Как-то на неделе я шла по коридору, и вдруг осознала, что прохожу мимо комнаты Евы. Плотно закрытая дверь точно стала более выпуклой, стоило мне бросить на нее взгляд. Возникло непреодолимое желание потянуть за ручку и войти.

Дело в том, что ее комната осталась нетронутой. Никто не выкидывал ее вещи, раз в неделю там протирали пыль. В день ее исчезновения в вазу ставили букет свежих полевых цветов, наполнявший комнату ее запахом. В комнату Евы уходили уединяться, думать о серьезных вещах и вести тайные разговоры. Место превратилась в негласное святилище этого дома, а алтарем, очевидно, был угол, в котором стоял ее портрет.

Зайдя в ее спальню, сразу понимаешь, что несмотря на царящий уют, здесь больше никто не будет жить. Это просто комната Евы - средоточие добрых сил в доме.

Впервые за последние три года я вошла сюда снова. Дверь открылась плавно, петли регулярно смазывал приходящий к теткам сосед.

Царила особенная тишина. Так тихо бывает жарким летним днем: атмосфера спокойного полдня и вечного сна.

Медленно я прошлась туда-сюда. Пальцы скользнули по гладкой поверхности стола. Ее вещи лежали очень аккуратно, она всегда все складывала ровно и красиво. На одном краю лежала пара альбомов с ее рисунками. Я знала их все - полуфантастические картины на лесную тематику. В центре событий всегда находилась босая девушка. Рядом были зачиненные карандаши, похожие на тоненькие бревна. На другом краю стола стояли часы, и, сколько я помню, они всегда отставали. Мы безуспешно подводили их заново и даже относили к мастеру.

Теперь стрелки навсегда застыли где-то на двенадцати. Я легонько постучала ногтем по стеклу, ожидая, что может, по какому-то волшебству они сорвутся и начнут наматывать бешеные круги, наверстывая время и события. Возвращая нам Еву.

В детстве я верила, что отстающие часы в доме – признак разлаженного механизма жизни. Уж лучше бы они вперед шли, тогда, может, и жилось бы живее. А стоячие часы, по такой логике, вообще - признак смерти.

Я обошла кресло и подошла к окну. Ветки деревьев качались на ветру, а в небе дрожало чистое и прекрасное лето. Ее уход ничего не поменял. И солнце по-прежнему встает и заходит, а яблоки созревают и падают в траву.

Сквозь плотно закрытые окна до меня донесся чей-то визг. На лужайке перед домом появилась мокрая Карина. За ней, посмеиваясь, шел Тристан со шлангом в руке.

Разве они чувствуют ее уход, это странное отсутствие? Нет, они обливаются водой и носятся, как угорелые.

Разве я чувствую, что ее нет, стоя прямо в ее комнате, в окружении вещей, которыми она пользовалась?

Повернувшись к алтарю, я посмотрела на ее портрет. Красивая, золотистая девушка, смотрящая на каждого, кто входит в комнату так, словно провожает навсегда. Будто фотографируясь много лет назад, она знала, что этот снимок переживет ее.

Я отвернулась, чувствуя подступившие слезы. Не понимала, что расстраивает сейчас больше: то, что она мистически пропала вслед за колокольчиками, или, что я так и не узнала ее по-настоящему.

Взгляд снова вернулся к окну. Тристан повалил Карину на траву и засунул ей за шиворот шланг. Допустим, он. Сейчас он бегает вместе с моей подругой, и они радуются своим дурацким играм. Но по ночам Тристан сидит на крыше и молчит о моей сестре, которая была ему «очень дорога». Кем он был в ее жизни?

Следующим предметом изучения стал шкаф. Передо мной предстали ее платья. Все до одного - воздушные, разлетающиеся и невесомые. Белые, пестрые, бежевые... Странно разглядывать одежду, у которой больше нет хозяина. Она безжизненно повисает в шкафу и умирает.

Рука сама потянулась к одному из них. Ткань струилась так легко и мягко, и удивительно, что не превратилась в серую тряпку. Видимо, тетки и об одежде заботились.

Не спеша развернувшись к зеркалу, я приложила платье к себе.

