоточиться на том, чтобы ставить одну ногу перед другой, больше не получается. Чтобы отвлечься от мыслей о темноволосой и темноглазой искусительнице, которая преследует меня в снах, мне нужна жуткая боль. Только когда я бью по мешку, который повесил у себя в квартире, до опухания кистей и запястий или поднимаю гири, пока мышцы не начинают ломаться, я получаю краткую передышку от мучений, связанных с тем, что вижу ее каждый день и вынужден притворяться, что она — всего лишь еще одно лицо в толпе.

Верный своим словам, сказанным, когда я вышел из класса после самого горячего траха в моей жизни, я с тех пор к ней не подходил.

Проблема в том, что и она тоже.

Она была везде, куда бы я ни посмотрел, но никогда не смотрела на меня.

Это то, чего я хотел, и мне это нравится примерно так же, как если бы меня проткнули раскаленной кочергой.

Отсюда необходимость выплеснуть гнев и горечь, чтобы не наделать глупостей вроде проникновения в ее квартиру и похищения. С такими темпами, как сейчас, к концу года я буду владеть четырьмя-пятью новыми видами спорта на уровне от профессионала до эксперта.

Дверь в спортзал, где занимаются только профессора, открывается, и женщина входит сама, словно я ее вызвал.

Она замирает в дверном проеме, ее темные глаза смотрят на меня.

Наконец-то.

Дыхание громко бьется у меня в горле и срывается с губ прежде, чем я успеваю его поймать.

Я нахмуриваюсь.

Две недели напряженной работы разрушены в один ужасный, волнующий момент.

— Это профессорский зал, — рычу я, поднимаясь со скамьи, на которой лежал, и вставая.

Ее взгляд падает на мой голый торс и расширяется. Я опускаю взгляд, понимая, что моя грудь и пресс блестят от пота после тренировки. Наверное, я не должен быть без рубашки в этом общем спортзале, но остальной персонал древний, и никто не пользуется этим местом, кроме меня. Я стал считать, что это мой личный тренажерный зал, как тот, что был у меня дома.

Одно могу сказать точно: студентам сюда вход воспрещен.

Она сглатывает, словно у нее пересохло во рту, и снова поднимает взгляд, чтобы встретиться с моим. Она показывает мне ключ-карту, которую, должно быть, использовала, чтобы попасть сюда.

— У меня есть доступ, — говорит она, отворачиваясь от меня и заходя в комнату. И тут же я хочу, чтобы эти магнетические глаза вернулись ко мне.

— Почему? — спрашиваю я. Этот тренажерный зал находится в здании, принадлежащем АКК, ближе к моей квартире, чем к кампусу, поэтому я хожу туда почти каждый день. Но я никогда не видел ее здесь, до сегодняшнего дня.

Она стягивает с себя куртку и стоит передо мной в спортивном бюстгальтере и байкерских шортах. Только она повернута спиной, так как наклоняется и что-то ищет в своей спортивной сумке, поэтому она дает мне возможность взглянуть на ее подтянутую круглую попку, обтянутую этой соблазнительной, откровенной тканью. Она могла бы быть и голой, так как эти шорты почти не скрывают ее изгибов, и все, о чем я могу думать, — это как всего пару недель назад я держал свои пальцы в ее тугой попке.

Мой член мгновенно твердеет. Я переставляю себя, пока она смотрит в другую сторону, чтобы не обернуться и не обнаружить, что мой толстый член натягивает шорты.

Она стоит и собирает свои длинные волосы в хвост, обнажая сексуальную татуировку, которая сводит меня с ума, и линии ее мускулистой спины. Она стройная, но в том, как легко и грациозно движется ее тело, чувствуется сила.

— Привилегия спортсмена, — отвечает она незаинтересованным тоном.

Она даже не оглядывается через плечо, говорит со мной, не глядя в мою сторону. Легкость, с которой она отстраняется от меня, раздражает доминирующую часть меня, требующую ее внимания.

Я подталкиваю ее туда, куда, как я знаю, приземлится удар.

