Прошло три месяца с тех пор, как Феликс покинул меня, и эти месяцы дались мне тяжело. Еще никогда я не пыталась убежать от себя так отчаянно. «Работа руками дает отдых голове», — говорила Анна, и я схватилась за эту идею как за соломинку. В доме не осталось ни единого квадратного сантиметра, где бы не побывала метелка для пыли, а в саду — ни одного сорняка. Садоводство, пэчворк, рисование акварелью. Теперь я знала, почему садовники и рукодельницы — самые спокойные люди в мире: у них в распоряжении самые лучшие антидепрессанты!

Я расписала свой день по минутам, но все же, как ни старалась довести себя до изнеможения и полной отключки мозгов, мне не удавалось выбросить Феликса из головы. Не удавалось убежать от него. Я засыпала с мыслями о нем и неизменно просыпалась с ними.

Я нашла у Анны стопку его фотографий, но, к моему сожалению, ни на одной из них не было того, по чьей милости я лишилась сна и покоя. Со всех фото на меня смотрел коротко стриженный нахальный тип, не пробуждавший в душе ничего, кроме раздражения.

Хотелось вспомнить слова песни, которая звучала в машине, когда нас накрыла гроза, но, как назло, в памяти не всплыло ни строчки. Словно я прогневила какое-то божество, которое с маниакальным усердием выметало из моей жизни и памяти все, что касалось Феликса.

Я панически боялась потерять последнее, что мне осталось, — воспоминания. Я боялась, что начну забывать, как он выглядит, как говорит, как двигается, поэтому не раз прокручивала в голове каждый наш разговор, каждую сцену. И не снимала с себя ангела, хранившего в себе полоску странной бумаги с коротким посланием: почерк, не имевший ничего общего с почерком моего сводного брата. Последнее и единственное доказательство того, что он в самом деле был в моей жизни, а не приснился мне.

***

Анна с папой неделю назад улетели в Германию. Я решила остаться и провести последнее лето с друзьями. Шутка ли, разлетаемся навсегда. В мой паспорт уже была вклеена долгосрочная немецкая виза, и я даже начала потихоньку паковать свои пожитки.

Июнь был на последнем издыхании, а болезнь под названием «Феликс» — на самом пике обострения. Если бы такого рода заболевания можно было лечить оперативно, я бы не раздумывая легла под нож.

Мне нужно было взять тайм-аут. Выпить чего-то слабоалкогольного, посмеяться и потанцевать с кем-нибудь высоким и мужественным, вложив пальцы в его ладонь, уткнувшись носом в его рубашку и вдыхая его одеколона в качестве анальгетика, притупляющего сердечную боль...

Вечеринка Гренкина в честь окончания школы идеально вписывалась в мою «программу реабилитации». Я только что расплатилась с таксистом и опустила ноги в лакированных туфлях на подъездную дорожку. Предстояло отыскать Альку с Идой, потом стол с напитками, а затем кого-нибудь, кто смог бы отвлечь меня от грустных мыслей...

— Зачетно выглядишь, Вернер! Привет! — вышел мне навстречу хозяин бала, Гренкин. — Развлекайся! Только клубничный коктейль пить не советую. Парни туда водяры подлили, обблюешься потом, а на вкус как детский сироп...

— Оке-ей, — улыбнулась я.

Гренкин выставил большие пальцы вверх и побежал встречать новую порцию гостей. Я огляделась. Вокруг мелькали знакомые и вроде-бы-знакомые лица, порхали сияющие девушки в смелых платьях и принаряженные парни. Из окон дома доносились взрывы смеха и энергичный панк-рок.

— Вернер! — рявкнул кто-то далеко впереди и рванул мне навстречу. Ида выглядела на миллион долларов. Длинное голубое платье, белокурые волосы — богиня, и ни граммом меньше. За ней вприпрыжку мчала Алекс в золотистых брючках и белоснежной тунике на тонких бретельках.

— Вернер, ты видела себя в зеркало?! Платье — просто блеск! Мое сейчас треснет по швам от зависти.

