Говорят, это случилось задолго до того, как Император, сын Солнца и Луны, установил свою власть по всей территории страны. Разрозненные, кланы скрещивали катаны, ослеплённые яростью и жаждой править теми, кто окажется слабее. День за днём продолжались битвы, кровь лилась рекою и берегов той реке не было видать.

В одной из таких битв, на краю огромного леса, сражался великий воин. Невиданная сила текла в его руках. Взмахи их, лёгкие и быстрые, словно крылья дракона, взмывали над битвой. Клинок в них — столь же смертоносный, что и драконьи зубы, опускался с тонким свистом на головы врагов, пронзая, будто лист бумаги, черепа. Проглядывали сквозь прорези маски глаза, источающие тьму и смахивающие движением век капли крови. Брызги её превращались в волны под умелыми ударами катаны, и вели́к оказался страх перед ней у тех, кто сражался по иную сторону. Лишь приказ «Победить или умереть» не давал им, бесславно поджав хвосты, сбежать с поля боя. А потому именно они стали теми, кто узрел.

Шинигами. Бог смерти. Проводник в мир мёртвых.

Способный принять обличье и человека, и зверя, отсчитывающий, будто торговец на рынке громкими щелчками костяшек соробанаСтаринный японский инструмент для счёта, последние секунды жизни, в этом хаосе из разрубленных на куски, сочащихся густым запахом меди, страждущих и призывающих его людей, явил он свой истинный облик — и битва встала. Ни единая душа не способна была пошевелить и пальцем, пока мрачный клыкастый жнец ступал по вязко хлюпающей, всё ещё хранящей гулкие отзвуки стонов и рухнувших тел воинов земле. Каждый верил в то, что настал его последний миг, его пора покориться. Не времени — безжалостно и неумолимо крадущему силу, ловкость, блеск во взгляде, данные взаймы, стоит только появиться на этот свет любому существу. Неотвратимости — неслышной поступью лисицы прокравшейся между рёбер, впившейся в расталкивающее их сердце и вкусившей бешено стекающей по языку крови.

И шёл он, чувствуя каждого из них: страх — чья тонкая вонь сквозила от скрывавшихся за спинами более сильных в надежде остаться нетронутыми, в живых; веру в свой клан — её строгий и статный запах выпрямлял спины, наливая мощью руки; тоску по близким — жгучую, покалывающую сердца понявших, что в родной дом им не вернуться, острым перцем; отчаянность — взросшую в момент его явления мгновенно, пахнущую порохом, что пока им не ведом, но будет знаком их потомкам.

Лишь он, его аромат отличен был от всех, кто поднял сейчас свой взор на Бога Смерти. Спокойствие — разлитое не только по его телу, но по тем, кто бился бок о бок с ним — вот что он источал даже в самый разгар сражения. Он один смотрел ему в глаза, отринув испуг, чаяния и мысли о близкой погибели. Даже когда маска на лице тихо хрустнула под прикосновением чёрных, скрюченных будто когти, пальцев, и куски её усыпали землю, ни мускула не дрогнуло. Ладонь не сдавила крепче рукоять, стопы не скользнули в стойку.

— Я пришёл забрать тебя, сын дракона, — голос был слышен только тому, кому был предназначен. — Твоя битва окончена.

— Я знаю, кто ты. Зачем явился лично? Разве ты и твои собратья не витают бесплотными духами посреди смертных? Хотел забрать — так почему своими руками, а не этих славных воинов?

— Ты знаешь зачем.

***

В голове зазвучал голос матери — давно не слышанный, он будто и не потревожен смутой памяти, звучит чисто и ясно. Словно он ребёнком вновь засыпает почти, а её рука ласково и баюкающе приглаживает непослушные волосы.

«Каждому человеку отведён свой срок. И когда подходит он к концу, бог смерти спускается к нему и касанием отделяет душу от тела. Нам это неведомо и невидимо. Нам, смертным, кажется — утонул, сердце схватило или пал в бою. Только на деле — это шинигами приложил свою холодную длань и оборвал человеческую жизнь. Но, говорят, порой с ними заключают сделки и тогда бог смерти является вызвавшему его. Он готов дать многое, но мало кто может предложить равноценный обмен. Боги смерти справедливы и не примут твою или чужую жизнь в оплату за услугу. Говорят, самая лучшая плата для них — избавить хоть на миг от скуки. За тысячелетия, что живут они, способные пронзать время своим полётом — они видели всё, что могло и может произойти, любой исход человеческого гнева и гордыни, страсти и сострадания, смелости и трусости.»

Дракен помнит — он спросил тогда, сверкая глазами из-под укрывшей почти до самой макушки ткани: много ли сделок совершили люди с богами смерти. Мать рассмеялась:

«Я слышала лишь об одной. Но не с человеком заключил её шинигами».

«А с кем же?» — позабыв сон, затаил дыхание мальчишка.

«С крольчихой. Ты ведь помнишь историю о кролике и тануки?Старинная японская история, почитать можно здесь https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%B0%D1%82%D0%B8-%D0%BA%D0%B0%D1%82%D0%B8_%D0%AF%D0%BC%D0%B0. Я узнала о ней из "Хладнокровного Ходзуки", с которым тоже всем рекомендую ознакомиться Так вот, крольчиха вызвала бога смерти, чтобы отомстить за старика и старуху, а после стать палачом во владениях самого Эммы. И столь праведен был её гнев, что не смог ей отказать бог смерти.»

***

— Я не призывал тебя, Шинигами. Намерения совершить сделку у меня нет, как нет и предложения достойного тебя.

— Ошибаешься, Доракен-кун, — в устах Бога Смерти имя прозвучало чуждо — так камень встаёт поперёк ручья, перекрывая естественный ток вод. — Твоё искусство забирать души известно уже давно. Я лишь ждал момента, когда всё сойдётся нужным образом. Ты заключишь сделку, иначе...

Пальцами коснулся Шинигами лба статного человека с татуировкой дракона на левом виске и открыл ему будущее. Тому не осталось ничего, кроме как выпустить из потяжелевших вмиг рук катану, обхватить когтистые пальцы и раствориться, росой оседая на примятой и блещущей красным траве.

Образ Шюджи как жнеца определенно вдохновляет.Стиль письма этой отчасти вдохновлён "Каньоном" Джека Шефера. Пытаюсь сохранить его дальше, но... Не знаю, получится ли

Не думаю, что работа соберёт много внимания, она достаточно специфична и отчасти пишется от того, что мне хочется попробовать немного другой стиль написания. И тем не менее, я всегда рада активности и поддержке читателей в виде пальцев вверх и комментариев.