Ну и кто я?

Кто я?

Иногда казалось, что я этого не знаю. Могла назвать свое имя, вспомнить недолгий жизненный путь, который все-таки должен был превратиться во что-то полезное, а еще лучше просто счастливое.

Глядя на саму себя с ее платьем в руках, мне хотелось начать долгую беседу с ушедшей сестрой, обо всем что творится.

Знаешь, я бываю ужасно несчастна. Все ориентиры сбиваются в один миг, и я чувствую себя безнадежно потерянной среди людей. Я все время жду чего-то большего, но не могу сделать решительного шага.

Я не знаю, кем я буду, и мне не нравится то, чем я занимаюсь. У меня есть чудесные друзья, но в душе я чувствую одиночество. Твое фото с бабочкой на плече почему-то усугубляет это состояние.

Я люблю человека, который находится от меня очень далеко, и даже не знает, как я в нем нуждаюсь. А твой загадочный друг читает мои статьи и задает дурацкие вопросы. И я так и не видела нашего отца...

В общем, Ева, что ты скажешь о моих проблемах?

Внезапно дверь приоткрылась, и послышался низкий мужской голос:

- Я храню здесь травку. Тут теперь редко кто-то бывает.

- Все равно опасно, - заметила знакомый женский голос.

На пороге комнаты появились они оба: мокрая Карина и серый волк.

Я быстро обернулась, и полы платья обернули мою фигуру веером.

Эти двое застыли, как вкопанные. Я тоже, по-прежнему не выпуская из рук ее одежду.

- О.

Они словно застали меня за чем-то личным. Я увидела оторопелый взгляд Карины, в котором читалось какое-то непонятное смущение и извинение. Мелькнули светящиеся глаза Тристана, изучавшего меня с холодом и какой-то догадкой.

Мы молчали, недоумевая все, с чего это разлилась такая неловкая пауза. Наконец, Тристан нарушил тишину, обращаясь ко мне:

- Будешь курить с нами?

***

Так, втроем, мы прожили почти два месяца. Днем гуляли: то в саду, прячась в глубокой тени раскинувшихся над нами деревьев, то в поле под палящим солнцем. Иногда уходили совсем далеко в лес. Бродили среди деревьев, зачем-то собирали мухоморы, чтобы потом бросить их у обочины.

Пару раз ездили на аэродром смотреть, как взмывают в небо маленькие сельскохозяйственные самолетики. Там же мы брали напрокат машину и колесили по дорогам, следуя за дымчатым следом аэроплана. Когда отъезжали совсем далеко, Тристан учил Карину вождению, а я сидела сзади, молясь, чтобы она во что-нибудь не врезалась.

Несколько раз были на море. Возвращались обветренные и спокойные, точно вода вымывала все наши разногласия. Я переставала вступать с Тристаном в перепалку и старалась быть вежливой. Он, как ни странно, тоже. Та беспросветная ночь, когда мы столкнулись в гостиной, что-то неуловимо поменяла в наших отношениях.

В общем бывали дни, когда мне казалось, что мы всегда были друзьями.

Пару раз Тристан убегал по своим таинственным «делам», и нам не рассказывал.

Он действительно не выходил из своего сумрачного отшельнического образа. Наверное, это была его защитная маска, правда, я так и не разобралась, что именно за ней прячется. Страх? Неуверенность в себе? Или на самом деле излишняя мягкость, которой он стыдится?

Карина активно эксплуатировала его для фотосессий. В задумку по мотивам «Летнего вина» меня особо не посвящали, а я и не интересовалась. Песня, кстати, часто играла из старого магнитофона. Тетки все еще слушали кассеты, и звук доносился с трескучим шипением. Невольно вспоминался наш с Тристаном полуночный разговор, когда он сказал, что песня совсем не о том, как кого-то облапошили. Вникнуть в его намеки я не могла.

В моменты их фотосессий я чувствовала себя лишней. Это ощущение часто шло со мной по жизни, и я никогда не боролась с ним. В этот раз я просто незаметно оставляла их в творческих муках и уходила в поле. Каждый раз, оказываясь там в одиночестве под вечер, до меня доносились колокольчики Евы. Звук из другого измерения. Будто моя сестра хочет передать мне через них весть...