— Значит, ты здесь не для того, чтобы снова заставить меня трахнуть тебя?

Она оборачивается, ее хвост развевается, и я понимаю свою ошибку, когда вижу переднюю часть ее тугого тела, обтянутого еще более тугой тканью. Ее сиськи прижаты к вырезу спортивного бюстгальтера, а розовая кожа аппетитно выглядывает над ним. Ее напряженные соски, аппетитно толкаются в своей хлопковой тюрьме, а пирсинг выделяется и отвлекает меня. Так и хочется сорвать с нее лифчик, прежде чем вонзить зубы в ее плоть.

— Я здесь не ради тебя, высокомерный ублюдок. Я здесь, чтобы тренироваться, — шипит она. — У меня есть доступ в этот зал для ночных тренировок, чтобы не пересекать кампус в одиночку.

— Надень топик, — огрызаюсь я, отвлекаясь. Моя челюсть сжата, и я не могу смотреть на нее сверху вниз, когда она стоит со сжатыми кулаками на бедрах и злобно смотрит на меня.

Она весело вздыхает.

— На тебе меньше, чем на мне. Может, наденешь что-нибудь? Тогда мы будем квиты, и ты не будешь выглядеть таким лицемерным засранцем. В который раз.

Я прикусываю губу в ответ, чтобы не дать себе поцеловать ее. Ее взгляд устремляется туда, где мои зубы впиваются в плоть, и ее рот слегка приоткрывается. Интересно, знает ли она, что все, что она делает, меня заводит, и я живу в постоянном состоянии агонии по милости того, как она дразнит меня своими микровыражениями.

Я стону и делаю несколько шагов назад, увеличивая расстояние между нами, чтобы не тянуться к ней. Я замечаю в ее глазах разочарование, но оно быстро исчезает, сменившись насмешкой, сорвавшейся с ее губ.

Она отворачивается и идет к жиму лежа в углу, демонстративно и нагло играя с бретелькой своего бюстгальтера, чтобы подразнить меня. Она стягивает ее с плеча и демонстративно царапает голую кожу, а затем затягивает обратно.

Я падаю на скамейку, совершенно бесполезный из-за своей пульсирующей эрекции. Несколько минут я возился с телефоном, внутренне заставляя его опуститься. Краем глаза я бросаю быстрый взгляд на Дженни.

Она сказала, что пришла сюда заниматься, и она не шутила. Я наблюдаю за ее чудовищной тренировкой. Ее лицо полностью погружено в сосредоточенность, и она работает на пределе своих возможностей.

Я легко перехожу от одного тренажера к другому, внимательно наблюдая за ней, пока она переходит от одной станции к другой. Она почти не делает перерывов и точно не замечает, что я все еще рядом. Я почти потрясен, видя в ней слепой драйв и упорство, которые, как я знаю, есть только у спортсменов высокого уровня. Из-за этого она выглядит намного старше своих лет.

Когда я должен искать способы выкопать ее из своего мозга, я понимаю, что только закапываю ее еще глубже. Проведя с ней час в одной комнате, я впечатлен больше, чем с кем-либо еще в своей жизни.

Я должен уйти, но не могу. Я должен отвернуться, но не могу. Вместо этого я делаю все возможное, чтобы не смотреть на нее открыто. Это лучшее, что я могу сейчас сделать.

Видя, как она так себя ведет, я вспоминаю реакцию ее отца, когда она проиграла на чемпионате мира среди юниоров. Мои кулаки угрожающе сжимаются вокруг ленты в моих руках. Интересно, какую роль он играет в той дисциплине, с которой она себя наказывает.

— Что твой отец сказал о твоей оценке? — спрашиваю я ее.

Кажется, она удивлена не меньше меня. Ее взгляд устремляется на меня, дымка фокуса рассеивается, когда она понимает, что я все еще здесь, неподвижно сижу в углу, из которого наблюдал за ней последние двадцать минут.

Она бросает на меня настороженный взгляд, как подозрительная добыча, почуявшая ловушку. Очевидно, что она не хочет говорить о нем.