— Мда, — обняла меня Алька. — И ты еще раздумывала, покупать его или нет.

— Да ладно вам, платье как платье, — попыталась отбиться я, но в глубине души знала, что действительно выгляжу неплохо. Незадолго до вечеринки мы забрели в ЦУМ и в одном из магазинов увидели платье теплого персикового цвета, отделанное черным кружевом.

— Нет, — сказала я тогда, боясь даже подумать всерьез об этой вещи. Я еще никогда не носила ничего подобного: оно было слишком смелым для меня и слишком взрослым.

— Нет! — повторила я, демонстративно поворачиваясь к манекену спиной.

— Да нормально! — рявкнула Алька. — Будь это мой стиль, я бы мимо не прошла.

— Лика, ты просто обязана его примерить! — подключилась Ида.

— Да я скорей застрелюсь.

— Лика, это платье на тебе будет сидеть просто умопомрачительно! В примерочную! Вот ты сама сейчас увидишь.

Первый взгляд в зеркало смутил меня. Внутри забушевала такая же смесь восторга и смущения, как в тот самый день, когда я в первый раз в жизни натянула черные капроновые чулки.

— Не-е-т, — застонала я. — Я в нем слишком похожа на... женщину.

— Да-а-а, — довольно улыбнулась Ида. — Альхен, ты только глянь на это.

— Да это же сиськи, — заявила Алька голосом престарелого маммолога. — Оказывается, у Вернер они есть.

— Иди к черту, — рассмеялась я.

— Очень хороший выбор! — сунулась в примерочную продавщица. — Это натуральный шелк, а здесь ручная вышивка. И кроме того, оно вам послужит не один раз, потому что Феликс — это на всю жизнь.

— Что-что? — переспросила я.

— Я имею в виду, что вам придется очень постараться, чтобы испортить его. Оно прекрасно выдерживает деликатные стирки, качественное кружево...

— Вы сказали «Феликс»? — перебила я ее.

— Я сказала FeliS, итальянский бренд, мы только недавно начали с ними сотрудн...

— Хорошо, беру! — выдохнула я, чувствуя, как сердце прыгает внутри с ребра на ребро.

— Супер! Супер! — захлопала в ладоши Ида.

— Что-то ты быстро согласилась, мать. Я думала, тебя придется уговаривать часа три как минимум, — сказала Алька. — У тебя что, какая-то сентиментальная слабость к итальянским тряпкам?

Скорее, ко всему, что начинается на букву Ф.

***

Ида еще раз смерила меня довольным взглядом и объявила:

— А теперь наш выход, дамы. Мне успели доложить, что самый вкусный коктейль — клубничный. И прямо сейчас я собираюсь выдуть большой стакан.

— Присоединяюсь! — сказала Алька.

— Вообще-то Гренкин намекнул, что клубничный... А-а-а, ладно... Присоединяюсь.

Мы нырнули в дом. Ида тут же очутилась в объятиях своего парня. Алька утонула в кучке одноклассниц, которым не терпелось поглазеть на ее новую татуировку. А мне навстречу с напором крейсера шагнула темная фигура в черном пиджаке.

— Потанцуем? Обалденно выглядишь, Вернер, — сказал Чижов и чмокнул меня в щеку.

— Я не против, если потом Мерцалова не разукрасит мне лицо, — хмыкнула я, опуская ему руки на плечи.

— Кажется, у нас все, — сник Чижов.

— То есть совсем?

— То есть совсем все.

— Нет! Ты должен что-то делать. Ты не представляешь, как это важно — бороться и не опускать руки, — сказала я решительно, а сердце болезненно сжалось.

Как бы я хотела, чтобы кто-нибудь дал такой же совет тому, кто когда-нибудь будет любить меня, но не отважится бороться.

— Именно этим в данный момент я и занимаюсь, — довольно сказал Чижик и прижал меня к себе.

— В смысле?

— Когда Светик увидит меня с тобой, я надеюсь, ее хоть немного встряхнет. Потому что она всегда недолюбливала тебя, и потому что сейчас ты самая красивая девушка на этой вечеринке.