Что-то уже в пути, это не остановить...

Когда я возвращалась, Карина всегда чувствовала себя немного сконфуженно, и говорила за двоих. Но только о Тристане.

- Абсолютно непринужденная модель. Он никогда не позирует. Знала бы ты, как я устала от кокетливых мальчиков, которых от фотоаппарата не отцепишь, пока не посмотрят все снимки с собой, да еще и отбракуют большую часть.

- Зачем тебе столько фотографий с ним? – недоумевала я.

Она снимала его несколько раз в неделю, и каждый раз карта памяти была заполнена до отказа.

Задумчиво Карина сортировала изображения, деловито кликая мышкой, и не сразу вникла в мой вопрос. Или сделала вид, что не вникла.

- Наверное, продам часть разным журналам, - наконец ответила она. – Тристан разрешил мне делать со снимками, что хочу.

- Какая ты корыстная.

- Я и его хочу устроить. Такого мальчика модельные агентства с руками оторвут. Представь, если его чуток постричь, отшлифовать и приодеть в костюмчик от Dior Homme? Посуди сама, - взахлеб продолжая она, – что его ждет? В лучшем случае устроится куда-нибудь за счет связей Марианны и будет действовать всем на нервы. В худшем его затаскают по врачам, и искалечат и без того шаткую психику.

Имя его матери так по-свойски прозвучало в ее устах. Марианна. Словно она была знакома с ней лично.

- Вот прямо сейчас выложу парочку снимков в Инстаграме... Чтобы все видели.

Акция в Инстаграме явно была нацелена на Кауфмана.

Но я заметила, что между ней и Тристаном установилась какая-то особая связь. Они постоянно беспардонно подкалывали друг друга и вели долгие дебаты о политике, хотя Карина в ней не сильно разбиралась, ей просто хотелось постучать кулаком и поорать. Я в эти споры не ввязывалась, но тайно слушала, делая вид, что занята в этот момент чем-то другим. Не раз я замечала, что у Тристана опасный ум. Было ли так всегда или ему промыла мозг «Белая птица», я не знала, но мне не нравилось, как Карина каждый раз во время его монологов развешивает уши.

Один раз Тристан доказывал ей, что всему обществу требуется встряска от консумеризма - вроде того взрыва, который его организация устроила на заводе крупного автомобильного концерна – и тут я не выдержала.

- А если бы там были жертвы?

Оба уставились на меня так, будто забыли, что я рядом. Я захлопнула книгу, буравя Тристана раздраженным взглядом. Он слегка откашлялся и снисходительно сказал:

- Всему нужны жертвы. Этот мир – кровопийца. Возьми любой пример из истории: до человека не доходит иначе. И государство использует те же методы. Просто его насилие – законное. Насилие же организаций вроде «Белой птицы» - справедливая реакция.

- С каких пор насилие – это вообще решение проблем? Твоя организация не лучше тех, кого она осуждает. Вы все в одной плоскости, раз не думаете о людях.

- Та-а-ак, кто хочет плюшек? – дурацким голосом завопила Карина.

Вопрос прошел мимо. Мы с Тристаном уставились друг на друга, будто нас заклинило. Тот криво улыбался, пытаясь сохранить остатки дружелюбия, и я ощущала, что он почему-то не хочет спорить.

- Почему ты состоял в этой организации? – снова спросила я. – Мне казалось, ты жалеешь. Не ты ли сам сказал, что не знаешь, зачем это было?

Тристан пожал плечами.

- Это не значит, что я перестал разделять их взгляды. Просто для меня это больше не имеет значение.

- А что ты пытался доказать? – не унималась я.

- Что могу бороться за то, что важно. Так мне велела Ева.

Воцарилась гробовая тишина, и я только и могла, что таращиться на него круглыми глазами. Тристан не шутил, даже улыбаться перестал.

- Прямо так и велела?

Никогда мой голос не звучал так ехидно. Он нервно хмыкнул и бросил:

- Способ я выбрал сам. Но я знаю, что она меня поддерживала. Такова была твоя сестра, никогда никого осуждала. В отличие от тебя.