Ее глаза вопросительно блуждают по моему лицу в течение нескольких секунд, пока она переводит дыхание.

— Он был счастлив.

Я жду, что она продолжит, но она ничего не говорит.

— А ты была? — мягко спрашиваю я.

Это едва заметно, но я улавливаю. Ее дыхание сбивается.

— Была ли я счастлива?

Я киваю, без слов отвечая на ее уточняющий вопрос.

Ее глаза молча смотрят на меня так долго, что я начинаю думать, что она не собирается мне отвечать. Я позволяю этому затянуться еще дольше и уже готов сам нарушить молчание, когда она незаметно качает головой. Это едва заметное движение, ее ответ передают скорее ее глаза, чем что-либо еще.

— Я тоже, — отвечаю я, хотя она меня не спрашивала. Но потом я понимаю, что это не совсем так. — За исключением пары примечательных моментов. — Я не смотрю на нее, когда говорю это.

— Почему ты преподаешь, если ненавидишь это?

Черт, это вопрос со сложным, невозможным ответом. Проще солгать, и я лгу. Я рассказываю все в общих чертах, не желая создавать целую фальшивую предысторию. Я все еще хочу быть собой, когда говорю с ней.

— Семейный бизнес.

— Твои родители были учителями?

— Да, — говорю я, скрывая, что вздрогнул.

Она задумчиво кивает, устремив взгляд вдаль.

— Груз чаяний и ожиданий наших родителей так сокрушителен, — размышляет она. — Надеюсь, ты сможешь воплотить свою мечту в жизнь.

Она поворачивается, чтобы посмотреть на меня, когда я сразу же замолкаю.

— Я тоже надеюсь, что твоя сбудется. — Она отворачивается, но я еще не готов ее отпустить. — Помни, что я говорил о выборе. Сегодня вечером ты должна сделать что-то, что сделает тебя счастливой.

Она останавливается и смотрит на меня через плечо.

— Например?

Уголок моих губ приподнимается, и я пожимаю плечами.

— Да что угодно, но только ты знаешь ответ на вопрос, что сделает тебя счастливой.

Она наклоняется, чтобы поднять более тяжелую гирю, и опускается в глубокое приседание, прижимая ее к груди.

— Дай мне идею.

— Не знаю, сделать что-то, чего ты обычно не делаешь. Как насчет того, чтобы искупаться в пруду в полночь?

Ее губы кривятся, и она поворачивается, чтобы посмотреть на меня, искренняя улыбка тянется к ее губам. Я понимаю, что готов взять на себя пару геркулесовых задач, чтобы это снова произошло.

— Я не шучу, — говорю я легким тоном. — Попробуй сделать что-ибудь такое, чтобы почувствовать себя живой. — Я наклоняю голову, изучая ее. — Я собирался предложить сделать что-то незаконное, например, украсть или проникнуть в дом, но ты не производишь впечатление человека, который часто нарушает правила.

— Ну, не знаю, ты довольно часто нарушаешь правила, — нахально заметила она. —Уверяю тебя, я не часто трахаюсь со своими профессорами.

Я делаю шаг к ней.

— Часто?

Она опускается на корточки.

— Никогда, — говорит она, поднимаясь на ноги. — Но не волнуйся, я завязала с учителями. Это был забавный эксперимент, пока он длился, но, в конце концов, твоя партия просто слишком сложна. У меня нет на это времени, так что с этого момента я буду придерживаться мужчин, подходящих по возрасту.

— Ты имеешь в виду мальчиков-подростков, которые понятия не имеют, как заставить тебя кончить? — Я рычу, мой характер пылает.

Ее взгляд сужается, а язык становится таким же острым, как и мой.

— Я не знаю, — кусается она, ее тон дразнящий. Она приседает, а мои глаза навязчиво следят за ней снизу вверх. — Думаю, ты научил меня кое-чему. Я просто прослежу, чтобы они сначала позаботились обо мне, это, кажется, помогает.