— Ха. Я надеюсь, что у «самой красивой девушки» останутся волосы на голове после того, как Мерцалову «встряхнет».

— Я буду начеку, — покровительственно сказал Чижов.

— Начинай прямо сейчас, — шепотом ответила я, внезапно приметив в толпе Мерцалову.

Она стояла в ярко освещенном углу гостиной в сопровождении своей верной своры и таращилась прямо на меня. Ее глаза полыхали, как два прожектора. Расталкивая локтями пеструю толпу, она быстро, как хищная рыбина, стала грести в нашу сторону. Витек тут же повернулся ко мне:

— Может, заставишь ее слегка поревновать?

— Каким образом? Поцеловать тебя взасос?

— Ха-ха. Боюсь, после такого Света мне точно не светит, — рассмеялся он собственному каламбуру. — Но ты можешь просто улыбаться мне и смотреть на меня влюбленными глазами.

— Нет, мне пока дороги мои волосы, — хохотнула я, и тут к нам подлетела Мерцалова в умопомрачительном, похожем на чешую, платье и ласково поздоровалась:

— Ли-и-ка, привет! А можно тебя на пару слов?

— Я слушаю.

— Может, пойдем выпьем чего-нибудь?

— А где же твоя верная свита?

— Динка и Ленка? Понятия не имею. Пусть развлекаются без меня сегодня. Выглядят ужасно и портят мне настроение своим тряпьем, — вздохнула Мерцалова, вцепившись в мою руку накладными когтями. — А вот у тебя, кстати, платье супер. Это что? «Донна Каран»? «Версаче»? Кажется, в последней коллекции «весна — лето» я что-то такое видела...

— Это «Фелис» из ЦУМа, — объявила я, наслаждаясь ее реакцией.

— «Фе-лис»? — поморщилась Мерцалова, прищурив глаза. — Ах да! Что-то очень знакомое...

Отчего-то мне стало противно. Когда же пустое бессмысленное поклонение тряпкам и косметике успело стать смыслом ее жизни? Ведь ей всего семнадцать.

— Зато кулон наверняка стоит кучу денег? — заметила она, припадая губами к стакану с ром-колой и разглядывая ангела на моей шее. — Это он его подарил?

— Нет. Чижов мне ничего не дарил.

— Да я не этого дурачка имею в виду, — махнула рукой Светка. — А того, на «Ауди».

Мое веселье враз испарилось. Феликс был последним, о ком бы я могла спокойно поболтать с этой говорящей куклой.

— Нет, не он, — ответила я, наконец поняв истинную причину перемены ее отношения ко мне.

— Да ладно тебе морозиться, Вернер, — прищурилась Мерцалова. — Слушай, ну я ошиблась, когда подумала, что ты невзрачная нудная заучка. Теперь мне кажется, мы с тобой очень похожи. Красивые волосы, ухоженная кожа, умение выбирать одежду и парней. Я вообще думаю, что мы могли бы стать конкретными подругами!

Кажется, выражение лица подвело меня, потому что Мерцалову вдруг понесло:

— Нет, я серьезно! Я могу с тобой дружить! У меня классный дом, классная тачка. Не такая, конечно, как у твоего парня, но это временно. Я скоро буду просить предков купить другую. У меня есть пропуск во все клубы, где зависают знаменитости, вот, например, вчера...

— Он мне не парень! — оборвала ее я. — Никогда им не был и не будет. Так что успокойся.

— Чего? — вытаращилась Мерцалова. — Нет, подожди... То есть вы как бы знакомы, но не... Да?

— Да, мы просто знакомы.

«Были», — добавила я про себя.

— Вау! Так, может, ты нас познакомишь? Если ты, конечно, не претендуешь. Просто он такой улетный!

Я сжала челюсти.

— Если ты не смогла его объездить, то у меня точно получится. А я тебе взамен подгоню кого-то из знакомых парней, хочешь? Богатые и смазливые...