- Я все-таки настоятельно предлагаю плюшек! – с пугающим энтузиазмом сообщила Карина, подвигая на середину деревянного стола тарелку со сдобой. – С пылу да жару!

Я промолчала. Вести спор опять показалось бессмысленным. Тристан перебросился с ней пару шуток и, как всегда, высокомерно слинял по своим несуществующим делам. Карина же воззрилась на меня с непритворной досадой.

- Вот надо тебе постоянно все передергивать!

- Ты понимаешь, что он и людей готов был взрывать ради странных идей? – оборвала ее я. – Еще и сестру мою приплел. В жизни не поверю, что она могла одобрить идею вступить в экстремистскую организацию.

- Что ты вообще знаешь о своей сестре? – сердито вопросила Карина. – Хватит выдумывать про всех.

Это было сродни удару под дых. Она даже не замечала, что только что сказала.

- Тристану надо просто влиться обратно к людям. Он уже прогрессирует. Говорит с нами. Пытается понять, зачем он это делал в прошлом. А ты каждый раз устраиваешь ему страшный суд.

- Мне кажется, вам следует отдыхать только вдвоем.

С этими словами я ушла в дом.

***

Если честно, я избегала оставаться наедине с Тристаном. В его присутствии сковывал ужасный дискомфорт. После нашей первой полуночной беседы я убедилась, что не желаю вновь болтать с ним один на один. Пусть даже о Еве и их бесконечных тайнах. Хотя искушение проникнуть в их жизни было велико, особенно после разговора о ее «поддержке» его идей. Я же только и делаю, что наблюдаю за чужими историями.

Карина так и не поняла, как ее слова меня ранили, и продолжила общаться как ни в чем не бывало, но натянутость между нами росла. Поэтому я сделала вид, что вся в делах, избегая их обоих. Строчила очередную колонку, парочку статей, читала и следила, как друг-Астронавт выкладывает в социальных сетях бутылки пива на фоне закатов.

За этим занятием меня и застал серый волк.

Я сидела в саду, когда Тристан приплелся туда в рванной майке и с кружкой кислого напитка из виноградного сусла. Тетки уже начали готовить свое «летнее» вино. Похоже, эта тема будет преследовать меня в разной форме все лето.

- Привет, - сообщил он, как ни в чем не бывало.

- Привет, - ответила я, чувствуя инстинктивное желание куда-нибудь слинять.

Он опустился напротив меня со спокойным видом. Взгляд блуждал вокруг, словно он что-то потерял или не до конца проснулся.

- Карина в городе, – предвосхитила я его вопросы. – Ей нужно проявить пленку.

- Я знаю.

«Ну и вали тогда, что пришел!» - раздраженно подумала я.

- Вдруг я с тобой пообщаться хочу? Мы же все-таки... можем иногда дружить?

Вот это поворот. Я подперла голову руками, недоверчиво изучая его поверх экрана лэптопа.

- Я могу как-то тебе помочь?

Никогда не думала, что моя вежливость может отдавать такой токсичностью.

Он хихикнул и потер кончик носа. Внезапно показалось, что в этот раз болтать с ним один на один все-таки как-то легче, чем казалось. Может, сказались часы наших прогулок. Мы также впервые были без Карины, вбиравшей в себя его внимание от и до, а я всегда болталась рядом, как тень.

- Возможно, я лучше, чем ты думаешь, - сообщил Тристан.

- Тебе не обязательно мне что-либо доказывать.

- Ты считаешь меня полным козлом.

- Твои слова, не мои.

- Карина расстроена, что мы цапаемся.

А, так они уже говорили обо мне. Хотелось отправить этих канареек-неразлучниц гулять подальше отсюда. Казалось, что этим летом я рискую потерять то, что уже много лет считала незыблемым: мою лучшую подругу.

- Как ты к ней относишься? – прямо спросила я.

- Хорошо отношусь, - ровно ответил он.

- Да?

- Да.

Я перегнулась через весь стол, чтобы заглянуть в его звериные глаза в максимальной близи. Тристан выглядел настороженным и слегка напряженным.