В следующую секунду я уже на другом конце комнаты, а моя рука предупреждающе обвивает ее горло. Оказывается, я успеваю вовремя, чтобы поймать ее, когда она, спотыкаясь, поднимается с корточек.

Возбуждение легко заглушается беспокойством, когда я хватаю ее за обе руки и прижимаю к себе. Она такая маленькая, что прижимается к моему телу как перчатка. Ее глаза ошеломлены и расфокусированы, когда я заглядываю в них.

— Дженни?

Мгновение проходит, как будто его и не было, и она поправляет себя, толкаясь в мою грудь, чтобы отстраниться от меня.

— Я в порядке, — говорит она. — Просто отпусти меня.

Мои руки медленно спускаются с ее бедер, когда я убеждаюсь, что она снова может держаться на ногах. Она выглядит бледной и нездоровой. Она слегка дрожит, почти незаметно. Интересно, не понижен ли у нее уровень сахара в крови?

— Вот, — говорю я, лезу в сумку и достаю один из своих протеиновых батончиков. — Съешь это.

— Я в порядке, спасибо, — говорит она, пытаясь вернуть мне батончик.

Я скрещиваю руки, не сводя с нее пристального взгляда.

— Ты выглядела так, будто была в нескольких секундах от потери сознания. Тебе нужно поесть.

Она разглядывает батончик, как будто смотрит на брендинг и вкус, но я вижу, что она смотрит на этикетку с питанием. Моя бровь нахмуривается от одной этой детали.

— Спасибо, — радостно говорит она. — Я съем его по дороге домой. — Она достает свою сумку и опускает ее в передний карман. Подхватив бутылку с водой и футболку, она направляется к двери, почему-то очень похожая на беглянку. — Увидимся.

— Дженни.

Она останавливается у двери и оглядывается на меня.

— Если ты позволишь одному из этих мальчишек прикоснуться к тебе, — я делаю паузу, растягивая угрожающее молчание, чтобы она поняла, насколько я серьезен, — от его трупа ничего не останется, когда я с ним покончу.

Моя защитная и территориальная сторона выходит из-под контроля, желая отстоять свои права на Дженни.

Она открывает дверь и останавливается на пороге.

— Я же говорила тебе, что мне не интересно встречаться с тобой, Тэхен.

Я улыбаюсь, с моих губ срывается тихий смешок.

— Съешь протеиновый батончик, соплячка. Я хочу иметь возможность погрузить пальцы в упругю плоть твоей задницы, когда буду трахать тебя в следующий раз.

— Я не сижу и не жду, пока ты решишь, хочешь ли ты переспать со мной, Тэхен. Ты сказал, что на прошлой неделе все закончилось, и, как оказалось, я с тобой согласна. Следующего раза не будет. — С этими словами она выходит, позволяя двери захлопнуться за ней.

Я почти не слышу шума из-за скрежета своих зубов. Сопротивляться ей — недолговечная цель. Каждое наше общение наполнено сексуальным напряжением, намеками и откровенными ухаживаниями.

С каждым днем я чувствую, как ослабевает мой контроль. Нравится мне это или нет, но в конце концов я сломаюсь.

Оказывается, я не могу оставаться в стороне.

Если она сможет держать рот на замке, то мы еще какое-то время сможем продолжать наши внеклассные занятия. Она не ищет ничего, кроме физического, и, видит Бог, я не должен заниматься даже физическим, не говоря уже об эмоциональном, так что это может сработать.

Теперь мне нужно только убедить ее.

Что бы она ни говорила, через несколько дней она уже будет отчаянно нуждаться в этом. Я знаю, потому что начинаю чувствовать в своих венах беспокойный огонь, который, я уверен, распространяется и по ее венам. В моих венах разгорается потребность, которая зовет ее, чтобы она была покорна подо мной, чтобы ее рот наконец оказался на моем члене, когда меня уже несколько недель преследует это желание.

Я знаю, когда это сделать. И, возможно, у меня появится шанс удовлетворить одну из моих давних фантазий.