— Не выйдет. Он уехал, и у меня нет никаких его координат. Но даже если бы были, — я набрала побольше воздуха в легкие, — ты бы не получила ничего. Просто потому что он достоин намного большего, чем могла бы дать ему ты.

— Да я бы могла дать ему все и прямо сейчас, — улыбнулась Мерцалова, и по ее улыбке стало ясно, что она имеет в виду.

— О господи, Света... Я говорю о любви, дружбе, поддержке во всем, о готовности быть с ним рядом всегда и везде, что бы ни случилось, готовности жить для него, ценить его как самое лучшее, что тебе могла дать жизнь... Какие-то из этих слов тебе знакомы?

— Ты что, женских романов начиталась? Ха-ха, да им всем нужно одно и то же. И чем раньше поймешь, что именно, тем меньше синяков себе наставишь! Или подожди, — Светка взмахнула накладными ресницами. — Тю, Вернер! Да ты вклеилась в него по уши! Сказала бы сразу, делов-то. А то я тут типа по полу перед тобой растеклась от уважения, а ты, оказывается, всего лишь очередная дурочка с романтической кашей в голове.

Как же так вышло, что эта пустая самовлюбленная Барби так легко смогла влезть мне в душу? У меня зачесались руки вылить содержимое своего стакана ей за пазуху. Но разве не я сама виновата? Нашла, кому проповедовать любовь...

— Каша в моей голове никого не касается. И тебя в первую очередь. Лучше позаботься о своей. Кажется, она уже протухла.

Я резко развернулась и пошла прочь. И чем дальше уходила, тем быстрей ускоряла шаг. Из дома я почти выбежала. А ведь Мерцалова была права: я дурочка с романтической кашей в голове и я вклеилась по уши... Злость уступила место растерянности, а растерянность — убийственной тоске. Что делаю здесь?

Только мгновение оделяло меня от побега домой, как вдруг услышала нечто, что заставило меня остановиться, а потом и вовсе вернуться в дом.

Мягкий аккорд, бархатный голос певицы и мелодия.

Это была та самая песня, которая звучала в машине у Феликса, когда нас накрыла гроза. Та самая!

Я так резко рванула сквозь толпу, расталкивая людей и наступая им на ноги, что мне вслед посыпались ругательства. Я добралась до стола диджея и едва не повисла на нем:

— Максим, что это за песня?!

— Да хрен его знает. Мне дали флешку с песней пять минут назад, и я слышу это впервые. А что?

Кажется, мое сердце остановилось.

— Кто дал?

— Я ее не знаю, какая-то женщина.

— «Женщина»? Какая еще женщина на нашей вечеринке?

— Без понятия. Сначала подумал, что, может, Гренкины оставили кого-то присматривать за домом, чтоб мы тут ничего не наворотили. Но потом передумал. Посмотри, что она мне дала за одну песню. — И он повертел перед моим носом купюрой в пятьдесят евро. — Неплохо, а, для этого говенного городишки?

— Где она? — оглянулась я.

— А что? Тоже хочешь подзаработать? — хохотнул Макс.

— Максим! Говори, или дискотека сейчас накроется медным тазом, потому что диджей будет в отключке! — зашипела я, хватая его за одежду.

— Не смеши меня, Вернер, — и он стряхнул мою руку.

Я чуть не врезала ему. Даже занесла руку для удара, намереваясь стереть эту идиотскую ухмылку с этого идиотского лица.

— Не стоит, маникюр дороже, — сказал кто-то позади, и моё запястье тут же оказалось в чьей-то руке. Я резко обернулась и увидела испепеляюще-черные глаза.

Обладательницу этих глаз, я смогла рассмотреть только секунду спустя, когда схлынуло впечатление от завораживающего гипнотического взгляда. Передо мной стояла красивая женщина лет тридцати со смуглой кожей и прямыми угольно-черными волосами. Я не слишком разбиралась в тонкостях этнических особенностей: она легко могла быть татаркой, испанкой или какой-нибудь бразильянкой...

— Кажется, мы ищем друг друга, — сказала она и,не выпуская из пальцев моё запястье, потянула засобой к выходу.