- Если ты разобьешь ей сердце, я разобью тебе голову! – откровенно поделилась я своими планами. – Так что... знай.

Он искренне рассмеялся, запрокинув голову. В первый раз видела его таким. Надо же, прямо, как мальчишка.

- Все-таки ты бываешь дурой, - заявил он.

- Я и есть дура. Но это не значит, что я не могу тебе врезать. Ты мало знаешь Карину. Не вздумай к ней приближаться, если не планируешь чего-то серьезного.

«Потому что она в тебя по уши...» - пронеслась короткая и ясная мысль, которую я все же не озвучила.

- С чего такая озабоченность? – Тристан, похоже, не ожидал, что я поверну беседу в эту сторону.

- Мы лучшие друзья.

Повисла солидная пауза. Тристан смотрел на меня скептически, вздернув бровь, и судя по его лицу, в нем боролся смех с какой-то досадой.

Я на мгновение вернулась к своему тексту. Буквы плавились по экрану, и я перечитывала последнее предложение вновь и вновь, пока оно совсем не потеряло смысл. Тогда я перевела взгляд на прохладное, синее небо. Кроны деревьев обрамляли его полукругом, и я почувствовала дыхание Евы вокруг нас.

Моя сестра была сейчас здесь. Слушала наш разговор, обдавая своим золотистым теплом. Быть может, боги никогда не уходят насовсем? Часть их все-таки остается, разлетается на миллионы частиц и вплетается в окружающий мир... Или же в особые моменты они просто заглядывают к тем, кто по ним скучает, и ловят отголоски их разговоров.

Мифическая сестра. Скажи что-нибудь. Видишь, мы опять ругаемся.

Я снова подняла глаза на Тристана и вдруг поняла, что он тоже почувствовал какую-то смену в атмосфере. Чье-то безмолвное присутствие... Он смотрел в небо, прислушиваясь к чему-то с отрешенным лицом. Спустя мгновение хмуро у меня поинтересовался:

- Говорит личный опыт? Ты попутала дружбу с влюбленностью со своим Астронавтом и теперь всюду видишь свою личную драму?

- Нет, - возразила я, понимая, что отчасти так и есть.

Но только отчасти.

Над нами растеклось какое-то дурманящее марево. Я сняла очки, потирая переносицу, а затем спросила:

- Послушай, Тристан. Ты исчезнешь к концу лета, я знаю. Тебя не будет уже с нами ни осенью, ни зимой, а возможно, что уже больше никогда. Подумай хорошо, что ты собираешься после себя оставить. Особенно тем, кто к тебе привязался.

- Мне кажется, это ты плохо знаешь Карину. Как и всех вокруг. Мир для тебя – ворох историй.

Я не вполне понимала, почему наши разговоры всегда уходят так глубоко, чуть и не в подкорку сознания. Почему мы не можем общаться нормально, вот как они с Кариной? Засовывать шланг за шиворот, валяться в траве и болтать обо всем просто и легко, не залезая друг другу в душу.

Я в досаде позакрывала все файлы на компьютере. Мне хотелось разреветься.

Тристан понимающе наблюдал за мной, откинувшись назад.

- Что ты добиваешься, не понимаю? – сухо поинтересовалась я. – Ты хочешь поболтать со мной по-дружески, а в итоге оскорбляешь каждую минуту.

- Извини, - неожиданно искренне сказал он. – Я всех оскорбляю. Дело не в тебе. Я, правда, пытаюсь быть приятнее. И на самом деле ты мне нравишься. Ты умная и очень разборчивая. В людях. В идеях. А еще мне всегда было интересно, что ты за человек. Ева так много о тебе рассказывала: про твою учебу, увлечения, успехи... Теперь я вижу.

- И что именно? – ошарашенно вопросила я.

- Я вижу девушку, которая живет в своей голове. Мне кажется, она хороший и добрый человек. Нельзя отрицать, что у нее собственнические замашки в отношении друзей и ближайших родственников, но она не со зла.

Брови сами поползли вверх. Слова Тристана отдавали такой невероятной доброжелательностью, что я даже оторопела.